Дураков нет

– Только если ты боишься снежков.

– Вот и ладно, – ответил незнакомец, и стекло с жужжанием поползло вверх.

Когда Салли прибыл к Хэтти, Руб уже приплясывал на цыпочках.

– Хотел бы я, чтобы “У Хэтти” было открыто, – сказал он. В уголках рта у него засох крем.

– Почему?

– Потому что тогда я ждал бы тебя внутри, в тепле, – серьезно пояснил Руб.

Салли на это лишь улыбнулся; Руб смутился под его взглядом и уставился на свои ботинки.

– Ты весь день будешь надо мной издеваться, да? – грустно спросил он.

Они двинулись к тому месту, где Салли оставил пикап. На боковом крыльце, придерживая у горла толстый халат, стояла мисс Берил и рассматривала снегоуборщик. Это навело Салли на мысль. Он взял цепь – она лежала в ящике с инструментами – автоматический замок, на который закрывал этот ящик, и, прихрамывая, пошел к крыльцу.

– Это чтобы вы при желании сами почистили дорожку, – сказал Салли квартирной хозяйке.

– Я не сумею, даже с этим. – Мисс Берил с подозрением взирала на снегоуборщик. – Он, чего доброго, поедет сам по себе и потащит меня по улице. А соседи выглянут в окно и скажут: вот едет старая Берил.

– Зря отказываетесь, – подначил ее Салли. – Славная была бы зарядка.

– Не хочу я делать зарядку. У меня золотое время. Для чего тебе эта цепь?

Салли прикрепил снегоуборщик к перилам крыльца. Он мог бы просто спрятать его в гараже, но ему улыбалась мысль показать Карлу, где его снегоуборщик.

– Чтобы тот, у кого я его украл, не украл его у меня. Если он придет, зовите копов.

Мисс Берил не сразу сообразила, что к чему. Она уже немолода, всю жизнь проработала школьной учительницей, но умела поддержать шутку, и Салли это знал.

– Как я уже говорила, вы нахал, сэр. – И добавила, уже серьезно: – Скажи мне, Дональд. Тебя никогда не смущает, что ты не сумел лучше распорядиться жизнью, дарованной тебе Богом?

Салли давным-давно дал себе слово не обижаться на слишком личные вопросы мисс Берил.

– Нечасто, – признался он и подергал цепь, чтобы убедиться, что закрепил ее надежно; цепь лязгнула. – Иногда.

* * *

Может, Салли и не любил обшивать стены гипсокартоном, но в этом процессе, как почти в любом физическом труде, был ритм, и если его поймать, то приноровишься, а там и утро пройдет. Долгие годы Салли полагался именно на ритм – и еще на понимание того, что нет такой работы, пусть даже самой неблагодарной, идиотской и непосильной, к которой нельзя было бы приноровиться. Время идет, если не пытаться его остановить. Сегодня утром оно летело. Салли с Рубом боялись, что часам к десяти уже не будут чувствовать пальцы, но потеплело и они не замерзли. Они действовали спокойно, неторопливо – пожалуй, так они закончат даже быстрее, чем если бы работали в спешке.

Карл Робак недоумевал, зачем Салли терпит такого напарника, как Руб, но Руб был одним из очень немногих, с кем Салли сработался. Руб был идеальным партнером по танцам, он всегда охотно позволял Салли – или любому другому, с кем работал, – вести. Достоинство Руба заключалось в том, что у него не было собственного плана действий. Если Салли торопился или ему было куда-то нужно, если по завершении этой работы его ждала следующая, Руб был не прочь поднажать. Если же по какой-то причине – например, почасовая оплата – им надо было сбавить обороты, то Руб, что еще удивительнее, умудрялся что-то делать без всякого результата. Руб был идеальный работник, прирожденный исполнитель, он не спорил, если от него требовали сделать что-то неправильно, он умел создать видимость деятельности и при этом не закончить работу в срок. При необходимости можно было не сомневаться, что он вообще не закончит работу, пока ей на смену не явится следующая. И все это без заметных простоев и даже отдыха. Салли всегда говорил, что из десяти человек, разбирающих груду камней, Руб будет последним, кого уволят за леность. И лишь уволив предыдущих девятерых, заказчик поймет, что Руб за все это время даже не притронулся к камням.

Сказать по правде, Салли с Рубом работали не спеша и в тот день, когда Карл Робак поручил им выкопать траншею и заменить водопроводную трубу. Стоял знойный август, им каким-то чудом удалось уговорить Карла на почасовую оплату, то есть рвать жилы было ни к чему, вдобавок их постоянно навещала Тоби Робак, спрашивала, как продвигается дело и как они могут работать на такой жаре. Выносила им высокие стаканы с холодным лимонадом. Тоби протягивала им стаканы, наклоняясь над вырытой ими траншеей, и каждый раз, как она это проделывала, Руб заглядывал в вырез ее тонкой свободной блузки, точно видел там землю обетованную. И даже когда Тоби уходила в дом, Руб, раскрыв рот, продолжал глазеть туда, где только что была пухлая обнаженная грудь Тоби, точно по-прежнему видел ее, как послеобраз в темноте. “У нее вся грудь загорелая”, – повторял он отчасти с восторгом, отчасти с досадой – видимо, из-за того, что ему эту грудь не ласкать.

В тот день Салли допустил пять ошибок в суждениях. По крайней мере, он насчитал пять. Вполне возможно, их было больше. Во-первых, он решил, что на первую часть работы у них уйдет больше времени, чем понадобилось на самом деле. Всю неделю лил дождь, земля оказалась неожиданно мягкой, они очень быстро вырыли большую часть траншеи, и Салли опасался, что уже к полудню они закончат работу, которую надеялись растянуть на целый день. И они существенно сбавили обороты. Руб и на земле мастерски умел имитировать занятость, а уж в траншее ему в этом не было равных.

Вторая ошибка Салли заключалась вот в чем: он решил, будто последнюю треть работы они сумеют выполнить в том же темпе, что и первые две. Ему следовало быть благоразумнее и не строить предположений, равно как и Карлу Робаку следовало быть благоразумнее и не обещать Салли и Рубу почасовую оплату, но знание, как любил повторять молодой преподаватель по философии в колледже Салли, зачастую никак не влияет на поведение. К тому времени, когда Салли с Рубом докопали до дома и наткнулись на корни старого дуба, в тени которого в тот долгий приятный день пили лимонад, они настолько сбавили обороты, что фактически остановились, и начать заново было трудно. Стояла самая жаркая пора дня, а они выпили слишком много сладкого лимонада. Под влиянием страсти к Тоби Робак лимонад бурлил у них в желудках. Часам к четырем они уговорили ее прогуляться до супермаркета и купить шесть банок пива (третья ошибка Салли), пиво оказалось ледяным. И первая же банка вкупе с адским зноем их оглушила. Но, что еще хуже, Тоби Робак тоже выпила с ними сперва баночку, потом вторую, и они стали вместе наслаждаться жарой. Тоби сидела на краю траншеи и болтала ногами – а ноги у нее были длинные, гладкие, – как школьница, на которую была так похожа.

Наконец Тоби ушла в дом – по ее словам, принять прохладную ванну, пока они не перекрыли воду, – тут вернулся Карл, обозрел происходящее и не поверил своим глазам. Он надеялся, если не ждал, что к его приезду работа будет закончена, новая труба проложена, траншея зарыта, напор воды восстановлен. Вместо этого он увидел, что траншея – в два раза шире и непригляднее, чем предполагалось, – тянется от проезжей части через всю лужайку к самому его дому, вокруг валяются банки из-под пива, а Салли, одурев от жары и пива, неистово долбит киркой упрямые крепкие корни недавно обнаруженного дуба.

Четвертую ошибку в суждениях Салли неизбежно допустил, когда поднял голову и увидел, что на плече у Карла Робака висит не что иное, как сумка с клюшками для гольфа. В тот миг весь мир показался Салли дерьмом. И ведь ему никогда особо не хотелось играть в гольф. Никто из тех, кто ему нравился, не играл в гольф, зато в гольф все время играли те, кого Салли терпеть не мог. Но в тот миг он поднял голову, увидел, что Карл Робак играл в гольф, пока они с Рубом на жаре рвали жопу (в эту минуту Салли искренне верил, что они действительно весь день рвали жопу), и почувствовал, что жизнь, помимо массы других замечательных вещей, обделила его еще и в этом: он никогда не играл в гольф. И если бы Салли спросили, в чем еще его обделила жизнь, он перечислил бы все остальное. Но никто не спросил.

И не успел Карл Робак рта раскрыть, как Салли поднял вымазанный в земле указательный палец и предостерег своего заказчика, что если тот скажет хоть слово, он, Салли, возьмет одну из его клюшек и засунет ее Карлу Робаку в задницу, так что тот запоет фистулой.

Тут уже ошибку в суждениях допустил Карл Робак. Он положил сумку с клюшками на лужайку, уселся сверху и рассмеялся. То есть поступил именно так, как ему было велено – не сказал ни слова, а рассмеялся. И Салли остался в траншее, откуда собирался было вылезти – неважно, болит нога, не болит, – и привести угрозу в исполнение. Салли остался стоять, где стоял, и ждал, чтобы Карл отсмеялся; наконец тот успокоился.