Дурная кровь

Неконфликтное поведение Кейна Дарби было не более естественным, чем

привычка Майкла напрашиваться на неприятности. Такое спокойствие могло появиться

лишь двумя способами: либо он рос там, где эмоции считали неподобающими — и

наказывали за каждый их выплеск — либо только спокойствием он мог контролировать

окружающую обстановку, где он всегда опасался взрывных эмоций кого-то другого.

Пока я обдумывала это, меня догнал Дин.

— Я дал вселенной обещание, — сказал он, — если Лия выберется оттуда целой и

невредимой, я сорок восемь часов не буду мрачно о чём-то размышлять. Я куплю цветную

футболку. Я спою в караоке и разрешу Таунсенду выбрать песню, — он краем глаза

взглянул на меня. — Что-то узнала от сына Дарби?

Ответ на вопрос Дина застрял у меня в горле. Мы шагали по Главной улице, мимо

викторианских витрин и исторических памяток, пока перед нами не показались железные

ворота аптекарского сада.

— Кейн сказал, что он был любимым сыном, — наконец, произнесла я. — Он

винит себя за это. Думаю, он остается в Гейтере в качестве наказания за, цитирую,

«выбор», который он сделал «очень давно».

— Ты говоришь о нём, — заметил Дин. — Не с ним.

— Я говорю с тобой.

— Или, — мягко возразил Дин, когда мы остановились у ворот, — ты боишься

забраться слишком глубоко.

За всё время нашего знакомства Дин никогда не заставлял меня забираться в чужие

головы глубже, чем я хотела. Он мог усмирить своё желание защитить меня, мог

профилировать вместе со мной или не мешать мне — не более. Но сейчас Дин

беспокоился не о моей безопасности.

— В твоём старом доме ты почти что-то вспомнила. Что-то, что часть тебя

отчаянно хочет забыть. Я тебя знаю, Кэсси. И я не могу перестать думать о том, что ты

забыла целый год своей жизни, не потому что ты была маленькой и не из-за какой-то

травмы. Только с момента нашей встречи ты пережила множество травм, но никогда

ничего не забывала.

— Я была ребенком, — возразила я, ощущая себя так, словно он меня ударил. —

Мы с мамой уехали посреди ночи. Мы никому не сказали. Не попрощались. Что-то

произошло, и мы просто уехали.

— И после этого… — Дин взял меня за руку, — были только ты и твоя мать. Она

— это всё, что у тебя было. Ты была для неё всем, и она хотела, чтобы ты забыла. Хотела,

чтобы ты танцевала.

— Что ты пытаешься сказать? — спросила я у Дина.

— Я пытаюсь сказать, что ты забыла о своей жизни в Гейтере ради неё. Не думаю,

что твой мозг пытался защитить тебя. Думаю, он пытался защитить единственные

отношения, которые у тебя остались, — Дин дал мне осмыслить свои слова и продолжил.

— Думаю, ты не позволяла себе помнить свою жизнь здесь, потому что тогда ты бы

злилась на неё за то, что она отняла её у тебя, — он сделал паузу. — Ты бы злилась, —

продолжил он, — потому что из-за неё у тебя больше никогда не будет чего-то такого. Она

сделала тебя центром своей жизни, а себя — центром твоей. А учитывая то, что мы знаем

сейчас — о Владыках и о Пифии — думаю, теперь ты боишься того, что ты можешь

вспомнить о Гейтере, даже больше, чем когда ты была ребенком.

— И поэтому я говорю о Кейне Дарби в третьем лице? — резко спросила я. Я

миновала железные ворота и зашагала по каменной тропинке аптекарского сада. Дин

последовал за мной. — Потому что, приблизившись к нему, я приближусь к своей матери?

И тогда я могу вспомнить что-то, чего я не хочу знать?

Дин молча шагал за мной.

Ты ошибаешься. Я делала всё, чтобы увидеть свою мать глазами профайлера, а не

ребенка. Она была мошенницей. Она сделала так, чтобы я могла положиться только на неё.

Она любила меня больше всех на свете.

На веки вечные. Несмотря ни на что.

— Может я и забыла Гейтер ради неё, — негромко произнесла я, позволяя Дину

догнать меня. — Даже когда я была ребенком, я умела хорошо читать людей. Я знала, что

она не захочет о нём говорить. Она должна была поверить, что всё это — неважно, что нам

не нужны были больше никто и ничто.

Моя мама позволила себе любить Кейна Дарби. Она впустила его — не только в

свою жизнь, но и в мою. Судя по остатку моего детства, она усвоила урок.

Что произошло? Почему ты его бросила? Почему ты уехала из Гейтера?

Я замерла перед олеандром. Его красновато-розовые соцветия выглядели

обманчиво яркими для ядовитого растения.

— Кейн сказал, что Лия будет в безопасности, — прямо сказала Дину я. — Пока

что, — я хотела остановиться на этом, но не смогла. — А ещё он сказал, что я не была бы в

безопасности на её месте.

— Дарби не знает Лию, — Дин посмотрел мне в глаза, не позволяя мне отвести

взгляд. — Если там ты была бы в опасности, значит, в опасности и она, — этими словами

Дин просил меня перестать отступать, просил меня вспомнить. А я могла думать лишь о

том, что ему не должно было приходиться просить.

У меня пересохло во рту. Я сглотнула. Затем я начала профилировать Кейна — на

этот раз, правильно.

— Однажды моя мать сказала тебе, что она тебя не заслуживает, но она не знала

твоих секретов, не знала, какой выбор ты сделал, — когда я произносила эти слова вслух,

они становились реальными. Я не сводила взгляда с Дина, позволяя его карим глазам

успокоить меня, даже когда я чувствовала, как вся моя жизнь — всё, что я знала о мире —

рушится у меня перед глазами. — Ты сказал, что не заслуживаешь её, не заслуживаешь

нас. Но ты этого хотел — хотел иметь семью. У тебя хорошо получалось о нас заботиться,

— мне было больно говорить об этом, и я понятия не имела о том, почему. — В твоём