Дурная примета

— Никогда с тобой по нормальному не поговоришь, — насупилась супруга. — Меня о моей работе не спрашиваешь и о своей не рассказываешь. Вечно все молчком да молчком, как бирюк лесной. Словно не в городе живем, а в лесу…

— В джунглях, — с сарказмом бросил Паромов.

— Что — в джунглях? — не поняла жена. — Я говорю, что в городе живем, среди людей. Разве это не интересно?

— Неинтересно.

— Что — неинтересно?

— О работе расспрашивать.

— А молчать интересно?

— Возможно. За умного сочтут, — отшутился неуклюже. — Хоть слово и золото, но и молчание, жена, — серебро… тоже благородный металл.

— Или за день так наговоришься, что действительно дома рад помолчать? — все-таки попыталась супруга понять причину неразговорчивости мужа.

— В точку попала.

— Ладно, давай ешь, да пойдем спать. Завтра рано вставать.

— Уже сегодня, — кивнул на часы.

— Тем более.

Однако, как не пытался Паромов заснуть, сие долго не удавалось. Мысли постоянно возвращались к делам, к срокам, к версиям, к обвиняемым и потерпевшим, в том числе и к обольстительной Мальвине. И он крутился с бока на бок в супружеской постели.

«Что за натура, — корил себя, завидуя сладко посапывающей жене. — Ни днем, ни ночью нет покоя»!

14 МАРТА. ДУРНАЯ ПРИМЕТА. ПРОДОЛЖЕНИЕ

Утром, чуть свет, снова пришел на работу. И сразу — за печатную машинку, наверстывать то, что вчера не успел сделать. Заскрипела, застрекотала, застучала машинка. Полетели один за другим сигаретные окурки в пепельницу. Проветрившийся за ночь кабинет вновь наполнился дымом и запахом дешевых сигарет.

Около девяти забежала Подаркова с неизменной сигаретой в зубах. Жизнерадостная и бодрая — настоящий оптимист… в юбке.

— Привет!

— Привет.

— Как дела?

— Как сажа бела. А твои дела?

— Еще ни кому не дала… — залилась веселым серебристым колокольчиком.

— И мужу?

— И мужу. А что муж? Объелся груш. Опять домой под утро с какой-то засады приперся. Как перешел из следствия в УБОП, так одни сплошные засады. Только и знает: давай скорее есть — спешу! А как я, как ребенок — даже спросить не успевает. Все кому-то засаживает…

— Да брось ты. Не стоит лишний раз и по пустякам нервы рвать! Работа. Работа оперская такая…

— Засаживать! — иронично договорила Подаркова, прервав Паромова. — У него работа… А у меня что? Курорт?!.

Подаркова говорила хоть и с иронией, но спокойно, без озлобления и надрыва. И как она была права! Крыть ее простой довод было нечем. Абсолютно нечем!

На работе — работа, и домой придет — опять работа ждет: постирушки, приготовление пищи, хлопоты с дочуркой. Мужику что: пришел, разделся, умылся и на диван с газетой завалился в ожидании ужина. А женщине заваливаться некогда. Ее опять ждет работа. И ее, эту работу, на другие плечи не перебросишь, не переложишь. Не зря же в советское время существовал такой анекдот: «Спрашивается: чем советская русская женщина от француженки отличается?

Ответ: а тем, что у француженки под правую руку муж, под левую — любовник, — и женщина парит; у русской же — в одной руке сетка, в другой — Светка, впереди — пятилетний план, а сзади — пьяный Иван».

Тут уж не до парения… Все надо успеть. Да еще и мужу в кровати угодить, чтобы по сторонам не зырил, на «лево не ходил».

— Не вы одни так живете, все так живут, — брякнул Паромов банальное, как зубная боль. — Так уж на Руси Святой ведется, что женщине всегда больше достается. У нас даже в сказках Марья-царевна, Василиса Премудрая, Елена Прекрасная и, вообще, все женские персонажи, даже Баба Яга, всегда в хлопотах и заботах, вечно что-то прядут, шьют и мастерят. Словом, трудятся не покладая рук… А мужские персонажи, эти герои фольклора и эпоса все больше на печи валяются, да на чудо чудное надеются. Взять хотя бы Емелю — без щуки никуда. Так бы и лежал на печи, протирая кирпичи. Или же богатырь Илья Муромец — тоже тридцать лет и три года на печи провалялся, пока калики переходные приключениями богатырскими его не сманили. А Иванушка-дурачок без Сивки-бурки — ноль на палочке! Что и умеют, так это лежать на печи да жевать калачи. Иногда странствовать да драться. Без женщин — чисто бомжи и бродяги… неумытые, непричесанные. Так что, Марья-искусница, терпи! Не рви нервы. Все бежим куда-то, все спешим. И вечно не успеваем…

— Да уж! Да уж! — засмеялась Подаркова, и на щечках образовались симпатичные ямочки. — Приходится…

— Да уж! — подстраиваясь, усмехнулся и Паромов, но тут же перешел к деловому разговору: — Ты что забежала: по делу или просто?

— Глебов послал спросить, не нужна ли помощь.

— Нужна. Печатать постановления и уведомления. И еще кучу бумаг.

— Помогу.

— Да у тебя у самой дел не меньше.

— Ничего. Часок-другой помогу — с моими ничего не случится. Не протухнут и не прокиснут, да и пылью не покроются. Я же печатаю быстро. Да и с меня, точнее с моего злосчастного присеста на стол, началось это дело. Вон, какое уже пухлое! — указала она на разложенное на столе уголовное дело.

Что-что, а печатала Марина Юрьевна, как автомат. Не каждая профессиональная машинистка за ней смогла бы угнаться.

— Да забудь ты про эту чертову примету. Чему быть — того не миновать. И никакие приметы тут не помогут.

— Уже забыла.

— Вот т хорошо. Раз сама назвалась, то помогай. Печатай. А я предупрежу адвокатов, чтобы через часок прибыли.

Подаркова, устроившись за соседним столом, на котором стояла электрическая печатная машинка «Ятрань», быстро забарабанила по клавишам, а Паромов, придвинув поближе телефонный аппарат, принялся названивать в юридическую консультацию. С адвокатами повезло: на месте оказались и Изверова, и Лунев. К Апыхтину обещал придти сам заведующий.

Отзвонившись, снова принялся за печатание на своей портативной машинке.

К десяти часам привели из ИВС подозреваемых. И пошло, поехало. Опять закрутился, как белка в колесе.

До обеда предъявлял обвинение.

Нехороших с подачи адвокатессы виновным себя не признал и от дачи показаний, сославшись на статью 51 Конституции, отказался.

Злобин виновным себя признал частично — его адвокат Лунев рвал и метал — как же так, столько следственных действий было проведено без его участия — но поделать ничего уже не мог, лишь принудил своего подзащитного вновь воспользоваться статьей 51 Конституции. Тот и воспользовался, заявив при этом, что свои показания данные в качестве подозреваемого, в том числе и на очной ставке и во время следственного эксперимента, полностью поддерживает.

Апыхтин не мудрил. Вину признал полностью и вновь дал исчерпывающие показания.

Прокурора на месте не было. И его заместитель — советник юстиции Тимофеев Валерий Герасимович, которого Паромов знал еще рядовым следователем прокуратуры Промышленного района и с которым не раз приходилось общаться на протяжении многих лет работы в правоохранительной структуре, — со всех сторон обложенный кипами дел, папок и папочек, сборников законов и комментарий к ним, изучив дело, санкции на арест всех обвиняемых дал без лишней волокиты.

— Кому-то из наших следователей повезет, — улыбнулся он сквозь окуляры очков, возвращая дело вместе с санкционированными постановлениями следователю. — Дело практически расследовано. Нужно собрать заключения экспертиз да перепредъявить обвинение не по 111 статье, а по 105 через 30.

— Нет, Валерий Герасимович, работы по делу еще много, — был объективен Паромов. — Тут пыхтеть и пыхтеть…

— Не скромничай, не скромничай. Основная работа уже сделана. Так что, готовь постановление о передаче дела по подследственности и баста. Я прокурору доложу — никаких препон при передаче дела не будет.