Дурное влияние
Шрифт:
Там целая куча замков, которые звякают и скрежещут, прежде чем дверь распахивается. Но это не Карл. Это женщина. Его мама. На самом деле абсолютно нормально, что дверь открывает она, ведь это ее дом, но для нас с Олли ее появление — настоящий сюрприз, и я тут же начинаю жалеть о том, что мы здесь.
Лицо ее накрашено как для вечеринки, которая была много дней назад. На ней черные легинсы и белая футболка мешком с огромными буквами «ОТДЫХАЙ» во всю грудь. Обычно люди не обращают внимания, кто во что одет. Ну, конечно, кроме случаев, когда в одежде что-то не так, — тогда это бросается в глаза
На голове у нее пышный начес, но с одной стороны волосы примяты — наверное, спала на этом боку. Она глядит куда-то поверх наших голов, и до нее не сразу доходит, что надо бы глянуть пониже. Когда же она нас все-таки замечает, то всматривается в наши лица так, словно не может сообразить, должна она знать, кто мы такие, или нет. Есть что-то странное в ее медлительности, в стеклянной неподвижности глаз — как у человека, который прикидывается мертвым.
Хорошо бы пуститься наутек, но путь к отступлению отрезан. И я говорю:
— Мы друзья Карла.
— Друзья Карла?
Всего два слова, но она произносит их с удивлением, точно они совершенно не вяжутся друг с другом.
— Мы пришли… в гости. В смысле, узнать, дома ли он.
— В гости к Карлу?
И тут до нее доходит. Лицо моментально преображается. Она взмахивает руками и широко улыбается во весь свой напомаженный рот:
— Ой, ну конечно! Заходите, заходите. Как мило. Как мило.Входите же. Входите.Не стесняйтесь.
Она ведет нас по коридору в гостиную. Дом точь-в-точь как наш. И размеры комнат, и расположение дверей и окон. Я мог бы найти здесь дорогу даже с завязанными глазами. Ведь это мог быть и мой дом. Если бы не какое-то странное ощущение. С той самой секунды, как мы вошли, я чувствую, что здесь что-то не так.
Уже не первый месяц, как они переехали, но дом выглядит, будто в него вселились только вчера. Из мебели лишь бархатистый синий диван да телевизор на большой картонной коробке посреди комнаты. Сверху на телике — жестянка тушеной фасоли с торчащей из нее ложкой. В углу груда стульев, сложенных друг на друга, половина — ножками вверх. Стены абсолютно голые, за исключением старых обоев с выцветшими прямоугольниками, по которым легко определить, где висели полки у предыдущих хозяев. Единственный источник света — голая лампочка над телевизором, слишком яркая, чтобы смотреть на нее, и все равно в комнате серо и мрачно. На улице еще светло, но шторы задернуты наглухо и провисают посередке, и сквозь бреши проглядывают кусочки неба.
С запахом в доме тоже что-то непонятное. Что-то тошнотно-сладковатое. И еще здесь очень жарко. Ненормально жарко. Слышно даже, как шипят батареи.
Мама Карла вдруг начинает суетиться, словно наше появление в доме — нечто из ряда вон выходящее.
— Может, вы… хотите лимонад? — предлагает она. — Апельсиновый?
Последний раз я пил лимонад лет сто назад, но все равно соглашаюсь. Такой ответ кажется сейчас наиболее безопасным. Олли тоже соглашается.
— Отлично. Лимонад. Два лимонада.
Она исчезает на кухне, и мы наблюдаем, как она поочередно
открывает и закрывает дверцы шкафчиков: сначала медленно, затем все быстрее, хлопая ими, проверяя каждый по два, а то и по три раза, скороговоркой бормоча себе под нос: «Лимонадлимонадлимонадлимонад».То и дело она останавливается и оглядывается на нас, как бы извиняясь.
— Уверена, он где-то был. Я же точно его покупала.
По мере того как она перерывает шкафы, передвигая туда-сюда разные банки, жестянки и бутылки, заглядывая в одни и те же места по нескольку раз, прическа ее становится все всклокоченнее, а лицо — все краснее.
— Может, мы просто соку попьем? — предлагаю я.
Она смотрит на меня так, будто я вломился к ней в дом без всякого предупреждения, но внезапно лицо ее вновь светлеет.
— Да, точно, сок. Сок-сок-сок. Сок у нас есть.
Она открывает холодильник, совершенно пустой. Лоток с маргарином да банка майонеза — вот и все. Она стоит, уставившись внутрь, точно пораженная этой пустотой. Точно ее обокрали.
— Или воды, — говорит Олли. — Просто воды.
— Воды! — восклицает она. — Воды-воды-воды. Вода у нас есть.
Она протягивает нам дешевые граненые стаканы, еще мокрые снаружи и липковатые на ощупь. Ни одному из нас не хочется пить, но она смотрит с такой надеждой, что приходится подчиниться.
— Очень вкусно, — благодарит Олли, стараясь быть вежливым.
Это он о воде. Ничего глупее Олли в жизни не говорил, и если б я не был так ошарашен, то наверняка обделался бы от смеха. Но сейчас я даже не улыбаюсь. Просто стараюсь запомнить получше — на будущее.
— Как вас зовут? — спрашивает она.
— Меня — Бен.
Она делает пару шагов ко мне, протягивает руку и дважды поглаживает мою щеку тыльной стороной пальцев, словно я ее кошка или бойфренд.
— Приятно познакомиться, Бен. А тебя?
— Олли, — отвечает Олли, отступая на шаг назад.
Но она подходит к нему вплотную и похлопывает по макушке:
— Какие чудные волосы. Это у тебя от мамы или от папы?
— Э-э… думаю, от мамы.
— Должно быть, она очень красивая.
Олли пожимает плечами и морщит нос.
— А я свои слишком часто красила. — Она запускает пальцы в прическу, будто выдирает пух из ковра. — Теперь они уже никогда не будут как раньше.
Она вздыхает, словно ей становится скучно, но вдруг приходит в возбуждение от новой идеи:
— Позвать Карла?
Не стоит, хочется сказать мне. Или придумать что-нибудь смешное, чтобы дом перестал казаться таким жутким, но я не решаюсь и молча киваю.
К лестнице она и не думает идти, а просто задирает голову и громко кричит в потолок:
— КАРЛ! КАРЛ!
Затем склоняет голову набок и вздергивает брови. Мы все ждем ответа, но ничего не происходит.
— СПУСКАЙСЯ СЮДА, КАРЛ! — кричит она. — К ТЕБЕ ДРУЗЬЯ ПРИШЛИ!
Ответа по-прежнему нет, но слышен глухой удар и быстрый звук шагов.
— Значит, вы… — Она замолкает, явно придумывая, что бы сказать дальше. — Э-э, в одном отряде с Карлом?
— Отряде?
— Вы ведь его друзья по отряду? Он все время жалуется, что все остальные мальчишки там… полудурки или что-то вроде того, но вы оба кажетесь вполне милыми ребятами.