Дурной глаз

Предмет, который, – Юлий это знал, снова знал, – скоро станет покупкой.

Шкатулка.

– Состояние хорошее. Посеребрённая латунь, перламутровые вставки, – вдохновенно щебетал продавец. Его речь ассоциировалась у Юлия с бегущей строкой. – Гравировка. Первая половина 19-го века. Шкатулка с замком, вот, видите, но, к сожалению, ключ от замка утрачен. Поэтому нашим магазином сделана соответствующая скидка.

– Юля, со скидкой, – окликнула жена. – Слышишь? Ключ можно самим подобрать.

– Без ключа? – переспросил Юлий возмущённо. – Она заперта?!

– Ты что, не разберёшься? – промурлыкала Алиса. – Ты что, не мужик?

Тут его взгляд упал на ценник:

– Одиннадцать тысяч?!

Алиса игнорировала его возмущение.

– Правда, прелесть? – воскликнула она. Глаза Алисы сверкали, как влажные драгоценные камни… этот блеск появлялся всегда, когда она приходила в восторг от очередной покупки. – Я поставлю её на столик у зеркала, представь, как мило будет смотреться. А когда подберём ключ, можно будет хранит в ней бижутерию.

– Одиннадцать тысяч, Алиса! – возопил Юлий.

– Юлька, что ты жмотишься? Юлька, что ты вымахиваешься? – Алиса поджала губы. – Представь, что это подарок твой мне на день рожденья.

– У тебя день рождения летом, – мрачно напомнил Юлий, но Алиса продолжала наступать:

– Ну и что? Ты хочешь сказать, тебе жалко подарить мне подарок за десятку на день рождения?

– Какая необходимость? Одиннадцать тысяч, ты подумай только! Зачем тебе шкатулка за такие деньги!

– Подберёшь ключ, и я буду в ней хранить свои безделушки, – изображая лёгкое возмущение, повторила Алиса. – Я же сказала.

Она уже держала шкатулку в руках, давая понять, что не расстанется с ней, даже если ради этого придётся остаться в антикварном магазине. За весёлой, наигранной капризностью жены скрывался хищный натиск, яростный напор – состояния, которые Юлий научился хорошо узнавать ещё до супружества. Тогда (до супружества) эти качества его не смущали. Он был одержим Алисой. Эта одержимость никуда не делась и теперь. Разрушала его, не окрыляла, как раньше. Необратимый процесс. Необратимый…

Вот он, Юлий, и вот она, Алиса, – стоят в болезненно-приглушённом свете, заполняющем помещение, друг друга напротив. Он: погрузневший, выцветший, хмурый человек в неновом пальто; человек, который выглядит заметно старше своей жены, хотя они почти ровесники. Она: изящная, элегантная, эффектная женщина; её переполняет энергия, делает похожей на ухоженную студенточку – сама весна, сама жизнь.

Юлий иногда задумывался: может, разрушение началось раньше? Когда он впервые увидел её и понял, что пропал? Или в течение тех двух лет, когда он ухаживал за ней, брал измором, словно крепость? Или когда Алиса впервые поцеловала его, одновременно с поцелуем забирая себе его силу и волю, потому что забирать – лучшее из того, что она умела. Составляло смысл её существования.

Разрушение, разрушение, разрушение…

– Плачу по карточке, – сдался он. Клубничный продавец расцвёл:

– Мигом упакую!

Алиса передала вещицу продавцу. В этот момент Юлий обратил внимание на надписи, покрывающие крышку шкатулки.

– Что тут написано? – спросил он. Он не мог побороть раздражение, но, как оказалось, у него ещё сохранилось достаточно любопытства.

– Это латиница, – охотно ответил Клубничный продавец. – Но сам язык неизвестен. Абракадабра. Не исключено, что шифр.

– Угу, – съязвил Юлий. – Шпионская шкатулка. Вы всем покупателям рассказываете подобные заманухи? Так лучше старьё расходится, верно?

Продавец заулыбался ещё шире. Оценив состояние его зубов как неважное, Юлий решил мстить до конца.

– У вас кариес на нижней пятёрке, – сказал он с чувством сладостной гадливости от собственного хамства. – Я даже отсюда вижу, что пломбу ставить поздно. Нужна коронка. Могу поставить. Скидку сделаю.

– Ты что, дурак?! – воскликнула Алиса.

На улице Юлий сказал жене:

– Это ведь как четверть моей месячной зарплаты.

– Какие зарплаты маленькие у некоторых, – фыркнула Алиса.

– Давно у тебя страсть к антиквариату появилась?

Она промолчала.

В машине она неожиданно опомнилась:

– Спасибо, Юлик!

Когда они подъехали к дому, Юлий сказал:

– Дома хлеба нет, а мы покупаем всякую ерунду.

– Мне сейчас что, за хлебом идти?! Что ты мне-то говоришь, что хлеба нет?

– Так, – вздохнул он. – Ничего…

Он довёл её до квартиры, а потом купил хлеб и отогнал машину в гараж. Дома застал Алису за важным делом: она сидела на кровати в спальне и пыталась открыть шкатулку маникюрными ножничками. Судя по её напряжённому лицу, поджатым губам, она занималась этим всё время, пока он отсутствовал. Пальто Алисы валялось, скомканное, на кровати.

– Внутри что-то есть, – сказала она Юлию. – Продавец мне говорил, что она пустая. Он дурак. Как это можно было не заметить? Я ещё в машине почувствовала, что в шкатулке что-то шуршит. Вроде бы бумага. А вдруг там царские деньги?

– Царские деньги? – переспросил Юлий отстранённо.

– Или открытки антикварные. Представляешь, сколько они могут стоить?

– Оставь шкатулку в покое, пока не сломала.

– Что ты тормозишь?! – вспыхнула Алиса, но шкатулку отставила. – Лучше придумай, как её открыть.

– Я подумаю, что можно сделать, – пообещал Юлий.

Когда он, приняв душ и облачившись во всё домашнее, вернулся в спальню, он увидел шкатулку на прикроватной тумбочке Алисы. Юлий нахмурился. Шкатулка выглядела, пожалуй, неплохо, жена была права, но его не оставляло ощущение, что с вещицей не всё в порядке. Шкатулка не нравилась ему не только из-за стоимости, но почему ещё, он не мог себе объяснить. Пытаясь разобраться, Юлий взял её в руки. На мгновение ему показалось, что она всё же пуста, Алиса ошиблась… а потом шкатулка словно наполнилась шуршащей тяжестью, совсем чуть-чуть. Продавец в магазине, а тем более эксперты-антиквары не могли этого не заметить. Однако не заметили. Странно.

«Но шкатулка была пуста».

Ты просто переутомился, – возразил внутренний голос.

Юлий прислушался к шуршанию и вдруг отчётливо представил себе огромного жука-усача, ползущего по засохшим лепесткам роз. Жук задевал ребристыми антеннами стенки шкатулки, нерешительно перебирал тяжёлыми лапами, понимая: далеко не уползти. Лепестки хрустели под его твёрдым туловом и пахли горько. Жук был весь серый и его глаза были похожи на круглые, тоже серые, камни. Полтора столетия он, ослепший, шаркал по лепесткам внутри шкатулки. Вообразив это, Юлий едва не отбросил в омерзении покупку.