Дурной глаз

– Алиса, – позвал Юлий. – Эй, Лис.

Он коснулся её плеча. Алиса не реагировала. Юлий наклонился и заглянул ей в лицо. Ни кровинки.

И никакого тиканья.

Юлий отшатнулся, схватившись за голову. Ему казалось, будто он слышит крики внутри своего черепа, целый хор. Где-то в квартире звонил-разрывался его мобильник. Стискивая голову, Юлий побрёл в зал.

Номер, высветившийся на экране, был ему незнаком, но когда он нажал кнопку вызова, в динамике раздался голос Толика.

– Звоню с мобилы Танюхи! – доложил он. – Просто не сразу нашёл, а то бы перезвонил раньше.

– Ты как раз собирался рассказать про надпись, – произнёс Юлий и удивился, каким спокойным оказался голос. Он вернулся на кухню. Алиса по-прежнему сидела в одной позе, уставившись в никуда. «Кукла, у которой кончился завод», – подумал он.

– Здорово ты увлёкся этой шкатулкой, – усмехнулся Толик. – Бенсман сделал точный перевод и скинул мне файл на «мыло», а я переслал файл тебе. Ну а вкратце суть такая…

«Опять отключился!», – перехватило дыхание у Юлия, но Толик, выждав театральную паузу, продолжил:

– Это типа заклинания или заговора. Его смысл в том, что владелец, дословно, «сосуда», – в нашем случае, очевидно, речь о шкатулке, – приобретает дар видеть истинную суть окружающих вещей. Использование этого дара, или знания, может изменить его жизнь.

– Как изменить?!

– Извини, старик, на шкатулке не написано, не уместилось, – ответил Толик. Он явно был доволен собой. – Так у тебя открылся третий глаз, а?

– Подожди… Я не понимаю… Ведь Алиса хозяйка шкатулки, я подарил её на день рождения…

– Вроде он летом, – хмыкнул Толик, но Юлий не обратил на реплику внимания.

– Или она не прочитала надпись на латыни? – продолжал он. – Всё это неправильно! Дар должен быть у неё, а не у меня!

Юлий вспотел, хотя в доме было холодно. Майка прилипла к телу. Трубка, которую он прижимал к уху плечом, наоборот, нагрелась, казалась раскалённой.

«И самое главное, зачем мне этот чёртов дар? То, что я женился на красивой кукле без сердца, я понял. Может, я понимал это ещё раньше, какой-то частью сознания, самой смелой, в отличие от другой, боящейся правды. Дальше-то что? Как мне быть с этой куклой?»

Где правильный ответ?

Не уместился на шкатулке, сказал бы Толик.

– Эй! – кричала трубка. – Юлианыч! Эта штука что, работает?! Это не гон?!

– Я думал вслух, – пробормотал Юлий. – Извини, Толик, мне нужно кое-что сделать. Спасибо тебе огромное за помощь…

– Юлиан, ты сказал!..

– Я тебе обязательно перезвоню, спасибо, – закончил Юлий и прервал сигнал.

Ящик с инструментами хранился в прихожей, в раздвижном шкафу. Юлий достал молоток и устремился в спальню.

Шкатулка казалось единственной реальной вещью в комнате: тёмная, увесистая, а интерьер, в котором она находилась – зыбким, эфемерным, расплывчатым, как продолжением сна. Когда Юлий приблизился к шкатулке, на него накатило чувство дежа-вю. Он пошатнулся. Ему показалось, что сейчас он, как и вчера, поднимет шкатулку с тумбочки, только теперь внутри будет не жидкость. Он догадался, что найдёт внутри, но не мог подобрать слова, чтобы выразить, зафиксировать в сознании догадку; слова словно испарялись из головы. Оставленный на кухне мобильник опять зазвонил.

Нельзя мешкать. Юлий замахнулся молотком. В этот момент со щёлчком, сам по себе, открылся замок.

Слово было подобно скользкой рыбине, которую он ловил, как в ручье руками, в своей голове. Наконец поймал. Слово оказалось зябкое и покрытое медной чешуёй: ключ.

«Ключ», – повторил Юлий. – «В шкатулке ключ от неё же самой!»

Он опустил руку с молотком и откинул крышку… и внутри, на красной материи, действительно лежал ключ. Юлий мог бы испытать лёгкое разочарование от того, как просто он угадал ответ, если бы не размер и форма ключа. Ключ определённо не мог подходить к шкатулке: был слишком большим.

Ощущение дежа-вю всё не проходило. Под его влиянием Юлий испытал новое озарение. Он взял ключ и вернулся на кухню к своей застывшей в одной позе механической жене.

Он коснулся её плеч. Отметил, какие они костяные и жёсткие, как спинка стула, на котором сидела Алиса. Он потянул вниз её халатик, чувствуя, что раздевает манекен. Юлий взял жену за локти, прижал руки к телу; они сдвинулись с трудом, словно заклинившие двери троллейбуса. Наконец халатик соскользнул с плеч Алисы, обвис до пояса, открывая безупречно гладкий пластиковый торс, слегка блестящий, глянцевые груди с торчащими сосками, возбуждающие не сильнее, чем выпуклости у куклы Барби. Как и предвидел Юлий, между лопатками обнаружилось отверстие, формой напоминающее жирный перевёрнутый восклицательный знак. Оставалось лишь вставить в него найденный ключ и завести жену.

Завести жену. Завести жену. Завести себе жену. Завести жену до упора.

Юлий расхохотался смехом лающим, лихорадочным, страшным. От такого смеха люди должны терять рассудок – те, кто его слышит, или те, кто смеется сам. Осёкся, прижал ко рту кулак и тут же с омерзением отдёрнул руку, потому что в кулаке был ключ. Мобильник наконец заткнулся. Чувство дежа-вю схлынуло. Юлий в растерянности переводил взор с ключа на спину жены и обратно. Он перестал понимать, что делать дальше.

Ключ.

Отверстие для ключа, дыра в спине Алисы, дыра в форме перевёрнутого восклицательного знака.

Ключ.

Отверстие для ключа.

Ключ в кулаке.

Ладонь вспотела.

Отверстие.

Ключ-отверстие-ключ-отверстие-ключ-отверстие-ключ.

Два слова слились в одно, бесконечное.

***

Юлий стоит и не может решить, завести или нет Куклу Алису, а на электронных часах микроволновки минуты всё преследуют друг друга.

И пока Юлий колеблется, пейзаж за окном постепенно заполняется скупым серым светом января… тёплого, бесснежного января, так странно начавшегося.

Любимый.

Голоса.

– Всё, поплыл.

– Давно с ним так?

– Постоянно. Не в отключке, так в отрубе.

Женские голоса. Женские голоса над ним.

– Даже когда приходит в себя, ничего не соображает. – Смешок.

Это неправда. Что-то он всё-таки соображает. Например, что комната залита солнцем, и ему душно, ему трудно дышать… и смешок, он уязвлён этим смешком.

Он жив, он слышит, и он понимает.

Он собирается заявить об этом, но какое-то чутьё удерживает его.