Душа

— Вы что, поверили ему? Поверили в эту лажу?

Папа покачал головой. Нет, конечно, он не поверил. Смущение и смятение в его глазах появились явно из-за чего-то другого. Папа всегда был рационален до мозга костей. Пионер, октябрёнок, истинный коммунист. Он не мог поверить, потому что никогда не верил в такое. Тётя Глаша часто раскидывала на него карты, но папа и слушать не хотел. «Суеверия, одни сплошные суеверия», — восклицал он и уходил во двор рубить дрова. Но сейчас что-то в словах «Демидыча» задело его за живое и заставило, если не засомневаться, то хотя бы задуматься. Неужели балетки и звезды?

«Скорее, отцовская любовь», — пискливо подсказал внутренний голос.

— Я выясню, что это за человек, — спокойно сказал папа, натягивая куртку. — Возможно, он душевно больной и с Алишеровыми никак не связан.

Ромка закатил глаза и, снова не подав папе руку, со злостью захлопнул дверь и на полную громкость включил телевизор. Кое-как справившись с нахлынувшими эмоциями, я заставила себя встать и подойти к окну. Папа, ссутулившись, торопливо шагал к остановке. «Демидыч» курил возле магазина и поглядывал на окна нашей квартиры. Наверное, меня поджидал. Я не стала спускаться. Не захотела. Просто прижалась спиной к подоконнику и долго-долго любовалась балетками.

Костя пришёл только вечером. Принёс пиво с чипсами и диск с записью какого-то важного матча по футболу. Ромка рассказал ему про папу и про непонятного гостя, называющего себя медиумом. Костя усмехнулся и, плеснув пивом на и без того давно нечищеный ковёр, выдал громкую и содержательную тираду о том, что «эти козлы совсем охренели». В отношении позиции «Антон Демидов — прихвостень Алишеровых» он полностью поддерживал Ромку. Домой Костя так и не ушёл, до полуночи играл с Ромкой в карты, пил пиво и смотрел телевизор. Вырубился он только к двум, развалившись на старой раскладушке, которую мы хранили в кладовке.

— Может, в клуб сходим вечером? — спросил он утром, тщательно причёсываясь у зеркала. — Или в кафе посидим? Я тут переписываюсь с одной филологиней. Хотели пересечься сегодня-завтра.

— Хотели, так пересекайтесь. Мне какое дело?

— Могу попросить её подружку с собой взять. Вчетвером веселее.

— Попроси, конечно, и иди сразу с двумя. Чего теряться?

— Просто не сто же лет тебе тут сидеть, — продолжил Костя слегка обиженным тоном. Ромкину иронию он явно не оценил и отпускать закинутую удочку не собирался, — я хоть и зову тебя стариком иногда, но мы ведь оба знаем, что это не так. Скоро пройдёт суд, и ты увидишь, как много по улицам шастает симпатичных девчонок.

— Пошли. — Ромка угрюмо нахлобучил на уши шапку и зашнуровал ботинки. — Не сейчас, ладно?

Когда дверь наконец захлопнулась, меня окутало странное забытьё. Казалось, что я снова стала маленькой девочкой, которая сидит на коленях у папы и отвечает только за содержимое своего портфеля.

***

Я пришла к «Демидычу» только через два дня, всё такая же злая, расстроенная и обиженная. Всю дорогу до его дома я старательно подбирала слова, чтобы потом, при встрече, не поддаться эмоциям и не наговорить гадостей. Однако в квартире его не оказалось. Вернулся он поздно ночью и, видимо, с порога почувствовал моё присутствие. Долго возился в прихожей, шаркал ногами и вешал куртку. Верхний свет включать не стал, только ручной фонарик, который зачем-то направил мне прямо в лицо.

— Я ждал тебя раньше, — сказал он, швыркая носом, как от сильного насморка.

— А я вообще не ждала тебя позавчера.

Мой голос прозвучал зло. Обида так и рвалась наружу. Я вдруг поймала себя на мысли о том, что хочу запустить в «Демидыча» чем-нибудь тяжёлым или, на худой конец, расцарапать ему лицо ногтями. Пытаясь хоть как-то справиться с эмоциями, я обошла комнату по периметру, но облегчения не почувствовала. Яркий свет глаза не резал — жмуриться не приходилось. Мне удалось хорошенько разглядеть квартиру, которая опять пришла в запустение. Недавно наведённым порядком теперь и не пахло. Повсюду валялись мусор, недоеденная еда и скомканная одежда. Сам «Демидыч» выглядел ещё хуже. Под правым глазом у него расплывался свежий фиолетовый синяк, левая рука была обмотана какой-то тряпкой, а на рубашке не хватало четырёх пуговиц.

— Ты должен был посоветоваться со мной! — сказала я. — Мы договаривались. Мы должны были разработать план, продумать вопросы и ответы. А ты решил всё без меня. Пришёл, как дурак, и всё испортил. У нас был один-единственный шанс. Теперь Ромка думает, что тебя подослал отец Тимура, чтобы разжалобить его. Ты понимаешь? Понимаешь, что наделал?!

Мой голос сорвался на крик, и стекло в раме задребезжало. Усилием воли я заставила себя замолчать и зажала рот ладонью. Сейчас, в эту минуту, я не просто злилась, я ненавидела «Демидыча» всем сердцем и всеми остатками тела, которое ещё не дожрали черви.

— Ну скажи хоть что-нибудь!

— Если я скажу, что хотел, как лучше, тебе полегчает?

– Нет!

– Жаль… А я даже сто граммов для храбрости выпил. Решил: сейчас или никогда.

— Ты должен был дождаться меня! — Я подняла палец и направила им в «Демидыча» точно так же, как делал он два дня назад. — У нас был договор.

— И я его выполнил! А ты могла бы проявить больше усердия и помочь мне не только с именем героини. Не стоять и не хныкать у стенки, как пятилетний ребёнок, а поднять что-нибудь в воздух. Закричать, выломать стекло, хлопнуть дверью или придумать что-то другое, доступное призракам. Как-то проявить себя и подтвердить мои слова, но ты предпочла стоять в сторонке и надувать с досады губы.

— Лучше бы ты вообще не выполнял свою часть договора.

— Ты права. — «Демидыч» коснулся лиловой отметины под глазом и начал разбинтовывать руку. — Лучше бы не выполнял. Сейчас был бы целее.

От злости я не заметила, как оказалась на улице. Мне впервые не было жаль своего «друга». Сам виноват. Кто его опять избил и почему, мне без разницы! Если бы он со мной посоветовался, сейчас бы всё было по-другому…

— Эй, подожди! — чей-то низкий голос заставил меня оглянуться. От клокочущего внутри негодования, я дезориентировалась в пространстве, а потому не сразу поняла, откуда этот голос доносится. Тогда меня окликнули ещё раз: — Да подожди же, Наташа!

Вглядевшись, я узнала Альбину. За те пять дней, что мы не встречались, она сильно изменилась, стала старше и серьёзнее, расправила плечи, приосанилась и заметно повеселела. Видимо, уход от матери пошёл ей на пользу.

— Что-то случилось? — спросила она, касаясь моего плеча. — Папа или муж?

– Всё сразу, – простонала я, – сил бороться больше нет. Всё, что я так долго делала и к чему стремилась, разлетелось в один миг, как карточный домик.

Я рассказала Альбине всё и утаила одну-единственную деталь, её, точнее, причину, по которой она оказалась здесь. Мне по-прежнему хотелось, чтобы Альбина думала, будто я помогала Савве, а не себе.

— Ты считаешь, что Антон поступил плохо? — произнесла она нараспев и коснулась своих длинных волос.

— А ты считаешь, нет?

— Ну, это как посмотреть? С разных сторон одни и те же вещи кажутся разными.

Я закатила глаза и хмыкнула, с трудом сдерживая иронию. Высокопарные слова о субъективности взглядов от девушки, родившей ребёнка в четырнадцать лет, имели для меня не больше значимости, чем кудахтанье курицы.

— А я вот совершенно не хочу передавать весточку этой, даже сейчас, когда знаю правду. Даже, если бы эта верила в потустороннюю жизнь. — Альбина повернула голову вправо и показала на жёлтое здание около автобусной остановки. — У каждого уважающего себя призрака должно быть какое-то занятие. Савва наблюдает за авариями. Ты любишь читать книги в чужих руках и помогаешь другим привидениям, а я теперь принимаю роды.