Душераздирающее творение ошеломляющего гения

— Сегодня Мэтью сказал, что ему бы хотелось, чтоб вы с Бет летели в самолете, а самолет бы упал, и вы оба погибли, как мама с папой.

— Но они погибли не в авиакатастрофе.

— Так я ему и сказал.

Иногда я звоню родителям его одноклассников.

— Да-да, именно так он и сказал, — говорю я. — Знаете, это не так-то просто, — говорю я. — Нет, с ним-то все в порядке, — продолжаю я вправлять мозги идиотам, которые не понимают простейших вещей и у которых растет испорченный мальчишка. — Просто я не понимаю, зачем Мэтью это сказал. А вы считаете нормальным, когда ваш сын хочет, чтобы мы с Бет погибли в авиакатастрофе?.. Нет, с Тофом все в порядке. За нас волноваться не надо. Мы в норме. Это за вас я волнуюсь… Вернее, это вам стоит поволноваться насчет юного Мэтью, — говорю я.

Несчастные люди. Ну что тут поделаешь?

За ужином, если начался баскетбольный сезон, мы смотрим по кабельному телевидению, как играют «Буллз». Если же нет, то мы, испытывая потребность в постоянном движении, играем в игры, бесконечно сменяющие друг друга, — кун-кен, трик-трак, «Счастливый случай», шахматы, — а тарелки стоят у игровой доски. Мы пробовали есть на кухне, но с тех пор как там появилась сетка для пинг-понга, это стало затруднительно.

— Отвяжи сетку, — говорю я.

— Зачем, — спрашивает он.

— Поужинать, — говорю я.

— He-а, ты отвяжи, — говорит он.

Поэтому обычно мы едим за кофейным столиком. Если кофейный столик находится в таком состоянии, что привести его в порядок уже невозможно, мы едим на полу в общей комнате. Если на полу в общей комнате уже полно тарелок с прошлого вечера, мы едим на моей кровати.

После ужина мы играем — для собственного увеселения и в назидание соседям. Помимо вышеописанной игры со щелкающим ремнем, есть еще игра, когда Тоф делает вид, что он мой сын, а я — что я его папа:

— Пап, можно покататься на машине? — спрашивает он, пока я сижу и читаю газету.

— Нет, сынок, нельзя, — отвечаю я, не отрываясь от газеты.

— Ну почему?

— Потому что я сказал.

— Ну па-а-а-а-ап!

— Я сказал: нет!

— Ненавижу тебя! Ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу!

Он убегает в свою комнату и бабахает дверью.

Через несколько секунд он открывает дверь.

— Ну как, нормально? — спрашивает он.

— Не то слово, — отвечаю я. — Просто блеск.

Сегодня пятница, а по пятницам он приходит из школы в полдень, поэтому я тоже по возможности прихожу домой рано. Мы у него в комнате.

— Ну и где они?

— Где-то здесь.

— А когда ты их в последний раз видел?

— Не помню. Давно. Неделю, наверное.

— Но ты уверен, что они все еще здесь?

— Да. Почти наверняка.

— Почему?

— Они съедают корм.

— Но ты их не видел?

— He-а, не видел.

— Говняные создания.

— Да уж.

— Может, вернуть?

— А можно?

— Надеюсь, да.

— Дурацкие игуаны.

Мы проходим два квартала, минуем задний двор мшистого домика гномов и оказываемся в парке с баскетбольной площадкой на одно кольцо.

— Стоп, а почему, когда ты так делаешь, ты бежишь туда?

— Куда я бегу?

— У тебя было открытое пространство для броска, а ты зачем-то туда побежал. Смотри. Я буду тобой Видишь?

— Что вижу?

— Я добежал туда — почти на восемь футов.

— И что?

— Так ты и сделал.

— Я так не делал.

— Сделал.

— Не делал.

— Сделал!

— Давай просто поиграем.

— Но ты же должен научиться…

— Да-да, уже научился.

— Придурок!

— Гондон!

Игра неизбежно заканчивается примерно так:

— Ну что такое?

— ……….

— Когда мы играем, ты слишком нервно реагируешь.

— ……….

— Ну хватит молчать. Скажи что-нибудь.

— ……….

— Я имею право объяснять тебе, как что делается.

— ……….

— Хватит строить из себя маленького угрюмого придурка.

— ……….

— Слушай, у тебя проблемы, да? Обязательно надо идти в десяти футах от меня? Ты выглядишь по-идиотски.

— ……….

— Так, отнеси-ка это. Я зайду в магазин.

— ……….

— ……….

— А дверь открыта? У меня нет ключей.

— Держи.

17.30

— Я пойду вздремну.

— И?

— Мне надо, чтобы ты меня разбудил через час.

— Во сколько?

— В шесть двадцать.

— Ладно.

— Мне правда очень надо, чтобы ты меня разбудил.

— Ладно.

— Если я просплю, будет очень скверно.

— Ладно.

19.40

— О господи!

— Что?

— Почему ты меня не разбудил?

— А сколько времени?

— Без двадцати восемь!

— Ох! — говорит он, в ужасе прикрывая рот рукой.

— Мы же опаздываем!

— Куда?

— Черт возьми! К тебе на день открытых дверей, идиот!

— Ой! — говорит он, снова прикрывая рот рукой.

У нас двадцать минут на сборы. Мы — пожарные, и где-то полыхает пожар. Я мчусь в одну сторону, он в другую. Тоф несется к себе комнату — переодеваться. Через несколько минут я стучусь к нему.

— Не заходи!

— Нам пора ехать.

— Подожди.

Я жду у двери, и дверь открывается. Он одет.

— Это еще что? В этом идти нельзя.

— А что?

— Нет, исключено.

— А что?

— Не спорь со мной. Просто переоденься, тупица. Дверь закрывается. Слышен грохот ящиков и топот. Дверь снова открывается.

— Ты издеваешься?

— А что?

— Так еще хуже, чем было.

— А что не так?

— Ты сам взгляни. На ней везде жирные пятна. И она тебе велика. И это спортивная фуфайка. Туда нельзя в фуфайке. А других ботинок у тебя нет?

— Нет. Кое-кто мне их не купил.

— Чего-чего я не сделал?

— Ничего.

— Нет, говори уж. Чего это я тебе не сделал?

— Ничего.

— Иди-ка ты!

— Сам иди.

— А ну переодеваться!

Дверь закрывается. Проходит минута. Дверь открывается.