Душевная хирургия
Шрифт:
– Это мои дети? – удивился он.
Даша подалась вперед.
– Что ты принимаешь?
– Ничего. Очевидно, мои… А много детей?
Она выпрямилась и сложила перед собой руки в замок.
– Просто хочу… восполнить некоторые пробелы, – примирительно добавил Сергей. – Работа-работа… давай все бросим и проведем вечер вместе!
– Я скажу Наде, чтобы отнесла твою чашку на экспертизу. Тебе что-то подмешивают. Напомню, я ушла еще два года назад. И мы больше не проводим вечера вместе.
– Но почему ты ушла? – ошарашенно спросил он, не в силах поверить в происходящее.
– Я больше
Она смотрела на него в упор. Ее взгляд не предвещал совместного возвращения сегодня домой.
«Как жаль, что у меня нет кассеты, чтобы все исправить», – подумал он и поперхнулся.
Мальчик, которого стало меньше
Однажды родился мальчик, которого было много. Когда он смотрел на облака, лежа в траве, ему казалось, что он может коснуться пальцем неба. Летящая в небе птица не была отдельно. Он был птицей. Птица была им. Он ощущал себя чем-то большим, чем его тело. Соприкасающимся. Живущим одновременно повсюду: в водах реки, в воздухе, в бегущем по волне катере, в кронах золотых деревьев, в танцующей листве, в колющих нос снежинках. Его огромные легкие будто могли вобрать в себя весь воздух, весь мир.
Мир был трескучим, громким, безразмерным, как он сам. Мальчик спешил ощущать. Катиться с гор. Звучать. Пробовать на вкус.
Ты слишком медленный, нужно идти быстрей, говорили они, когда ему хотелось задержаться и рассмотреть букашку в траве… У букашки был переливчатый панцирь и шесть ножек. Трава была разноцветной. Вы видели, сколько там зеленых цветов? У земли темный, выше изумрудный, а если травинку рассмотреть через солнце, то она почти прозрачная, зелено-желтыми кругами. Вечерами травинка красная, а когда в нее падает облако, она голубая и серебристая.
Рисуй правильно. Жук черный. Трава зеленая.
И он рисовал как надо.
Они много всего говорили. Нельзя так думать. Говори, как написано в учебнике, а то опять двойка будет. И он говорил. Нельзя заниматься этой ерундой, надо учить математику. И он откладывал пористый шершавый лист, карандаши и брался решать примеры.
Нее…. льзззяяя, пилила невидимая пила, нее…. льзззяяя.
Слишком долго.
Слишком медленно.
Нее… льззззя… – пила отпиливала все, что выступало за социальный трафарет.
Отрезанные кусочки улетали, как воздушные шарики, в небо. Не поймать. Было сложно представить себя бабочкой. Стало казаться глупым коснуться пальцем неба.
Эта девушка тебе не пара, говорили они. Слишком рано. Другие планы. Сначала учиться. Что с математикой? Тебе некогда заниматься этими рисунками. Ты никогда не заработаешь на этом.
Тесты, нужно сдавать тесты.
Голова кружилась от цифр. Все превращалось в цифры.
Река – в цифры. Снежинки – в цифры. Цвета – в цифры.
Ну кем ты решил стать? Микеланджело? Моне? Она же первая тебя бросит, когда ты будешь сидеть с
красками, без работы…Ее губы превращались в цифры. Ее глаза из кошачье-зеленого с крупинками кофейного – в цифры.
Правильные ответы в тесте: 1Р, 2О, 3Б, 4О, 5Т…
Нее…. льззяяя, пилила невидимая пила, повизгивая, нее…. льззяяя.
Он сдавался потихоньку, лишь бы пила перестала издавать этот звенящий, опрокидывающий звук.
Однажды это случилось, и уже ничто не выступало за границы допустимого. Но даже когда дело было сделано, и победили цифры, и у него осталось только то, что ужато кожей, звук пилы никуда не исчез. Он продолжил допиливать то, что осталось внутри.
У вас слабые легкие, говорили врачи, вы дышите только наполовину.
По вечерам, в тишине, он чувствовал в себе мальчика, а мальчик ощущал пустоту. Все кругом было слишком отдельным. Жена, дети, работа. Почему все стало таким отдельным, а он таким маленьким и чужим?
Почему-то спустя столько лет он помнил правильные ответы в том тесте: 1Р, 2О, 3Б, 4О, 5Т…
Однажды он шел через сквер весенним утром. В его руке был кожаный портфель. И вдруг в небе вскрикнула птица. Он поднял голову, и все вокруг закружилось от цвета и света. И все, что он запрещал себе видеть, все, что было отрезано, вдруг снова стало им, – так широко, так безгранично.
«Робот!», – вдруг разгадал он ответ из теста. Он сел на скамейку, глубоко вдохнул воздух, и так и остался сидеть. Портфель выпал из руки и застыл.
И мальчик снова вернул себе ширину, продолжительность, безграничность.
А они столпились над ним, пытаясь его вернуть.
Средний возраст
Все шло прекрасно. Он добился, чего хотел. Работал в банке, собирался жениться на самой красивой в мире женщине и даже подумывал над тем, чтобы купить жилье за городом. Но вот однажды утром, выключив будильник, он присел на кровати и услышал потрескивание. Хрусть-хрусть. Вчера этот звук уже доносился до него, но слабо и невнятно. Теперь похрустывание было явным. Это походило на треск яичной скорлупы, когда вот-вот вылупится цыпленок.
Звук был нелепым. Во-первых, тут не было цыплят. А «во-вторых» он еще не придумал. Некоторое время он оглядывался по сторонам, прислушивался. К дивану, звукам за окном, шкафу, к холодильнику, но звук был повсюду.
Он вышел на улицу, но звук последовал за ним. Стало понятно, что звук издает он сам. Тогда он пришел к участковому врачу в поликлинику и сказал:
– Я странно звучу.
Две недели ушло на то, чтобы исключить артрит, шейный остеохондроз и прочие неприятности по списку в большой энциклопедии болезней.
И вот, когда выяснилось, что он совершенно здоров, появилось Оно. Яйцо. Вокруг всего его тела. Сквозь мутную белесую пелену перед глазами он смутно различал в зеркале свое чудовищное отражение.
В ужасе он выбежал из дома, поймал такси, доехал до поликлиники и, задыхаясь, ворвался в кабинет доктора. Полураздетая женщина ойкнула.
– Доктор, я внутри яйца! – закричал он.
Наконец видавший виды терапевт сдался, выдал успокоительное и направил к психотерапевту.
– Вы правда не видите Его? – в недоумении спрашивал мужчина, лежа на кушетке в уютной комнате.