Два брата (др. ред.)

— Гаврила!..

Марков готов был обнять старого приятеля, но вспомнил, что он на службе. Он наскоро предложил Гущину пойти к Егору и пообещал встретиться в тот же вечер, если ему дадут увольнительную. Затем Илья вернулся к своему делу. Гущин не обиделся: он сам был старослуживый солдат и понимал, что «служба не свой брат».

Егор Марков узнал Гущина, когда тот напомнил о себе, и встретил гостя приветливо, а старушка Аграфена Филипповна захлопотала.

Илье удалось отпроситься со службы, и вечером они вдвоем с Гаврилой (Егор выполнял неотложный заказ) сидели за столом. Многое пришлось им порассказать друг другу, ведь столько лет они не видались!

Под конец Гаврила стал рассказывать, почему он очутился в Питере.

— Знаешь, Илюха, — с горечью говорил он, — трудное получилось дело. Ты вот под Полтавой явился к царю в поповской одёже, и сразу тебя к нему допустили. А здесь нет, брат, не подходи — обожжешься! До царя добраться нам, мужикам, немысленно. Везде караул, лакеи мордатые, хитрые приказные… Денег нам в Кижах собрали на дорогу да на прожитье в столице, так веришь, Илюха, чуть не все пришлось раздать хапугам, абы до какого ни на есть начальства добиться. Ну, кончилось тем, что попали мы к старенькому сенахтуру, он наше челобитье принял, сказал, посмотрит, да вот уж третью неделю от него ни жару ни пару. Деньги у нас вышли, кормимся чуть не Христовым именем да по дворам работенку сыскиваем…

Илья посочувствовал старому товарищу, но заметил:

— Вряд ли вы чего добьетесь. Я в Питере уж десятый год, насмотрелся на высоких бар (тоже в караулах приходится стоять). Заботы у них об народе — ни капли. Пиры, да наряды, да кареты раззолоченные — вот и все их думки. А царь… Что ж царь? Может, он и хотел бы побольше порядку навести, да ведь у него одна пара глаз, а не тыщи, за всеми казнокрадами не углядишь. Думаю я, ни с чем вы в Кижи вернетесь.

Гаврила энергично тряхнул льняными волосами, голубые глаза его сверкнули.

— Если нашему челобитью ходу не дадут, мы по-другому заговорим. Есть у нас топоры да вилы, а у кого и фузея добрая с пулями, на медведя отлитыми. Только пулями не медведя зачнем бить, а господ да их прислужников!

— Так-то вернее будет, — одобрил Илья.

Предсказание Ильи Маркова оправдалось. Челобитная кижан была оставлена без внимания, а ходокам приказали немедленно убраться из Петербурга, если они не хотят попробовать кнута.

* * *

Егор Марков получил звание главного порохового мастера Артиллерийской канцелярии и женился на круглолицей Маше Ракитиной, которая давно тревожила его сердце.

Аграфена Филипповна была довольна. Если солдату Илье суждено было весь век оставаться бобылем, зато Егор обзавелся семьей.

Ракитину царь дал выгодный заказ на поставку для флота парусного полотна.

* * *

После торжества Маркова пороховой мастер Шмит совершенно пал духом. Он забросил производство, сидел дома мрачный, молчаливый, пил вино стакан за стаканом.

Царь прислал ему указ:

«Пороховому мастеру Шмиту.

Смотреть тебе со всяким должным прилежанием, чтобы дело твое непрестанно шло, дабы ни за чем остановки не было…

…Для приема селитры и прочих припасов определить канцеляриста Ивана Леонтьева и оному иметь записные книги…

…Обретающихся на заводах мастеровых людей на свои никакие работы не употреблять и мимо порохового дела никаких припасов не держать.

23 февраля 1720 года, в Питербурхе. Петр».

Ивану Леонтьеву, человеку образованному и хорошо знавшему иностранные языки, было дано поручение заставить Питера Шмита разработать способ обновления испорченных порохов.

Но Шмит и этим делом не захотел заняться. Леонтьев доносил по начальству:

«Шмит говорит, что надо ему прежде особые кондиции учинить с его царским величеством. А какие кондиции — не говорит и приказывает мне, чтоб я с ним более не разговаривал: „Не твое дело“. И, видя его самого день ото дня в слабость приходящего, как от его древности, так и от лихорадки, великую опасность имею, чтобы он внезапно не умер…»

Опасения Леонтьева оправдались: не разработав способа переработки пороха, мастер Питер Шмит скончался 22 апреля 1720 года, прожив в России четырнадцать месяцев.

Когда царю доложили об этом событии, он сердито проворчал:

— Много мы в этих двух Питеров [224] денег всадили, а толку от них не получили!

* * *

С 1720 года в русской армии стали вводить порох нового производства. Выделка пороха всегда превышала ежегодную потребность в нем, и за несколько последних лет скопились значительные его запасы. Но, пролежав целые годы, порох утратил свою ударную силу и был не годен к употреблению.

224

Подразумеваются Питер Шмит и Питер фон Гессель.

Пришлось думать о переработке испорченного пороха. Иван Леонтьев, Егор Марков и другие русские мастера дошли до этого самостоятельно. Чтобы придать негодному пороху новую силу, поступали так: к лежалому пороху добавляли несколько пудов селитры, серы и угля и смесь перерабатывали заново. Если же порох совершенно не годился, его опускали в бочки с водой и растворением извлекали из него самую ценную часть — селитру, которая потом опять шла в дело.

Запасов старого пороха в армии было так много, что переработать их оказалось невозможно; начальство предписало расходовать его на упражнения в стрельбе — экзерциции.

Стрелковые и артиллерийские командиры всячески старались избегать употребления старого пороха и требовали новый. Наконец поступил строгий приказ: на экзерциции употреблять две доли старого пороха и одну долю «новоманирного». И все же армия сумела отделаться от обременительных запасов лежалого пороха только в течение десяти лет.

И лишь после этого доброкачественный, надежный в хранении, обладающий большой ударной силой порох вошел во всеобщее употребление в русской армии. [225]

225

Реформа порохового производства, совершенная при Петре I, была самой крупной и важной в пороховом деле вплоть до последней четверти XIX века.

Глава XXII ОКОНЧАНИЕ «ТРЕХВРЕМЕННОЙ ШКОЛЫ» [226]

Наступила весна 1720 года. Вскрылся лед на Балтийском море, и флот снова начал готовиться к кампании.

Адмирал Норрис, страстно мечтавший о военных лаврах, добился отпуска огромной суммы денег на летние действия флота.

Зашевелились дипломаты при всех европейских дворах.

6 апреля 1720 года в королевском дворце в Лондоне государственный секретарь [227] Стенгоп надменно заявил русскому резиденту Веселовскому, брату того Веселовского, который был резидентом в Вене:

226

Петр называл Северную войну «трехвременной школой», потому что обыкновенно время обучения в школе занимало семь лет, а война со шведами, великая школа для Российского государства, продолжалась втрое долее — двадцать один год (1700–1721).

227

Министр иностранных дел.