Два дня «Вериты» (Художник В. Чурсин)

— Если вы поедете быстро, очень быстро, когда вы будете на Каменном ручье?

— Наши мулы больны. Но если надо… к полудню мы приедем.

— Хорошо. — Руми встал. — Сзывайте всех здоровых и сильных мужчин, укройте под плащами какое найдется оружие и идите к гринго. Спросите, зачем они пришли и правда ли, что от них идет смерть. Гринго скажут вам всю правду.

— Они не скажут правды.

— Они скажут. И тогда поступайте с ними как воины. Или болезнь отняла у вас смелость?

— Мы не боимся, — тхеллук гордо вскинул лысую голову. — Нам уже нечего бояться. Но у гринго нет правды…

— Вы слышали, что я сказал? Или вы не верите мне, другу сеньора доктора? Гринго откроют вам свои тайны.

Тускло-черные глаза лысого тхеллука смотрели в землю. Под неподвижностью глинисто-смуглого лица таилось недоверие.

— Хорошо, мы передадим твои слова Одинокому Лосю.

Индейцы прощально тронули Руми за плечо и пошли к мулам.

Когда солнце проплыло в небе половину пути, индеец посмотрел на наручные часы — подарок доктора — и стал спускаться к потоку.

Белые — горячие стены электростанции встретили его сонным гудением турбины. Он отомкнул дверь и вошел. Щит с приборами смотрел на Руми красными и зелеными глазами сигнальных ламп, словно спрашивал: «Ну и что ты надумал, Руми?» Индеец хорошо разбирался в сложностях этих приборов, рубильников, сигналов, в переплетении проводов. Он теперь знал душу машины. И все же испытывал перед ней мистический трепет, как перед мудрым богом белых.

Руми остановился у отдельного маленького щитка, отмеченного буквой «V». Слушал голос машины, думал. Машина ждала, она не умела или не хотела подсказать…

Руми думал. И показалось ему, что за спиной, в кресле перед столиком, сейчас сидит сеньор доктор. Сидит, курит сигарету и смотрит в спину Руми.

«Включи рубильник, посмотри на сигнал и на прибор», — спокойный, доброжелательный, ободряющий голос сквозь гул генератора. Так говорил сеньор доктор, когда обучал Руми. «Ты все понял, Руми? Восемнадцатого августа в полдень включишь рубильник», — так говорил сеньор доктор, когда уезжал. А сегодня только семнадцатое…

«Гринго откроют вам свои тайны. Или вы не верите мне, другу доктора?» — так говорил сам Руми сегодня.

Индеец глубоко вздохнул и включил рубильник.

Вспыхнул на щите красный сигнал. Стрелка прибора плавно отошла на десять делений вправо и остановилась, покачиваясь. Руми выждал десять минут по часам и стал чуть заметно вращать штурвальчик реостата. Стрелка пошла вправо.

Через полчаса он вышел и замкнул дверь. День показался еще более ярким, нагретый горный воздух еще пахучее после запахов масел и резины. Ничто не изменилось кругом. Только росло в груди индейца беспокойное желание сказать кому-то о чем-то… Может быть, вот этим камням — о том, что он ослушался приказа.

Когда солнце уже коснулось раскаленным краем далекой сиренево-розовой горы, на тропу нерешительно вышел человек. Рука Руми потянулась к карабину. Но тотчас же он оставил оружие, и совсем иное, недостойное мужчины волнение заставило дрогнуть его тонкие губы — там шла Паула. Она шла к воротам больничной изгороди, настороженно, как пугливый зверек, вглядываясь в молчаливые коттеджи.

Сначала Руми обрадовался — ведь это Паула! Потом рассердился — как она посмела! Потом опять обрадовался — все-таки это была Паула… Он скатился с обрыва и встретил ее у входа, встретил не так сурово, как следовало бы.

— Руми! Послушай меня, Руми! — она так волновалась, что даже не опустила глаз, как подобает девушке при встрече с мужчиной. Избаловал девчонку сеньор доктор!

— Приказано всем уйти, ты же знаешь… — голос Руми звучал не очень уверенно — ведь он и сам нарушил приказ.

— Руми! Отец продал меня кому-то! Не знаю кому! Не спрашивала кому. Просто убежала. Он отобрал деньги, что подарил сеньор доктор, и теперь пьет гуаро. Сеньор доктор говорил, что человек, пусть даже женщина, — не мул, чтобы его продавать! Я не хочу, не хочу, Руми! Не прогоняй меня! Может, я плохая дочь, что ушла. Я старалась быть покорной… Но сегодня что-то случилось со мной… Руми, не прогоняй! Или я уйду за горы, в большие поселки белых людей, о которых рассказывают так много дурного…

Она лепетала сбивчиво, теребя цветастый платок на груди. И вдруг заплакала, тихо, горько, не пряча лица. Руми совсем растерялся и, что еще хуже, не сумел скрыть от женщины своего замешательства. Он взял девушку за руку и совсем неожиданно для себя пробормотал:

— Мне всегда было приятно смотреть на тебя…

— Руми!

Блестящие заплаканные, чуть раскосые глаза заслонили весь мир — скалы, небо, последние лучи солнца, мачту на вершине, тропу, ведущую в Кхассаро…

Руми опомнился и тревожно огляделся. Но все было в порядке, и тропа безлюдна. Солнце провалилось за край гор, из ущелий хлынули торопливые сумерки. Индеец ласково коснулся тугих черных кос:

— Идем.

До рассвета он пролежал над тропой. Но теперь не было одиноко — там, наверху, в шалаше из рифленого железа, свернувшись кошкой, на брезенте спала Паула.

Когда рассвело, Руми пришел к ней. Стоял, опершись на карабин, чтобы видно было тропу, а сам спрашивал и говорил — о многом, обо всем, чего никогда не собирался говорить Пауле. А она сияла улыбкой, блестящими глазами, радостью молодого существа, бежавшего от опасности и грязи. Временами он приходил в отчаяние, злился на себя — не следовало выбалтывать ей так много. Но ничего не мог поделать с собой.

Он поведал ей все про машину, изобретенную доктором, которую придется взорвать. Пауле было хорошо и спокойно, и просто не верилось, что могут быть еще какие-то опасности, взрывы, беды.

— Мы сами строили больницу — как же ты будешь ее взрывать?

И Руми, отогнув прикладом карабина брезент, показал ей дюралевую коробку с батарейками и рубильником.

Прошли сутки, как он включил машину. Что рассказали гринго индейцам с Каменного ручья? Что делается за горами, в главном городе белых людей? А в шалаше Паула… Хорошо, что она убежала из Кхассаро. Зачем такой девушке жить с чиновником? Чиновники сами боятся гринго, никогда не спорят с ними. Но это уж их дело, только бы не трогали индейцев.

Руми было хорошо. И он не знал, что на склоне горы, которая высилась за скалами прохода, несколько белых людей наблюдают за ним в большую рогатую трубу на тонких суставчатых ножках. Он не знал, что двое в пятнистых комбинезонах и зеленых беретах, минуя тропу, по неприступным скалам ловко и бесшумно пробираются к его гнезду.

Руми сидел, уставясь на безлюдную тропу, и мечтал. А в шалаше спала Паула!..

Глава 23

— Хотел бы я знать, что делает Руми, — повторил Багров.

Слейн повел плечом.

— Нам остается только молиться индейским богам, чтобы они надоумили Руми поскорей взорвать «Вериту». Тогда мы, по крайней мере, сумели бы молчать, а это уже победа.

Слейн подошел к двери и постучал согнутым пальцем в заслонку смотрового оконца.

— Алло, сеньоры тюремщики! Будьте гуманны, угостите арестованных сигаретой! Нето отсутствие курева может толкнуть на побег. Эй!

Заслонка отодвинулась, показался недовольный глаз.

— Послушайте, как вас там! Дайте, черт возьми, сигарету!