Два колдующих дитя

Алмазные пески.

Элла, облаченная в темно-синий плащ, подошла ко входу в храм. Она сразу услышала гул голосов в унисон читающих молитву, и ее сердце затрепетало. До того, как ее отец убил своего брата и навлек на себя проклятье Тавота, они всей семьей посещали этот храм, стояли в первом ряду, держа в руках свечи. Элла посмотрела на свои ладони – на пальцах остались еле заметные светлые пятна от расплавленного воска.

Наследница приамского трона остановилась у порога. Ее манили открытые двери, притемки и прохлада помещения, она видела людей, сидящих на коленях перед статуей, а внизу, у ее ног горели свечи. Элла на миг обернулась на город, закрывая глаза шалью, когда порыв ветра подхватил песок и бросил ей в лицо. Жители Приама разбегались по домам, желая успеть до наступления бури, грозившей как обычно, замести все дороги песком, заполнить неровности ям и протиснуться в щели домов.

Элла не могла войти в храм и от этого чувствовала отчаянное желание в него попасть. Когда Самос убил Воридера, они с сестрой поклялись, что больше никогда не коснутся статуи Тавота – это была их жертва, дань справедливости и вот уже пять лет девочки были верны клятве. Девушке оставалось лишь смотреть на затылки людей и знать, какое умиротворение они чувствуют под лучами Бога.

Порывы ветра становились сильнее, песок кружился и поднимался вверх, ограничивая обзор, скрипя на зубах. Элла, тихо вздохнув, двинулась домой, пока еще могла различить хоть какие-то очертания построек.

Она прошла через площадь. Ноги, обутые в сандалии, увязли в песке по щиколотку – горячий, он приятно обволок загорелую кожу. Пальмы кренились над головой, ошалело размахивая ветвями, будто подгоняя жителей домой, широкие улицы были почти пусты. Элла сняла капюшон уже не страшась попасть под немилостивый взор жителей Приама и двинулась к дому на холме. Их дворец был похож больше на виллу, чем на замок: низкий дом в два этажа, с плоской крышей, широкой террасой перед домом, выстланной камнями, с цветами кипариса по краям, заботливо укрытыми матерью от бури легкой желтой тканью.

В Приаме строили дома из стекла – кирпичики выплавляли в специальной форме, добавляя в смесь алмазы и заливали в пустоты песок, отчего они получались коричневого цвета, как тростниковый сахар. Двери и окна составляли из цветного стекла, разбитого на сотни осколков и сплавленные между собой в квадраты. Дом короля никто не охранял – стража была не нужна. Приам относился к островам Нового мира, куда Тавот уже принес свои дары и свободу от войн.

Элла вошла в дом и сняла пыльный плащ. Она отдала его слуге, проходившему мимо и пошла по коридору вглубь дома, ступая по разноцветным коврам, приглушающим шаг. Девушка открыла двери в залу, в которой обычно принимали гостей короли. Разноцветные окна в пол были открыты, а все подушечки, что служили в некотором роде стульями, были погребены под песком. Элла тут же бросилась закрывать окна, но их створки не хотели поддаваться – меж петель забились мелкие песчинки. Ветер бросал ей в лицо песок, словно молчаливый упрек. Элла закрыла глаза, отвернула от окна лицо, поджав от злости губы.

В комнату вошла Ювэр. Увидев разруху и сестру, бодавшуюся с окнами, девушка тут же бросилась на помощь.

– Я же закрывала их! – воскликнула Ювэр.

Вдвоем они быстро справились и уставились друг на друга, как в зеркало смотрясь: две одинаковые девушки с каштановыми волосами с блестящим отливом, кареглазые, стройные, с россыпью мелких веснушек на лице, еле видимых на смуглой коже.

– Ты где была? – спросила Ювэр и Элла потупила взгляд.

Ювэр мягко улыбнулась, дотронулась до щеки сестры. От этого нежного прикосновения Элле стало еще хуже – она чувствовала себя предательницей, хотя не нарушила свое слово, и подняла на сестру виноватый взгляд. Ювэр продолжала водить пальцами по теплой коже и улыбаться. Элла не знала человека добрей и была уверена, что мир не познает никого подобного после того, как Ювэр состарится и примет смерть.

Песок под ногами хрустел, когда девочки принялись за уборку. Элла очистила цветы в вазонах, встряхнула подушки, Ювэр поправила ковры и подошла к портретам на стене. Посмотрев на рисунок с Воридером, облаченным в красную тунику и стоящим с руками на бедрах, девочка улыбнулась. Подбородок дяди был высоко вздернут, он улыбался ей, ямочки на щеках врезались в кожу, волосы – темные и кудрявые, пружинками падали на плечи.

– Мне кажется я до сих пор слышу его смех! – сказала Ювэр и дотронулась до портрета. Там, где она провела рукой, краски стали ярче, а на пальцах осталась пыль.

Ювэр отряхнула руку, вытерла ладонь о бедро, и двинулась дальше. За ее спиной Элла присела на одну из подушек. В комнате стало темнее – буря за окном уже вовсю набрала смелости, погрузив город во мрак. Где-то наверху слышался топот отца по полу кабинета, а в глубине дома голоса с кухни – мать с помощницей готовила ужин. До них дошел легкий запах булочек и печеной картошки, и голодная Элла потянула носом.

Ювэр шла от портрета к портрету: дедушка, бабушка, папа и мама, картины давних предков и маленькие портреты детей, Каро и Литты. Она протерла раму каждого, прежде, чем сказать еще хоть слово.

– Помнишь, как Каро устраивала вечера бурь? – спросила девочка и обернулась.

Она видела лишь силуэт сестры в сгущающейся темноте, как та вальяжно, даже по-мужски расставив широко ноги, сидела на диванчике. Ювэр вновь улыбнулась.

– Мы перетаскивали книги из библиотеки наверху в эту комнату, дедушка садился вон там, – она указала рукой в дальний угол. – Мама приносила солонину и сыр, папа разливал вино, зажигал свечи. В те вечера мне казалось, что на всем острове мы были одни.

– Я помню то безвкусное вино, – подтвердила Элла. – Мама вечно спорила с Каро, но та всегда побеждала и разбавляла нам его водой до тех пор, пока оно не становилось еле красным.

– Да, и яблоки. Мы еще пекли яблоки с медом и объедались ими, пока все щеки не обсыпало пятнами. – Ювэр грустно хохотнула. – И читали всю ночь. Помню слуги тоже были с нами. Мы садились вокруг Каро большой семьей и слушали рассказы о Старом мире, о войнах и болезнях.

– Именно Каро привела в наши земли Тавота. Его самого и его дары, – сказала Элла. – Он подарил нам мир взамен на отказ от убийств. Наши предки делили земли островов до крови и, когда-нибудь, перебили бы друг друга. Дедушка рассказывал, как его отец погиб, защищая семью.

– Тавот наслал болезнь отцу за то, что тот убил родного брата. – Ювэр подошла к сестре и села рядом. – Неужели трон стоил того?

Элла почувствовала грусть в голосе сестры. Она обхватила ее за плечи и прижала к себе, ощутив тепло тела и запах волос.

– Он заслужил свое проклятье.

– Я не хочу уезжать, – голос Ювэр сорвался.

– Если бы я могла что-то решать, то ты бы осталась со мной навеки. Мне остается только молиться, чтобы король Мали был с тобой ласков и честен, чтобы жители Тхамара приняли тебя радушно.

– Тавот отвечает на твои молитвы? – спросила Ювэр приподняв голову.

– Молчит. – Элла погладила сестру по волосам. Ювэр кивнула и вздохом показала, что с ней Бог тоже не спешит говорить.

– Сегодня прибыл корабль из Цве, – сказала Ювэр и вновь положила голову на плечо сестры. – Папе привезли быков. Много быков. Их выгрузили прямо на берег, как мешки с мукой.

– Мне жаль, что их убьют. Но, зная отца, ни твое слово, ни мое не сможет его переубедить.

Элла молча смотрела в темноту. В комнате уже ничего нельзя было увидеть, но ей нравилось ощущать присутствие сестры и знать, что она рядом. Она слышала, как стучит ее сердце – сильное и отзывчивое, самое доброе в мире. Элла надеялась, что жители Приама в безопасности в своих домах, едят ужин с семьей и прислушиваются к ветру за окнами.