Два красавчика и Я

— Тебя точно не тошнит в самолете? — вкрадчиво интересуется Мирослав.

Я снова мотаю головой.

— Зачем ты это делаешь? — вырывается у меня вопрос, — мы же поссорились, и… наш спор закончился.

Мирослав приподнимает бровь. Под его пристальным, прожигающим взглядом я чувствую себя какой-то тупицей, которая не понимает очевидных вещей.

— Наверное, потому что ты мне нравишься, птичка, — произносит медленно он, — без твоих дурацких звонков и смсок с просьбой вытащить твой зад из очередной ситуации мне было, если честно, скучно. А ты считала, что я хотел просто затащить тебя в постель?

— Да, — вырывается у меня.

Это все, что я могу сейчас произнести.

— Да? — он хмыкает, — понятно. Об этом мы еще поболтаем. Пей.

Я снова отпиваю из бокала, хотя, первые ласточки опьянения уже ощущаю отчетливо. В ушах немного шумит, внимание становится рассеянным и я, как в кокон, погружаюсь в свои мысли целиком, будто отключившись от внешнего мира.

Как все странно. Столько переживаний, и все они растворяются в простом «ты мне нравишься». Нравлюсь, правда, как кто? Как девушка? Как собеседник? А?

А потом алкоголь захватывает меня в свои сети, и мир кто-то ставит на быструю перемотку. Вот я допиваю третий бокал вина, а вот Мирослав заказывает у официанта еду. Вот я с наслаждением жую кусок нежного мяса. Вот я вилкой ковыряюсь в салате, пытаясь поймать помидор, который какого-то черта ускользает. Вот Мирослав отбирает у меня четвертый бокал и просит официанта больше мне не наливать, а тот косится на меня с некой опаской.

— Буянить начнет, — поясняет Мирослав, — а у нее черный пояс по тхэквондо.

Мужчина быстренько убегает, поменявшись в лице.

— Но… — я хочу было что-то возразить, но возле моих губ оказывается палец, заставляя меня замолчать.

— Птичка, мне нужно тело пьяное и веселое, а не которое тошнит. Осталось два часа. Тебя не возьмут в самолет.

— Мне все еще кажется, что ты шутишь, — бормочу я.

— Вот и проверим, — он ухмыляется в ответ.

Потом он оставляет меня одну, пообещав отлучиться на пару минут. Тут же ко мне за столик подсаживается Рита, которая сегодня выглядит как подружка Тимати. Что для нее странно, так как я ранее видела ее в достаточно элегантных костюмах.

Кажется, в этот момент выпитые три бокала с головой нахлобучивают меня, потому что я слабо улавливаю, что Рита меня спрашивает, отвечаю как-то невпопад, понимаю это слишком поздно, глупо оправдываюсь, хихикая, и пропускаю момент, как Мирослав возвращается обратно, а Маргарита стучит ему кулачком по голове, что-то втолковывая. До меня доносятся фразы «ее не пустят в таком виде!», «а в другом виде она будет упираться!», и Маргарита делает обреченно «фейспалм».

— Со мной все вот так, — я показываю большой палец, а Рита подхватывает меня под ручку и тащит в туалет. И там, костеря Мирослава на чем свет стоит, долго умывает меня ледяной водой.

— Слушай, не настолько я и пьяная, —пытаюсь отмазаться я от еще одного витка умывания, — мне уже хол-лод-дно!

— Это уже! — сестра Мирослава грозно сверкает глазами, и на лицо мне хлопается рука с водой, — ты сидела и языком еле шевелила! Вы, блин, внезапные, как понос, и друг друга стоите! Аня! Это ему двадцать пять, а тебе уже тридцатник скоро!

Я отплевываюсь от воды и грустно смотрю в зеркало.

— Намекаешь, что я старая для…

— Дура! Намекаю, что из вас двоих у тебя хотя бы должны быть мозги!

— У меня есть…

— Не ими думаешь, значит! Повернись и задери лицо.

Я послушно делаю это. Рита достает влажные салфетки и начинает стирать остатки потекшего макияжа.

— Теперь я буду страшная…

Девушка закатывает глаза.

— Если дело дойдет до вашей свадьбы — я с вами двумя повешусь, — сообщает она.

— Какой свадьбы, не пори чепуху…

Она внезапно усмехается.

— Я прекрасно знаю Мирослава, Аня. Так долбануто он себя никогда не вел. Все, готова! Иди давай, навстречу приключениям, теплому солнышку и пляжам, —и она разворачивает меня за плечи, выпихивая из туалета. Меня сразу сгребает Мирослав, карауливший возле двери. Он приобнимает меня одной рукой, притянув к себе. Перед лицом появляются пальцы.

— Сколько?

— Эээ… четыре.

— В каком году началась первая мировая война?

— В тысяча девятьсот… ммм...

Мирослав заглядывает мне, в лицо, приподняв бровь.

— Девятьсот четырнадцатом! — быстро отвечаю я.

— Хорошо, — усмехается он, — в самолет тебя можно грузить. Пойдем, нам еще проходить регистрацию.

— Уже? — в ужасе спрашиваю я, а он утягивает меня за собой. Я ощущаю себя так странно уютно и правильно, прижимаясь к нему, что даже сердце начинает биться волнительно быстро, — но если ты не шутишь, у меня нет вещей, и вообще, это как-то очень внезапно и…

— Рита переборщила, приводя тебя в чувство? Я все никак не нащупаю грань между пьяной веселой птичкой, и пьяной вхлам птичкой.

— Но…

— О, пойдем попрощаемся с Марком.

О, нет! Мне же в понедельник на работу!

— Он меня не отпустит! — пищу я, — я его секретарь…

— Я уже с ним договорился, — фыркает Мирослав, — иногда очень полезно быть единственным трезвым человеком на празднике.

И когда мы подходим к Марку, я понимаю, что ему тоже уже хорошо. Он обнимает на прощание Мирослава, похлопав по спине, потом обнимает меня, и, пока я в шоке моргаю глазами, тоже от души похлопывает по спине. А потом обнимает еще кого-то… мы в этот момент уже отходим, и направляемся к выходу. У дверей я замечаю, как двое охранников выпихивают какого-то мужика лет сорока на улицу, а стоящая в нескольких шагах Юля радостно показывает ему вслед средний палец.

Видимо, расписался, все-таки, на повестке.