Шрифт:
1
Сержанта и убийцу увезли еще ночью. Труп лошади – под утро, часа в четыре. Крови на асфальте почти не было.
За ночь лошадиное дерьмо примерзло к асфальту и не воняло. Человеческое тоже. Петр Романович Ломов сидел на корточках и соображал: «Конная милиция ночью на отморозков напоролась. Ну, напоролась, зачем те стрельбу подняли? Бред какой-то. Майор Стриж попал в бандита! Еще больший бред. Он только ложкой в тарелку без промаха попадает, а тут с первого выстрела уложил наповал. Зачем тут приказал остановиться? Ну ладно, это пусть сами разбирают. Хотя как одно без другого? Не разберешь. Все связано вместе. Жалко сержанта».
Ни
– Петя, – уговаривал Крот, – помоги, пожалуйста, что-то там нечисто. Кадры у меня, сам знаешь, молодые, опыта никакого. Помоги. Я в долгу не останусь. Подстрахую, когда понадобится. Ты меня знаешь. И работу тебе денежную подкину, и техникой, когда надо, помогу. У меня толстосумы постоянно просят то проследить за кем, то еще какой чепухой заняться. Я тебе кучу таких чепуховых дел подкину. Примешь на работу двух-трех пацанов из юридического института, они справятся. Зарабатывать кучу баксов в месяц будет твоя контора. А ты помоги мне в этом дерьме разобраться.
Зачем просил, что это за дело такое важное, Пролом из разговора не понял, но дружок как в воду глядел. Действительно, с дерьмом пришлось иметь дело. В прямом смысле.
На человеческом бурели капли крови.
– Совсем расхворался майор Стриж, – ехидно сочувствовал он старому сослуживцу. – Геморрой старика замучил. Сколько еще встреч с бандитами предстоит? Так и до пенсии не дотянет.
А было это… – продолжал размышлять Пролом. – До такого цвета кровь доходит часов за пять-шесть. Сейчас восемь двадцать одна. Значит, было это в два-три ночи. Ну, никак не раньше часа. Примерно так они и доложили.
Следы армейских ботинок сорок шестого размера с остатками человеческого добра увели его взгляд влево. В подворотню. Он знал: там, за старой, облезлой кирпичной довоенной постройки стеной из дырявой трубы всегда подтекает вода. И тут все соответствовало. Колыванов вляпался и пошел смывать.
– Эх, Колыванов, Колыванов. Пятьдесят лет прапорщику, а дня не было, чтобы не вляпался. Нету мозгов, считай, калека. «Ничего не видел, мыл ботинки». Чего принесло его в милицию? Ни таланта к сыску, ни ловкости. Только что здоровый, как медведь, – ворчал Петр.
Мартовское солнце наконец проснулось. Лучи пролезли через облака. Оповестили, что началось утро, поглядели на лошадиную кучу. Отразились желтым блеском в глаз Ломова.
– Это что еще такое? – спросил он на этот раз удивленно и вслух.
Там блестела монета. Пролом натянул хирургическую перчатку, двумя пальцами достал, отер о камуфляжную штанину, потом по привычке обнюхал и начал разглядывать.
С монеты индюковато глядел крючконосый, щекасто-зобасто-лобастый профиль Людовика 16-го. Или, как было написано на монете, – LUD XVI. На другой стороне по краю вокруг герба с короной нестройно, как всегда у французов, красовалась надпись из разных слов, разбирать которые бывшему оперу было неохота, и дата 1783.
«Столько лошади не живут», – подумал Пролом, знавший толк в лошадях. Прикинул монету на вес – тянула граммов на пятнадцать.
– Это как же ты сюда вляпалась? – спросил детектив. – Такая красавица – и в дерьме. Прямо как Колыванов.
Монета, естественно, промолчала, а вот помощник Пролома Гена Люков по кличке Глюк кашлянул и предложил:
– Романыч, давайте я к вещдокам приобщу.
– Давай, – строго поднял на него глаза Пролом, спрятал луидор в бумажник и показал пальцем на кучи: – От каждой граммов по сто.
– А эти-то
зачем? Я про монету говорил, протянул Глюк с обидой.– Для анализа, Гена. Исключительно для анализа. – Ломов встал и направился в подворотню.
Глюк вздохнул, брезгливо сморщил нос, отломил короткую ветку от старого вяза и ковырнул. Блеснул второй луидор.
– Боженька на небе сидит и все видит! – повеселел Гена. Вытащил монету, вытер о штанину, как до того сделал шеф, и спрятал в потайной пистончик на поясе брюк.
Потом перековырял каждую кучу, больше монет не было. Отобрал понемногу того, что было приказано, разложил в пакеты, спрятал в пластиковый мешок и, насвистывая «Наша служба и опасна, и трудна», побежал догонять.
А Петр Ломов соображал. Он шел быстрыми шагами по замерзшим лужам, прошлогодним, вдавленным в землю окуркам, клочкам бумаги, листьям и размышлял:
«Во-первых, надо идти в музей и расспросить о монетах. Во-вторых, ненавязчиво зайти к Стрижу и узнать о ночном дозоре. В-третьих, сходить на конюшню поговорить с лошадьми. Отставить с лошадьми. С конюхами. В-четвертых, полный анализ продуктов полураспада, но этим займется Глюк. На сегодня все».
Сзади пыхтел помощник.
– Геннадий, немедленно дуй в лабораторию, и чтобы к обеду все анализы были готовы. Группа крови, что ели, где еда выросла, когда скошена, или собрана, или куплена. И т. д., и т. п. Если хотя бы на один вопрос из этих или любых возможных других не ответишь - выгоню.
– Петр Романович, да они за месяц на половину не ответят! Лучше я сразу это дерьмо выброшу и в охранники пойду наниматься.
Пролом понял, что перегнул. Взял помощника за локоть и заговорил задушевным голосом:
– Куда же я, Гена, без тебя? Это я так, по привычке, чтобы дело ускорить. А дело, кажется, очень перспективное. Думаю, у нас в городе еще такого не было. Крутое дело. Чтобы из лошадей выпрыгивали золотые монеты, такого я не припомню.
Потом он набрал номер начальника лаборатории по сотовому и долго, упорно, убедительно просил бросить всех экспертов на помощь Глюку.
– Тонечка, – картавя, цитировал Пролом классика, – дело архиважное. Промедление смерти подобно. Или сегодня, или никогда. Или мы их, или они. Третьего не дано. Вся надежда на вас!
– Я тебе не Надежда, – упиралась начальница криминалистов и в ответ цитировала другого классика: – Я простая русская баба, мужем битая, врагами стрелянная, живучая. Нету у меня специалистов, одни недоумки остались.
– Тонечка, помоги Генке, он тебя любит.
– А ты? – игриво кокетничала подполковник Антонина Григорьевна Вихрова по кличке Виагра.
– А уж я-то как люблю, – отвечал детектив, – слов нет описать.
– Что слов нет, это плохо. Пора бы найти слова. Как-никак детектив не из последних. Или врут?
– Стараемся, – скромничал Пролом.
– Ну, ладно, и мы постараемся. Присылай своего помощника.
– Спасибо, родная, – закончил пикировку Петр Романович. – Вперед, Гена. Тебя ждут самые лучшие и, что не менее важно, самые красивые кадры, – направил он помощника, а сам заспешил в музей.
Рост у Петра Романовича невысокий, но никому и никогда не приходило в голову считать его мелким или как-нибудь еще в этом роде. Потому, что был он крепок, коренаст, половину жизни занимался боксом, излучал уверенность и правоту, свойственную только большим людям. Не в смысле длинным, а именно большим. Носил подполковник в отставке Ломов густые, но недлинные усы, волосы ежиком и бакенбарды до кончиков ушей, которые закрывали шрам, полученный в молодости. Петр шрамов стеснялся, считал, что они не украшают, а, наоборот, позорят его как профессионала.