Два пера горной индейки

Кроме научной работы на Юре руководство по профилактике несчастных случаев и оказание помощи пострадавшим. На нем большая ответственность. Он закрывает для катания лавиноопасные склоны, после обильных снегопадов, запрещает всякие выходы в горы и прекращает работу канатных дорог. В его распоряжении кроме спасателей врач, радист, машина «скорой помощи», спасательный фонд. Летом у него спасатели из альпинистов, зимой — из горнолыжников. Набирает он их, как правило, из москвичей и ленинградцев, любители гор проводят таким образом свой отпуск.

Наконец Котлов спросил Юру:

— Вы не разрешите мне на короткий срок устроить у вас небольшую и примитивную лабораторию? Потребуется увеличитель и все необходимое для проявления пленки и печатания небольшого числа фотографий.

Юра не возражал, тут же передал Андрею запасной ключ от своей квартиры и показал, что где лежит из фотоматериалов.

— Ну что ж... Посмотрим теперь Голубева, — сказал Андрей, когда мы вернулись. — А вас, Саша, я прошу поговорить с Шамилем. Подробности охоты — кто был, убили ли улара, если да, кто его нес и в чем. И сумка, конечно, сумка. Ведите его сюда.

В общем, он мог и не разжевывать мне задачу. Я уже сам прекрасно представлял, что может быть интересным для дела и на что обратить внимание. Тем более как подойти к Шамилю.

6

На следующий день шел снег с сильным ветром. Я поднял своих ребят по первой канатке, а вторая не работает, в такой ветер опасно пускать. Ветер холодный, пронизывающий насквозь, но ребята не уходят, ждут: может, переменится погода. Фанатики!

Удивительное дело, горные лыжи сделались за считанные годы не только модой, но и всеобщей страстью. И не только где-нибудь в Австрии, где каждый третий горнолыжник; не только в Японии, где горные лыжи называют национальным бедствием, но и у нас, где появились они сравнительно недавно, на моей памяти. Когда я еще школьником ездил с родителями по воскресеньям на лыжах, на Савеловском вокзале среди леса равнинных лыж, лыж гоночных и туристских изредка можно было встретить горные лыжи. А теперь у станции «Турист» склоны «захвачены» компаниями, установившими на оврагах Парамонки и Комарихи свои подъемники. На какие только ухищрения не идут энтузиасты горнолыжного катания, чтобы на колхозной земле построить свои канатки и даже дома для катающихся!

Недавно, будучи в гостях у своих друзей в новом доме на Мичуринском проспекте, я увидел из окна насыпанную экскаватором гору.

— Что это такое? — спрашиваю.

— Горнолыжники сооружают гору. На общественных началах, — сообщил мне хозяин дома, радостно потирая руки, — метров двести будет, в овраг уходит. Даже слаломную трассу можно будет ставить. Представляешь, под окном?!

Уходящий в овраг склон стал для него главным достоинством нового жилья.

В чем тут дело? В чем притягательная сила горнолыжного катания, в чем его волшебство? Красота гор? Безусловно. Но ведь катаются и на «малых горах». ЗИЛ построил себе горнолыжную базу под Мценском. Работа мускулам, движение, которого нам так недостает? Но с гиподинамией можно справляться и при помощи эспандера или бега трусцой. Мода и престиж? Есть и это. Может быть, вставая на горные лыжи и летя вниз, мы получаем радость от своей ловкости, от умения владеть своим телом? Скорее всего — все вместе. Во всяком случае, горнолыжное катание вместе с горным солнцем, физической нагрузкой, окружающей красотой, яркими костюмами и беззаботной веселостью лучше всего лечат отпускные души.

— О чем задумался, Саня? — дотронулся до моего плеча Юра Амарян.

— Да вот думаю о том, что этих друзей, — кивнул я на своих ребят, — заставляет мерзнуть и ждать погоду. Вот ты старый горный волк, скажи мне, отчего клиент не уходит? Ты заметил, теперь даже в Москве все стали носить горнолыжные шапочки с петушиным гребнем, которые пошли от сборной Франции. Человека в пальто и в шляпе теперь редко увидишь, все оделись в куртки, похожие на пуховки, и в горнолыжные шапочки.

Юра хмыкнул.

— А ведь верно.

— Откуда такая любовь к катанию?

Юра на минутку задумался.

— Видишь, тут много причин. Во-первых, стремление к самосовершенствованию. Они с каждым разом хоть на йоту улучшают технику. Во-вторых, горные лыжи не могут надоесть, ибо совершенствование — процесс бесконечный. Даже один и тот же склон не надоедает. А в-третьих, в-третьих, для горных лыж годится любой возраст и любое здоровье. Вон Голубев. Чувствует себя спортсменом. Загорелый, молодой... И никаких отрицательных эмоций! А ребят ты спускай, — добавил он, — погоды не будет, канатку закрываю. — Юра посмотрел на затянувшееся свинцовой мглой небо: — Это надолго. Как бы не было большого снегопада. Второй день сыплет без перерыва.

Шамиля я нашел у шашлычной. Он стоял под навесом и выглядывал знакомых. Рядом с ним висела самодельная афиша, приглашавшая на лекцию доцента Пятигорского пединститута на тему: «Любила ли Марина Влади Высоцкого?» Свободных стульев из дюралевых трубок у таких же легких столиков не было. Народ спускался с горы и устремлялся к шашлычным. Оживился и расположившийся рядом базар, торговавший шерстью, свитерами, рукавицами, шапочками, шарфами.

У меня Шамиль просить не стал. По заведенному им самим кодексу чести два раза подряд он ни у кого не брал. Оглушительно хрипел из репродуктора голос Высоцкого.

— Шамиль, ты когда-нибудь убивал улара? — спросил я, приблизив свои губы к его уху.

— А как же! Я один только и убивал, один из всех этих... — повел он рукой в сторону шашлычника и его помощника, к жаровне которых выстроилась очередь.

— Ты ведь знаешь, я орнитолог, изучаю птиц, и мне давно хотелось поговорить с тобой об уларах. Я слышал, ты хороший охотник.

На его черном небритом лице появилось самодовольное выражение.

— Хэ! — хмыкнул он. — Мой отец по три штуки приносил. Ты же его знаешь. Вот охотник! Я с ним ходил... Только теперь... запрещено, штрафуют, — доносились отдельные его слова сквозь завывание нечистой силы: Высоцкого сменил какой-то американский ансамбль.

— Слушай, — прокричал я ему в ухо, — пойдем ко мне. Посидим, поговорим. Для науки надо. Каспийский улар плохо изучен. Пошли!

— А найдется?.. — Он подмигнул и сморщил свою продубленную немилосердным солнцем физиономию.

Я взял его за рукав давно не чищенной «вецеэспеэсовской» пуховки:

— Пойдем, пойдем...

Котлов сидел за столом и изучал личные дела сотрудников гостиницы. Когда мы вошли, он сложил их и засунул в ящик письменного стола. Заварили хорошего индийского чаю, нашлась пачка печенья и простенькие конфеты.

— Ты знаешь, как они в гору бегут? Никому не догнать. Кто за ними бежит, тот дурак, — рассказывал Шамиль. — А потом «улю-улю-улю» и пошли вниз, на другой склон. Вверх они лететь не могут, только вниз. Перелетят, а там снова бегут вверх. Прыгают по камням и крыльями... — Он замахал руками, как петух.

Я взял блокнот и сделал вид, что записываю каждое его слово.

— Самцы и курицы у них без разницы. Петух, что в рододендронах живет, черный, и курица у него серая.

— Кавказский тетерев, — подсказал я.