Два путника в ночи

«Урод, шавка паршивая!» – злобно думал он о Бизоне. Ведь и не вспомнит, в случае чего, что он, Трубников, вытащил его из грязи, отмазал от тюряги, что кормит и поит, что за ним он, как за каменной стеной. Иногда у него было предчувствие, что Бизон еще покажет себя и ухо с ним нужно держать востро.

«Душегуб, – думал Трубников. – Но нужен, никуда не денешься. Нужен! До поры до времени».

* * *

Прохоров лежал на своей широкой кровати. Боль, мучившая его, отпустила после укола, и сейчас он чувствовал приятную расслабленность и невесомость во всем теле. «Славная девочка», – подумал он про медсестру Зою. После последнего приступа, случившегося три недели назад, Зоя переселилась к нему и жила теперь в соседней комнате. Она заходила ночью, проверяя, все ли у него в порядке, и он притворялся, что спит, подавляя в себе желание сказать: «Жив, жив еще!» Постояв с минуту, она, неслышно ступая, уходила к себе, и он смотрел ей вслед.

«Похожа на Таню, – думал он. – Такая же спокойная, немногословная, с мягкими движениями красивых рук и неслышной походкой. Серьезная. Из нее получится хороший врач… надо бы помочь…» Она была мила ему, жаль, что поздно… уже.

– Поздно, – сказал он вслух. И ничего не почувствовал. Только покой и усталость. Вспомнил жену… Двадцать лет уже, как нет Тани, а до сих пор не хватает ее, не отпускает боль. В жизни встречается не так уж много людей, которые преданны и искренне любят. Родители не в счет. Таня любила его. Душу готова была отдать, как говорила его бабка Нила.

– Вот и встретимся, Танюша, недолго осталось…

Бедная, сколько пережила из-за него. Исправно ездила на свидания, возила передачи. И не дождалась, умерла от сердечного приступа за восемь месяцев до его освобождения. Он перебирал волосики Бенджи, лежавшего у него под боком. Тельце у песика было горячее и тяжелое. Ему было смешно, что Бенджи так громко храпит.

«Как пьяный матрос», – подумал он. Конечно, попробуй подыши таким крошечным носом. Японская хризантема, надо же! Вспомнил старика-портного Симкина. Медяк, как бульдог, если возьмет след, то достанет этого подонка. Что же там произошло?

«Что-то с Иваном не то, – подумал, – надо бы присмотреться…»

Мысли текли вяло и тягуче. Вспомнились крысы, бегущие с тонущего корабля. О его болезни, конечно, уже знают. Торопятся списать, великий передел устроить. Прихлебателей полно, а опереться не на кого. Никому нельзя верить. Иван жаден до денег… продаст все и вся.

Временщики кругом, алчные, подлые, ненасытные…

Глава 18 Екатерина. Друзья детства

Товарищ по детским играм, связанный услугами,

имеющий приятный нрав и наклонности,

товарищ по учебе; тот, кто знает слабые

стороны и тайны, или тот, чьи слабые стороны

и тайны известны; сын кормилицы, выросший

вместе, – таковы друзья.

Камасутра, ч. 5, гл. 5. Описание обязанностей друзей и посредников мужчины

Я не торопясь брела по улице. День был теплый, солнечный и безветренный. Прохожие приобрели беззаботный вид, распахнули пальто, сняли перчатки и шли особой «весенней» походкой, так отличной от зимней трусцы. Сладко дышалось. Я думала о старике Симкине, и мне хотелось плакать. Почему его убили? Кому он мешал? Бедный одинокий старик, который и из дома-то почти не выходил! Перед моими глазами стояло лицо старого портного, я словно слышала его тяжелое астматическое дыхание… Удивительное дело, несмотря на возраст, более чем почтенный, и инвалидное кресло, Симкин не казался мне стариком. Он был оптимистом, смотрел орлом, шутил, интересовался политикой. И женщинами. Сделал мне комплимент – сказал, что я похожа на его первую любовь…и что, если бы он был помоложе, то он бы – о-го-го! Забросал меня вопросами об Америке.

– Глаз-алмаз! – сказал он о себе. – Лицо, – сказал он, – могу забыть, а фигуру человеческую – никогда! Глаз-алмаз!

Если убийства Медведевой и старика-портного связаны, то, похоже, убрали свидетеля. Свидетеля чего? Убийства генеральши? Это мог сделать только ее убийца, то есть Якубовская, но она в тюрьме. Что же тогда получается? Получается, убийства генеральши и старика не связаны или… или убийца не Якубовская!

А если он видел не убийцу, а… вора, который, допустим, влез в квартиру генеральши после убийства? Убийства генеральши и старика связаны, но убийц двое! Свидетеля устранил вор. Но… говорят, воры не убивают. Значит, этот был не вор! Этот человек пришел за чем-то, что хранилось в квартире генеральши, а старик увидел его… и тогда его устранили.

Я брела по улице, повторяя про себя:

– Почему?

Старик мог узнать этого человека, так как видел его раньше. Мог? Мог. Но… необязательно. Возможно, он увидел его выходящим из подъезда… и тот просто перестраховался. Так кто же он такой? Бандит? Мафиози? Наемный убийца? Возможно, его попросили зайти в опечатанную квартиру генеральши и взять… что-то. Что? Золото? Камни? Бумаги?

«Надеюсь, Кузнецов тоже додумается до этого, – подумала я. – А мы пока поговорим с друзьями детства и попытаемся узнать у них, какие ценности хранились у покойной генеральши Медведевой».

* * *

…Жилище учителя физики Петра Петровича Трембача напоминало логово зверя. Старинная общая квартира, своеобразный коммунальный музей со всеми его прелестями – грязным обшарпанным коридором, захламленным донельзя, с непременным старым цинковым корытом, детской коляской, пачками старых пожелтевших газет и журналов «времен Очакова и покоренья Крыма», перевязанных бечевкой; разношерстной одеждой, горбато повисшей на безразмерной вешалке во всю длину коридора; горами обуви. Тусклая лампочка комариком звенела под потолком. Запах курятника, пропитавший пространство коридора, ставил точку в сюрреалистической картине заброшенного человеческого жилья.

Трембачу принадлежала большая угловая комната, где было очень накурено, но, против ожидания, довольно уютно – много книг в застекленных шкафах, компьютер на громадном письменном столе, две картины на стене – пейзажи маслом: романтические развалины и речной утес. Большая низкая тахта, служащая хозяину также и постелью, на ней – пара ковровых подушек и аккуратно сложенный клетчатый зеленый с черным плед. Обстановка говорила о том, что хозяин квартиры был человеком не совсем потерянным для общества, как можно было бы заключить со слов усатой Клавдии Ивановны.

– Я уже докладывал насчет алиби, – сообщил Трембач, когда они уселись за стол. – Был в деревне, друг у меня там, в фермеры подался. Давно звал проветриться, а я все никак. Деревню еще со студенческих времен не люблю, а тут взял да поехал. А вы кем будете? – спросил он запоздало.

Общаться с женщинами намного проще – они доверчивы, любопытны и меньше всего интересуются какой-то бумажной ерундой. В отличие от мужчин. Я почувствовала, что краснею, и промямлила:

– Я представляю частное бюро.

– Частное? – заинтересовался Трембач. – Частное детективное бюро? А вы, стало быть, частный детектив?

Я поежилась под его насмешливым взглядом. Петр Петрович не был из себя красавцем, не поражал здоровьем, скорее наоборот, был невелик ростом, сутуловат, ликом смугл, покашливал, как всякий давно и много курящий человек, но вот было в нем что-то – то ли затаенная усмешка в темных глазах, то ли скрытая сила какая-то, интеллект, уверенность в себе, а только чувствовала я себя довольно неуютно. Мне казалось, он видит меня насквозь. Я собиралась уже ответить, что да, частный детектив, но Трембач сказал: