Два шага маятника
Шрифт:
Одинокий Ласкар проходил по улицам города, вдыхал залах цветов и думал о том, как бесконечно хорош и заманчив мир, в котором мы живем, как обаятельно-красива Земля, выхоженная тысячами людских поколений, разукрасивших ее городами и садами, возделанными полями и укрощенными реками. Только бы жить да жить, наслаждаться любимым трудом, работой, красотой мира, любить, чувствовать тепло, смеяться и слушать смех детей. Увы! Слишком короток осмысленный человеческий век, безрассудно короток, да к тому же еще осложнен нелепыми столкновениями, всяческой бедой, мыслями о войне и самой войной, обманом,
Может быть, теперь удастся что-нибудь сделать для человечества. Подарив людям еще одну жизнь, не помогут ли они долголетним счастливцам по-новому оценить свое время на Земле, не откроют ли им глаза на Прекрасное, мимо которого многие проходят безучастно, одолеваемые своими мелкими горестями и обидами? И век коммунизма, к речам о котором так благосклонно прислушивался Ласкар, - не есть ли это тот самый век Прекрасного? Если это так, то долгая жизнь явится полноценным вкладом в это светлое будущее человечества.
Он шел и мечтал. Лицо его разгладилось, глаза сняли, и никто бы сейчас не узнал в нем того хмурого, задавленного грузом забот физика Ласкара Долли, который делал когда-то самую страшную работу на земле - своими руками охаживал почву, на которой уже другие физики выращивали адские бомбы.
Незаметно для себя он начал думать о Памеле и, в который раз!
– вспоминать только хорошее, связанное с ней. Он видел перед собой ее лицо, слышал ее глубокий, убедительный голос, чувствовал в своей руке ее горячую руку, и боль утраты опять сдавила ему сердце. Если бы она была здесь, рядом с ним в такой серьезный момент его жизни! Увы! Она далеко и, конечно, потеряна… Когда удастся эксперимент и он начнет вторую жизнь, будет ли эта жизнь счастливой для него, утратившего самое дорогое - любовь? Вот этого он не знал.
Ласкар пришел домой, снял плащ, походил по пустым комнатам, в которых уже установился запах нежилого, отпустил прислугу и остался один.
Он спустился в сад, посидел над обрывом, прислушиваясь к далекому гулу на главных улицах города, и закрыл глаза. Покой, о котором он с таким вожделением думал несчетное число раз, сейчас не принес ему ни малейшего удовольствия. Какой же это покой, если щемящее чувство заброшенности не покидает тебя? Покой без любви, без участия - это уже не покой, а скорее тихая беда.
Ласкар поднялся и вошел в комнаты. Нет, и здесь то же самое. Тогда он оделся и снова вышел на улицу в сумерки раннего вечера, когда еще не зажигались огни и под навесом из потемневших платанов только начал скапливаться сиреневый туман - разведчик ночи. Здесь хоть люди, голоса, смех.
Карел звонил брату раз, другой, третий. Телефон молчал. Обеспокоенный, он помчался к нему, но нашел дверь запертой. Не зная, что и думать, Карел постоял у дома, пытаясь погасить тревогу, царапавшую по сердцу, потом, махнув рукой, перелез на виду у прохожих изгородь сада и, увидев незапертое окно, прыгнул внутрь дома.
Никого… Где он? Куда ушел? Искать бессмысленно, город велик. Карел позвонил в лабораторию и сказал Полине, что задержится. А потом забрался на подоконник и, спустив ноги в сад, уселся, как мальчишка, с сигаретой в зубах, решив про себя, что будет сидеть так
хоть всю ночь.Вернувшись, Ласкар увидел: в доме у него горел свет. Он быстро вошел. Карел…
– Это ты?
– в его голосе явственно прозвучало разочарование.
– А ты думал кто?
Ласкар не ответил, но Карел уже понял, кто был бы самым желанным гостем для брата.
– Я рад, что ты пришел, - сказал Ласкар, справившись с собой.
– Давай вместе ужинать. Что там нового?
– Сарджи спит, словно новорожденный младенец. Я уже подумывал, а не разбудить ли его раньше срока. Судя по всему, опасность позади. Он начал жить. Девять шансов из десяти - жить назад!
– Слушай, - сказал вдруг Ласкар, не гася улыбки на своем лице.
– Если все пойдет нормально, повторятся ли у него разные неприятности, связанные с изменением в организме?
– Не понимаю.
– Ну, вот, скажем, месяц назад он болел гриппом.
– Заболеет ли снова? Не думаю. Это же инфекция. Ее ведь может и не случиться через месяц.
– Инфекция всегда есть. Вирусы вокруг нас. Но болезнь захватывает организм лишь тогда, когда в нем что-то не так. Я правильно рассуждаю?
– В общем, да. Существует временное состояние ослабленности, когда возбудители болезнен размножаются с особой быстротой.
– А если Сарджи снова пройдет через ото состояние, тогда как? Заболеет?
Карел рассмеялся.
– Не знаю, не могу сказать. Это уже теория предположений. Возможно, что и заболеет. Помнишь, он ходил с завязанной рукой, порезал на работе? Не думаешь ли ты, что ровно через столько же дней он снова порежет себе этот палец? Повторение этапов и событий…
Ласкар окончательно развеселился. Хорошо, что Карел пришел. Что бы он делал один сейчас!
– А вот насчет гриппа ты, пожалуй, прав, - продолжал Карел, подумав.
– Состояние ослабленности способно повториться, если организм движется назад по уже пройденному пути. Об этом нам следует помнить и заранее принимать меры.
– Около года назад у меня был плеврит. Честно тебе скажу, перспектива болеть снова меня никак не прельщает.
– А твой радикулит?
– О, я и забыл! Ну, знаешь, ведь этак придется переносить все болезни еще раз!
– Это все предположения, Ласкар. Стоит ли думать о них, когда главное так заманчиво.
– Я иногда задумаюсь, и, право же, кажется, что все это игра.
– Увидишь Аптона Сарджи и наваждение пройдет. Ничто так не убеждает, как реальные факты. А если ты думаешь о прошлых болезнях, советую тебе составить календарь и вручить его Полине. Чтобы предупреждала.
В этот вечер у них так и не состоялось никакого серьезного разговора. Настроившись на шутливый тон, они болтали, пили кофе и снова болтали, стараясь даже то сложное и беспокоившее их обоих, что было впереди, воспринимать, как смешное и легкое.
Прощаясь, Карел сказал:
– Когда можно будет говорить с Антоном Сарджи, я позвоню тебе.
Ласкар кивнул. В словах брата он прочел и другое, не высказанное: «Готовься, дружище. Твоя очередь…»
Полина хлопнула дверью, быстро побежала по лестнице. Лицо ее сняло. Она то и дело заглядывала в листки.