Два товарища (сборник)

– Двадцать третий, куда лезешь не в свою зону, дурак.

– Четырнадцатый, прекратите болтовню в эфире. Ваша зона четвертая, четвертая зона. Как поняли меня? Я – «Альфа». Прием.

– Я – четырнадцатый, понял вас, понял. Прием.

Низкий невнятный голос сонно бубнит:

– Даю настройку, настройку, настройку. Один, два, три, четыре, пять, пять, четыре, три, два, один. Как понял меня? Прием.

– Понял, давно понял, закройся. Прием.

– Радисты, радисты, я – «Альфа», перестаньте хулиганить. Я – «Альфа».

– Валерка, – неожиданно слышу я свое имя и вздрагиваю, – как чувствуешь себя?

Сообразив, в чем дело, нажимаю на кнопку переговорного устройства (кнопку мне показали еще на земле):

– Тридцать первый, я – Валерка, чувствую себя отлично. Как поняли? Прием.

– Не дурачься, – отвечает спокойно Славка.

Он сидит в передней кабине. Передо мной, заслоняя горизонт, торчит его круглая голова, обтянутая кожей потертого шлемофона. Славка – мой школьный товарищ, с которым я просидел столько времени за одной партой, – ведет этот самолет. Он может накренить его влево или вправо, может по своему усмотрению ввести в пике или перевернуть вверх колесами. Славка, которому я не однажды давал по шее, который учился в школе гораздо хуже меня, может управлять этой машиной, может делать с ней все, что угодно. На разворотах машина кренится, одно крыло опускается к земле, другое упирается в небо. Я хватаюсь за подлокотники кресла. Самолет переваливается на другое крыло, потом выравнивается и опять ползет вверх.

Снова Славкин голос:

– Поуправлять хочешь?

Я недоверчиво смотрю на его затылок:

– Ты мне, что ли?

– А кому же еще? Поставь ноги на педали.

Нагибаюсь, смотрю на педали, потом осторожно всовываю ноги под ремешки.

– Поставил? – спрашивает Славка. – Теперь возьми ручку управления.

Беру.

– Ручка управления, – говорит он тоном преподавателя, – служит для управления элеронами и рулем высоты. Ручку от себя – самолет идет вниз, ручку на себя – вверх, ручку влево – левый крен, ручку вправо – правый. Педали служат для управления рулем поворота. Чтобы повернуть влево, надо координированным движением дать ручку влево и левую ногу вперед. Boт так.

Ручка и педали чуть шелохнулись, самолет накренился, горизонт поплыл вправо мимо Славкиной головы.

– Понял? – спросил Славка и выровнял самолет.

– Понял, – сказал я.

– Ну давай, шуруй.

Я взял и, недолго думая, двинул ручку влево к борту кабины и тут же бросил ее, потому что самолет чуть не перевернулся – левое крыло оказалось внизу, а правое уперлось в небо. Потом крылья описали обратную дугу, самолет покачался и пошел ровно.

– Ты что, ошалел? – испуганно сказал Славка.

– Ты же сам сказал – ручку влево, ногу вперед.

– Я сказал, – проворчал Славка, – надо чуть-чуть, еле заметным движением. Хорошо, что аэродром далеко, а то руководитель полетов сделал бы замечание.

– Ты извини, я не хотел, – сказал я.

– Ничего, обошлось, – сказал Славка и закричал: – «Альфа», «Альфа», я – тридцать первый, вошел в зону, разрешите работать!

Работать ему разрешили.

Я посмотрел на стрелки высотомера – прибора, похожего на часы. Маленькая стрелка стояла на единице, большая на двойке. «1200 метров», – сообразил я.

– Сейчас будем делать восьмерку, – сказал Славка. – Сперва левый вираж на триста шестьдесят градусов, потом правый. Вон видишь, на горизонте телевизионная вышка? По ней будем ориентироваться.

Я посмотрел вперед и увидел в дымке город – бесчисленное количество серых коробочек. Вышки я не увидел.

Правое крыло плавно поползло вверх, все выше и выше, я подумал, что самолет сейчас перевернется, вцепился в подлокотники сиденья, но крыло остановилось почти вертикально, и горизонт пополз вправо. Неимоверная тяжесть вдавила меня в сиденье. Такое ощущение, будто к ногам и рукам привязали двухпудовые гири, а щеки вместе с ушами ползут к плечам.

Славка поворачивает ко мне расплывшееся от счастья лицо.

– Ну как, жмет?

– Жмет немного, – бодрюсь я, еле двигая отяжелевшей челюстью.

– Это что, – говорит Славка, – ерундовая перегрузка. Вот на реактивных – там жмет. Переходим в правый вираж.

Правое крыло падает вниз, левое занимает его место над головой. Снова перед глазами плывет горизонт, но теперь уже в другую сторону.

Самолет выходит из виража, выравнивается.

– Петля! – коротко объявляет Славка.

Я не могу передать все свои впечатления, не могу рассказать, как все это было. У меня для этого не хватает слов.

Были петли и полупетли, бочки правые и левые, боевые развороты и перевороты через крыло. Не всегда я мог понять, где верх, где низ. Земля и небо менялись местами. Иногда казалось, что самолет висит неподвижно, а вселенная вращается вокруг его оси.

Потом наступило затишье, и все встало на свои места. Земля была внизу, небо вверху – даже не верилось.

– Хочешь еще поуправлять? – спросил Славка.

– Еле заметным движением? – спросил я, приходя понемногу в себя.

– Теперь наоборот. Можешь показать все, на что способен. Поставь ноги на педали, возьми ручку. Когда я скажу «пошел», возьмешь ручку на себя до отказа, а левую ногу до отказа вперед. Не резко, но энергично. Понял?

– Понял.

Славка убрал газ, стало тихо. Скорость падала, самолет терял устойчивость – покачивался и проваливался вниз, «парашютировал».

– Пошел!

Я что было сил рванул ручку на себя и двинул вперед левую педаль. Самолет взмыл вверх, встал почти вертикально и вдруг рухнул на левую плоскость. Беспорядочно вращаясь, рванулась навстречу земля. Я испуганно бросил ручку, схватился за подлокотники кресла. Славка перевел самолет в пикирование, потом боевым разворотом вывел на прежнюю высоту.

– Знаешь, что ты сделал? – спросил он.

– Иммельман, – наобум брякнул я.

– Левый штопор, – объяснил Славка. – Сейчас будем правый делать. Ручку на себя и правую ногу вперед. Приготовься. – Он убрал газ, самолет снова начал «парашютировать».

– Пошел!

В правый штопор я ввел самолет более уверенно. И вот наконец мы садимся, рулим по земле. Нас встречает усатый механик. С поднятыми вверх руками он пятится назад, и самолет послушно тащится за ним. Механик остановился. Остановился и самолет. Механик сложил руки крестом, Славка выключил двигатель. Потом он выбрался на плоскость и открыл фонарь надо мной.

– Ну как ты, живой? – спросил он, заглядывая ко мне в кабину.

– Голова кружится, – сказал я.

– Ну и вид, – сказал Славка. – Зеленый, как огурец. Ничего, бывает хуже. Я первый раз после зоны облевал всю кабину. Потом самому чистить пришлось.

И все-таки мне этот полет понравился. Потом я летал много и на самых разных самолетах. Летал со скоростью звука и быстрее звука, сам делал и петли, и полупетли, бочки горизонтальные и восходящие бочки. Один раз мне даже пришлось катапультироваться, когда я вошел в плоский штопор и не мог из него выйти, но ни от одного полета у меня не осталось столько впечатлений, сколько от того первого раза, когда Славка разрешил мне прикоснуться к ручке управления.