Два вампира (сборник)
Шрифт:
Я повернулся.
Он снова схватил меня за руку, но на этот раз гнев мой не шал границ. Я отшвырнул его назад, в сторону тающих и падающих душ. Там и здесь к нам с возгласами поворачивались мертвецы-прислужники; на их бледных вытянутых лицах читались тревога и уныние.
— А теперь уходи,— клял меня Мемнох, все так же неподвижно лежа на земле — на том месте, куда я его отшвырнул.— И, Бог свидетель, ты, мой ученик, будучи при смерти, приползешь ко мне на коленях, но никогда уже не будет тебе предложено стать моим принцем, моим помощником!
Я оцепенело уставился через
— Ты слышишь меня?
— Я не могу служить тебе! — прогремел я во всю глотку.— Не могу это сделать.
Потом я обернулся в последний раз, зная, что больше не посмотрю назад, с одной только мыслью: спастись! Я бежал и бежал, оскальзываясь на глине и камнях покатых берегов, перебираясь вброд через мелкие ручьи, минуя группы удивленных мертвецов-прислужников и стенающих душ.
— Где лестница? Где врата? Вы не можете мне в этом отказать, Вы не имеете права. Смерть не завладела мной! — кричал и, так и не оборачиваясь назад и не останавливая бег.
— Дора! Дэвид! Помогите мне! — звал я.
И тут почти у моего уха прозвучал голос Мемноха:
— Лестат, не делай этого, не уходи. Не возвращайся домой. Лестат, не делай этого, это сумасшествие — разве не понимаешь,— ну пожалуйста, во имя любви к Господу, если ты можешь хоть немного любить Его и любить их, помоги мне!
— НЕТ! — Я обернулся и, с силой толкнув его, увидел, как он покатился вниз по крутым ступеням — неуклюжая и гротескная фигура с выражением изумления на лице, запутавшаяся в огромных хлопающих крыльях. Я резко повернулся к нему спиной. Впереди, из открытой двери на самом верху, лился свет.
Я побежал на свет.
— Остановите его! — закричал Мемнох.— Не выпускайте его. Не позволяйте ему унести с собой Плат.
— У него с собой Плат Вероники! — воскликнул один из мертвецов-прислужников, внезапно бросаясь на меня из сумрака.
Моя нога едва не соскользнула, однако я продолжал бегом скакать со ступеньки на ступеньку. Ноги сильно болели. Я чувствовал, что они приближаются ко мне — мертвецы-прислужники.
— Остановите его.
— Не дайте ему уйти!
— Остановите его!
— Отберите у него Плат,— кричал Мемнох,— он под рубашкой — нельзя, чтобы Плат пропал вместе с ним!
Я взмахнул левой рукой, и один из мертвецов-прислужников прилип обмякшей, бесформенной грудой к скале. Высоко наверху неясно вырисовывалась дверь. Мне был виден свет. Я видел свет и знал, что это земной свет — сверкающий и естественный.
На мои плечи опустились руки Мемноха, и он крутанул меня к себе.
— Нет, ты не посмеешь! — прорычал я.— Бог мне простит. Ты меня простишь, но не забирай ни меня, ни Плат! — гремел я.
Я поднял левую руку, чтобы отгородиться от его протянутых ко мне рук, и снова ударил Мемноха. Но его спасли крылья: Мемнох взлетел мне навстречу и едва не вдавил меня обратно в ступени. Я почувствовал, как его пальцы пронзают мой левый глаз! Бот они разлепили мне веки и стали вдавливать глаз в череп, причиняя мне нестерпимую боль, а потом
по моей щеке сползла вниз студенистая масса.Я услышал прерывистый вздох Мемноха.
— О нет...— простонал он, прижав пальцы к губам, в ужасе уставившись на тот же предмет, на который смотрел и я.
На глаз, на мой круглый голубой глаз, дрожащий и мерцающий на ступени лестницы. Все мертвецы-прислужники тоже уставились на глаз.
— Наступите на него, раздавите его,— воскликнул один из них и бросился вперед.
— Раздавить его, наступить, размазать! — закричал другой, устремившись к глазу с верхних ступеней.
— Нет, не делай этого, не надо! Остановитесь, вы все! — простонал Мемнох.— Не в моем царстве, здесь вы не посмеете!
— Наступи на глаз!
Это было мое мгновение, мой шанс. Я взлетел наверх, едва касаясь подошвами ступеней. Я почувствовал, как моя голова и плечи погружаются в свет и тишину, а потом в снег.
Я был свободен.
Я оказался на земле. Ноги мои ударились о мерзлую почву — скользкий снег вперемешку с грязью.
Я бежал, одноглазый, истекающий кровью, с Платом, спрятанным под рубашкой, бежал сквозь жестокую бурю, сквозь снежные заносы; крики мои взлетали вверх и эхом отражались от знакомых зданий — темных, неприветливых небоскребов моего города. Дом, земля.
Солнце только что погрузилось в темно-серую дымку налетевшей метели; белизна снега поглотила зимние сумерки.
— Дора, Дора, Дора!
Я все бежал и бежал.
Призрачные смертные пробирались сквозь метель; призрачные люди спешили по узким скользким тротуарам, автомобили ползли сквозь бурю, и их фары высвечивали поднимающуюся, сгущающуюся белизну. Снежные сугробы были настолько высокими, что я падал и с трудом вставал на ноги, но продолжал идти.
Передо мной возникли арки и шпили собора Святого Патрика. Святой Патрик.
А чуть дальше возносилась вверх стена Олимпийской башни из стекла, напоминающего полированный камень. Своей чудовищной высотой она пыталась достать до самих небес, уподобившись Вавилонской башне.
Я остановился, сердце мое едва не разрывалось.
— Дора! Дора!
Я достиг дверей вестибюля — головокружительные огни, гладкие полы, скопление смертных. Повсюду смертная плоть, поворачивающаяся взглянуть на то, что двигалось слишком быстро, чтобы быть замеченным. Убаюкивающая музыка и уютные огни, поток искусственного тепла!
Я отыскал лестничный пролет и взмыл по нему вверх, как пепел по дымоводу; вломившись через деревянную дверь, я вошел, пошатываясь, в комнату.
— Дора.
Я увидел ее, почувствовал ее запах, снова ощутил аромат крови между ног; увидел это нежное маленькое лицо, белое, потрясенное, и по обе стороны от нее, как домовые из детских стишков или рассказов-страшилок, стояли Арман и Дэвид — вампиры, монстры, уставившиеся на меня в одинаковом оцепенении.
Я попробовал открыть левый глаз, которого у меня больше не было, затем повертел головой, чтобы ясно рассмотреть всех троих единственным правым глазом. Я ощущал острую боль в пустой глазнице, словно туда вонзилось множество иголок.