Два зайца, три сосны
Шрифт:
— Хорошо, приезжай!
Интересно, он хоть с цветами приедет? Хотя зачем мне цветы? И, конечно, лезть ко мне он сегодня не будет, понимает, что тогда не видать ему ни меня, ни моего брэнда. Я торжествовала. Главное в жизни уметь превратить свое поражение в победу, а я, похоже, этому научилась!
Он приехал, конечно, без цветов, и вид у него был усталый и замученный.
— О! — воскликнул он с порога. — Я не ошибся, приглашая тебя на этот проект, молодец, моя школа! Выжала из однокомнатной квартиры все, что только возможно! И с фантазией… Этот зеленый цвет на первый взгляд шокирует, но на самом деле — это
— Миклашевич, у тебя усталый вид, ты есть хочешь?
— Да нет, я так устал, что хочу уже только добраться до дому. Давай паспорт, я завтра позвоню, пока, детка!
И он ушел.
Утром, часов в девять, позвонила Лерка. Голос у нее был трагический.
— Олеська, свинюга, совсем меня забыла, а я, между прочим, глубоко травмирована!
— А сама чего не звонишь? И чем это ты травмирована?
— Курицей.
— У тебя что ли птичий грипп?
— Слава богу, нет, но я сломала палец на ноге.
— Господи, как тебя угораздило? — огорчилась я. — Играла в футбол мороженой курицей?
— Почти, — всхлипнула она. — Я от боли сознание потеряла.
— Но как это случилось?
— Помнишь Розу?
— Какую?
— Ну, барона, Гришкиного друга детства?
— Такое не забывается! При чем тут он? А главное, при чем тут курица?
— Ты не очень спешишь?
— Да нет, а что, рассказ будет долгим?
— Да! Представляешь, Олеська, Роза пригласил нас в гости, у него дом за городом, шикарный, между прочим. Ну мы приехали. Сад у них такой клевый и все так приятно, зелено, трава такая свежая, я как дура малолетняя обрадовалась. Там еще пес чудесный, забыла какой породы, но такой миляга, мы с ним сразу подружились, он мне в зубах мячик припер, чтобы я с ним играла. Я и стала играть, я подбрасываю, он ловит, я подбрасываю, он ловит и мне опять приносит, а тут вдруг его кто-то позвал, он мячик бросил и побежал к дому, а я хотела мячик ногой подкинуть, как размахнусь и… думала умру на фиг, такая боль. Там в траве курица фарфоровая здоровенная стояла. Траву не выкосили, вот я ее и не заметила, эту окаянную курицу.
— Господи, Лерка, мне даже нехорошо стало, как я представила себе… Ужас! Зачем там эта курица?
— Хрен ее знает, для красоты. У Розиной жены, видишь ли особое пристрастие к курицам… У них в бассейне кафель бледно-зелененький, а как декор — курочки с цыплятками, и полотенца с курочками, представляешь, гадость какая.
— Она что, птичница в прошлом?
— Да кто ее знает, но я ее возненавидела! Это ж надо выдумать — куры в траве…
— Идея довольно безвкусная, но не оригинальная.
Ну я тоже видала гномов, зайцев ставят, но там они не прячутся в траве, а тут на этот еврокитч русская безалаберность наложилась, и в результате — тяжелая травма.
— Ну хоть курица-то разбилась?
— Хренушки! Ничего ей не сделалось! Зато Роза так ругался, так орал!
— На тебя?
— На меня-то за что? На женушку свою! Меня они с Гришкой сразу уложили в машину, отвезли в больницу, мне там рентген сделали, сказали, что у меня еще и ноготь сойдет… А вот Гришка как резаный на меня орал…
— Это он с перепугу и от сочувствия.
— Да знаю я…
— А какая жена у Розы?
— Дура, куроманка!
— Куроманка? Хороший термин. Ну,
а как она выглядит?— А тебе зачем?
— Просто любопытно.
— Ну как тебе сказать, собственно, она никакая… Усредненная, я бы сказала, среднеевропейская. Блондинка, под пятьдесят, ухоженная, Роза верит, что она идеал хозяйки…
— Ну после твоей травмы вряд ли, у идеальной хозяйки траву бы выкосили.
— Я ж говорю… Больше я к ним не поеду, хватит с меня.
— Сама виновата, чего вздумала с собакой носиться? Сидела бы чинно-благородно, как полагается сорокалетней женщине…
— Ага, посидишь там, я чуть с тоски не сдохла. Она из себя светскую даму строит, а я, сама знаешь, как это люблю… И потом все светские новости у нее, по-моему, из журнала «Семь дней». Думаю, он изменяет ей на каждом шагу, и правильно делает, между прочим. Такие бабы созданы, чтобы им изменяли.
— Добрая ты, Лерка, истинная христианка! — засмеялась я. — Ну забыла она траву выкосить вокруг курочки, а ты уж ее во всех смертных грехах винишь.
— Понимаешь, мне Роза очень нравится… — тихо призналась Лерка. — Такой обаятельный мужик…
— Господи, Лерка, что я слышу, а как же Гришка?
— При чем тут Гришка? Я ж не в том смысле! Если хочешь знать, я вот что придумала — надо мне как-нибудь тебя с ним познакомить. Вдруг у вас что-то получится…
— Не было печали, черти накачали! Зачем мне нужны женатые Розы? Лерка, а хочешь, я тебя удивлю?
— Есть чем?
— Не то слово!
— Олеська, миленькая, садись-ка в машину и подваливай ко мне. Меня надо навещать, я раненая…
Ага, как у Чехова: «Я человек болезненный, ревматический, я человек раненый…» А вообще неплохая мысль. Тебе чего-нибудь привезти?
— Мороженого, Олеська, знаешь мое любимое с шоколадной стружкой.
— Может, еще будут пожелания?
— Олесечка, пожалуйста, намекни, что за новости у тебя!
— Еще чего!
— Ну пожалуйста, а то я умру от любопытства.
— Вся ты не умрешь!
— Олеська, у тебя кто-то появился?
— Не появился, а реанимировался.
— Миклашевич, да?
— А ты почем знаешь?
— Просто я всегда знала, что эта история еще не исчерпана. А вообще, ну его, Олеська… Давай я лучше тебя с Розой познакомлю!
— Лерка, может, мне и приезжать не стоит?
— Стоит, стоит, Олесечка! Жду!
Я еще сидела у Лерки, когда позвонил Миклашевич с известием, что визы будут послезавтра, и послезавтра же мы вылетаем в Вильнюс… Я обрадовалась.
— Ну что? — требовательно спросила Лерка, уписывая уже третью вазочку мороженого.
— Лер, ты спятила, столько мороженого жрать? Все твои диетстрадания пойдут насмарку!
— Олеська, понимаешь, — таинственным шепотом произнесла Лерка, — Гришка сказал, что мне не мешало бы набрать килограмма четыре, можешь себе представить.
— Он прав, подруга.
— Гришка у меня золото! — вздохнула Лерка.
— Ты его подозреваешь всегда черт знает в чем, а у него даже Роза оказалась мужского пола.
Почему-то я не рассказала Лерке о своей встрече с Розой. Она не очень умеет держать язык за зубами, а мне не хочется, чтобы он разгадал мою загадку. Я почему-то была уверена, что жизнь обязательно еще столкнет нас… И рассказ Лерки о его жене, о его доме был мне даже неприятен.