Двадцать один

Поэтому я искренне рад, что этот случай — не клинический. Наташа знает о моих отношениях с другими девушками, но ее это не сильно тревожит. Вдобавок она красива, умна, общительна. Мы с ней — дуэт, как говорят о нас друзья, мы почти всегда вместе. Что важно — с Наташей я могу говорить обо всем. То есть вообще обо всем, вплоть до личного.

Мы договорились встретиться с ней вечером, в кофейне напротив факультета.

Она опаздывала, я сидел за столиком напротив входа, вертел в руках меню, сложенное гармошкой, и ломал зубочистки. Ко мне под вечер начал возвращаться аппетит, я очень хотел, чтобы она скорее пришла, и я смог бы заказать себе салат или суп.

Наконец-то! В глаза бросилась смелая дизайнерская блузка с бантом на груди и высокие каблуки, которые отбивали быстрый ритм по плиточному полу. На лбу красовались ярко-розовые очки. Как будто из моего текста про оппозиционеров. Да, жизнь во Франции пошла ей на пользу! Я подумал, что теперь она действительно похожа на журналистку из модного глянца.

— Очки красивые. — Я оценивающе оглядел ее с ног до головы и улыбнулся. — Как у активистки оппозиции.

— Чего, дорогой мой? Какой активистки?

— Шучу. Активистки модного глянца. Очень даже неплохо выглядишь, Натали!

— Спасибо, это нам в редакцию привозили целые мешки одежды от модных домов. Так что все самые свежие тренды — на мне. Привет, Мир.

— Девушка! Мне куриный бульон, салат Цезарь и кофе, капучино с карамелью, — обратился я к официантке.

Наташа присела, бросила сумку на подоконник и усмехнулась:

— Ты все еще ломаешь зубочистки? Вижу, за время моего отсутствия ничего не изменилось.

— Они не ломаются, а гнутся! Из них можно разные фигурки составлять.

— Ладно-ладно. Я помню, ты мне рассказывал.

— Ты как съездила?

— Ой, я давно так хорошо себя не чувствовала. Я отсыпалась, ходила в SPA, ела в лучших ресторанах Парижа. И все, представь, за счет редакции. У них там такие бюджеты, ты не поверишь! Мы с девочками из моего отдела тысяч пять-шесть прогуляли за две недели. — Наташа понизила голос: — Евро…

Хорошие получились каникулы, в общем.

Я пил горячий бульон и слушал радостное щебетание Наташи, разглядывал ее лицо, которое светилось от гордости, что она чуть не разорила европейский журнал. Но мыслями я все еще находился с Машей. Я никак не мог выкинуть ее из головы. А что, если..? Да, мне нужен совет девушки!

— Слушай, Наташ. Вот скажи, ты должна понимать… Почему девушки выделываются, то есть строят из себя не пойми что? Зачем это нужно? Кому нужно? Мы же, мужчины, можем просто развернуться и уйти, оставить и забыть! И тогда проиграют оба. Почему так?

— Ох, Мир. Умеешь же ты спросить неожиданно. Сейчас подумаю.

— Давай думай скорее! Кстати, когда ты мне сегодня звонила, я заметил, что у тебя телефон на «911» закачивается. Теперь ты — моя «служба спасения».

— «Служба спасения» по имени Наташа, — проговорила она медленно и замолчала на пару секунд.

— Может, она просто хочет почувствовать себя хоть на минуту значимой и единственной? Понимаешь, Мир, е-дин-ствен-ной. И неповторимой. А не чахнуть в твоем гареме. Султан, блин!

— Но они же нелогично поступают! То пристают — не отвязаться. То вдруг становишься им совершенно безразличен. И думаешь — может все, разонравился?

— Мир. Ты совершаешь огромную ошибку. Свойственную, впрочем, всем мужчинам. Я помню даже, что про это готовила материал в последний номер.

— Я не читаю эти твои женские журналы. И какую же я ошибку совершаю? — обиженно спросил я.

— Очень простую. Ты пытаешься понять логику поступков девушки, пользуясь своей логикой. Мужчиной и женщиной движут абсолютно разные мотивы.

— Да, — задумался я, — возможно, ты и права.

— Расскажи мне, что произошло?

— Похоже, я не совсем правильно относился к человеку, который был рядом. И теперь не знаю, что делать. Хотя нет, теперь, кажется, знаю. Спасибо!

— Ты уже уходишь?

— Да, Наташ, был нереально рад видеть тебя. Прости, всю ночь писал репортаж для практики, точнее, колонку. Авторскую. Спать хочу ужасно.

— Так чего ты мне не рассказал, что на практику устроился? Поздравляю, давно пора. А то в нашем дуэте ты как-то отстаешь, мой друг, — пошутила Наташа.

— Ничего, такими темпами скоро догоню. Ладно, я спать!

Я поцеловал ее в щеку, вложил в счет деньги и вышел из кафе.

На выходе я оглянулся и увидел, как Наташа провожает меня глазами. Они были отчего-то немного грустными.

5 Страшный сон журналиста

Когда я закончил учить журналистские жанры для Соболева, наступило утро. Из-за плотной гобеленовой шторы лился яркий белый свет. По телевизору показывали криминал в рамках передачи «Доброе утро» — верный признак, что пора уже спать. Хорошо еще, что я нашел учебник за первый курс на русском, иначе учить бы мне и учить, переводя со словарем каждое второе слово соболевского учебника!

Я вертелся с боку на бок, стараясь уснуть, но в голове крутились жанры, быстрые и настойчивые. Шустрые маленькие существа раздражали, демонстрируя себя.

Одна мелочь громко верещала:

— Меня зовут корреспонденция, я аналитический жанр.

Ее отталкивал мужичок-колобок:

— Я обзор! Я тоже аналитический! Но гораздо крупнее. И главное — умнее!

— Да ты просто зануда! — возражал ему фельетон, почему-то худой-худой и фиолетовый.

Тут вползло нечто едва держащееся на ногах и патетично заявило:

— А я вообще — гонзо-журналистика.

— Знаю, знаю, — встрепенулся я, — ты глубоко субъективный стиль повествования, ведущегося от первого лица, основанный на разнообразном личном опыте!

Сила моей эрудиции сбила все жанры разом с ног, закружила и унесла…

Главный редактор встретил меня в прекрасном расположении духа. Я отвечал ему недолго: он постоянно прерывал меня словами «дальше» или «на этом хватит». Дослушав про последний жанр, которым оказался фельетон, он тихо и очень мягко спросил: