Двадцать шестой

– Машина – это, конечно, похвально. Но ты посмотри, что происходит. У населения выпечку принимают по восемь с половиной, а продают по шестнадцать! По-моему, это просто беспредел.

Бабушка, правда, не упомянула, что себестоимость такого торта была два, максимум три рубля, и, если мама с тетей Томой проводили всю субботу на кухне, а если еще и удавалось взять на работе отгул, за неделю они могли испечь тридцать тортов, а это были уже приличные деньги.

Отвозил все торты дядя Костя – у Авербахов была машина. А у Гришиных родителей не было, собственно, поэтому они и затеяли всю эту эпопею.

Придумала все, как водится, тетя Тома. Прошлым летом, в конце августа, они досиживали последние летние дни перед школой на даче у Авербахов, когда из Москвы приехал папа с новостями – от Вячеслава Леонидовича из соседнего подъезда он услышал, что на район спустили несколько сотен «жигулей». Часть уйдет через предприятия, а часть поступит в свободную продажу, говорят, такой рыночный эксперимент. Машины будет распределять райком. Формируется стихийная очередь.

– Тут и обсуждать нечего, надо занимать, – скомандовала тетя Тома.

Мама резала салат из привезенных папой из Москвы овощей.

– Андрюш, помидоры пахнут потрясающе, но какие-то потрепанные.

– Наверное, в электричке помяли, – пожал плечами папа. – Я еле втиснулся, там народу тьма-тьмущая.

– Женя, какие помидоры? – возмутилась тетя Тома. – Ты слышала про машину?

– Ой, я не знаю, Том. На что ее покупать? Мы столько не наодалживаем. Тем более я с работы собралась уходить, сил моих уже нет вычитывать эти письма доярок.

– Да, помидоры и правда хорошенько помяли. – Тетя Тома взяла еще одну доску, нож и пристроилась рядом с мамой. – А представляешь, у вас будет машина? Будете к нам сюда добираться с комфортом, а не в электричке трястись. А деньги заработаем. Надо только придумать как.

Гриша все это время сидел на диване на другом конце веранды и читал оранжевый томик Майн Рида, который ему привез из Москвы папа, потому что все книги, что были на даче, и даже подборку журналов «Приусадебное хозяйство» Асиного дедушки он уже прочитал и маялся от скуки. Не прыгать же в резиночку с Асей.

– Пап, а ты привез что-то сладенькое?

– Прости, дружок-пирожок, и так сумки были неподъемные. Завтра на станцию сходим, купим мороженое.

– Ну пап, – заныл Гриша, – ты же обещал…

– Андрюш, а сметану? – спросила мама.

– Привез. Целый литр.

– И лимоны?

– И лимоны.

– Гриш, не переживай. – Мама повернулась к Грише. – Я в «Бурде» вычитала новый рецепт – торт сметанник, выглядит потрясающе. Том, у тебя форма для выпекания тут есть?

– Вот этого добра у нас хоть отбавляй, – отозвалась тетя Тома и, отложив в сторону нож, полезла в нижнее отделение кухонного шкафа. – Мама много пекла, у нее тут даже кондитерский набор где-то валялся…

Погремев кастрюлями и сковородками, тетя Тома вынырнула из шкафа, держа в каждой руке по круглой форме – одна была ровная, а другая в виде цветка с лепестками по краям.

– Подойдет?

– То, что доктор прописал! – обрадовалась мама. – Сейчас, Гриш, папу покормлю и начну.

– Жень, – тетя Тома присела с формами к столу. – А сложный рецепт?

– Нет, там ничего сложного. Самое главное – сметана и лимонная цедра, а какао я вчера на станции купила. Коржи тонкие, быстро пекутся. Пишут, что минут пятьдесят на все про все.

– Ну вот и решили! – Тетя Тома весело помахала формами, словно бубнами. – Так на машину вам и заработаем.

У Гриши с папой было свое задание – ездить на перекличку. Раз в месяц они садились на двадцать шестой трамвай, ехали до конечной, до дальнего метро, там плутали меж больших домов из бежевого кирпича, завернутых как бы внутрь себя, буквой П, пока наконец не выходили к детской площадке. Здесь, среди песочниц и качелей, и осуществлялась эта странная процедура.

Перекличку вел папа, он был десятником. Хотя на самом деле очередь была разбита на группы по пятьдесят человек, так что правильнее было бы называть его пятидесятником, но это было не главное. Главным было то, что у них теперь будет машина.

Гриша с гордостью наблюдал, как перед папой выстраиваются солидные дяди с портфелями, выпрямляются по струнке, будто на линейке на физкультуре, и смотрят преданными глазами. Еще чуть-чуть, и папа прогремит, как Одуванчик в начале урока: «На первый-второй ра-а-ас-считайсь!»

Папа же доставал из сумки толстую тетрадь на спирали и отмечал.

– Григорьев!

– Я.

– Антоненко.

– Здесь.

– Макеев.

– Я сегодня за Макеева. Я свекор. У Михаила дежурство, сутки.

Обычно после переклички кто-то из отмечающихся подвозил Гришу с папой домой, ведь папа теперь был важным человеком. Чаще всего их вез Вячеслав Леонидович, добрый дядька с веснушчатыми руками – это он отмечался за затя, у которого были дежурства в больнице. За окном было промозгло и холодно, а в машине тепло, и так маняще пахло бензином, и так весело качался на зеркале дальнего видения брелок с кубик-рубиком, что у Гриши перехватывало дыхание от мысли, что скоро машина будет и у них. Гриша жадно смотрел, как мимо пролетали фонарные столбы, светофоры и магазинные вывески – галантерея, тысяча мелочей, обувь. Но с еще большим удовольствием он заглядывал в окна домов, особенно если дело было вечером, и додумывал, что там внутри.

– А мы на нашей машине в Крым поедем, – похвастался Гриша с заднего сиденья.

– Вот молодцы. У меня там приятель живет, в гости зовет. Там арбузы такие сладкие, что губы слипаются. Вы на ЮБК?

– Нет! – гордо отрапортовал Гришка, а потом замялся. – А что это такое?

– ЮБК – это южный берег Крыма, – усмехнулся папа. – Мы еще точно не решили.

Гриша водил рукой по сиденью, которое у Вячеслава Леонидовича было обито мягкой, пушистой тканью, напоминавшей шерсть покойного Моцарта.

– Пап, а у нас такая же обивка будет?

В начале января в классе отмечали день рождения Абрикосика, Олега Абрикосова. Гриша помнил его еще с детского сада, где Абрикосик прославился тем, что приносил в термосе свою еду, грыз ногти, сидел целыми днями у окна и плакал по маме, размазывая сопли по лицу.

В первый школьный день их посадили вместе, но дружба сразу не задалась. Абрикосик, такой же хилый и щуплый, как и в детском саду, все так же таскал с собой термос, правда теперь уже не с супом, а с чаем, и все так же грыз ногти. Он с ходу принялся хвастаться новыми фломастерами, а потом вытянул в проход между партами ноги и показал гэдээровские кроссовки на липучках, которые ему достал папа. Папа у Олежки, о чем тот не преминул проинформировать Гришу, даже не вынув пальцы изо рта, работал в райкоме.

Через несколько дней Абрикосика пересадили. Приходила его толстая мама и жаловалась Раисе, что Олежке дует от окна, а ему заболеть ни в коем случае нельзя, потому что вы не представляете, Раиса Григорьевна, сколько мы уже с ним натерпелись. Гриша сам к окну претензий не имел, но вся эта канитель его задела, получалось, что Олежке заболеть было нельзя, а Гриша – бог с ним, пусть простужается. Особенно Гришу покоробило то, как учительница расплывалась и заискивала перед Абрикосиковой мамой, только что свой учительский стол Олежке не отдала.