Двадцатые

Дело в том, что после освобождения Подмосковного угольного бассейна выяснилось, что за три недели оккупации нацисты успели практически полностью его уничтожить: 68 из 72 шахт были затоплены, стволы взорваны, механическое оборудование разрушено. С учетом того, что Донбасс был оккупирован, значение угля, добываемого на шахтах Подмосковья, возрастало многократно – особенно для обеспечения жизнедеятельности Москвы.

Что это значит? Это значит, что шахты Подмосковного угольного бассейна должны были быть введены в строй в максимально короткое время. Кровь из носу, тушкой, чучелом – но введены.

Из «Постановления Совета народных комиссаров СССР о восстановлении угольных шахт в подмосковном бассейне» от 29 декабря 1941 г.

1. Обязать Наркомуголь:

а) приступить к восстановлению угольных шахт Подмосковного бассейна и в первую очередь 27 шахт с пуском в эксплуатацию 15 шахт к 1 февраля и 12 шахт к 15 февраля 1942 г.;

б) довести добычу угля из восстанавливаемых шахт в январе до 5000 т в сутки, в феврале до 7000 т в сутки и в марте до 10 000 т в сутки.

5. Разрешить Наркомуглю возвратить с востока в Подмосковный бассейн инженерно-технический персонал, оборудование и материалы, необходимые для восстановления шахт.

8. Обязать Наркомат обороны вернуть к 5 января 1942 г. в угольную промышленность Подмосковного бассейна всех шахтеров угольных шахт и шахтостроителей, мобилизованных в прифронтовой полосе Тульской и Рязанской областей.

10. Разрешить Наркомуглю производить работы по восстановлению шахт Подмосковного бассейна без проектов и смет.

Это была задача невероятного масштаба, требующая в первую очередь огромного количества трудовых ресурсов. Несмотря на отзыв с фронта шахтеров и горняков, людей отчаянно не хватало, поэтому 13 февраля 1942 года СНК СССР принял постановление «О порядке мобилизации на период военного времени трудоспособного городского населения для работы на производстве и строительстве».

В Московской, Калужской, Тульской и Рязанской областях была проведена мобилизация среди местного населения – в основном, женщин.

Да, как и везде, неподъемный воз под названием «Все для фронта, все для победы!» четыре года тянули бабы – тогда их по-другому не называли.

Да, и в шахтах тоже.

На шахте №15 треста Сталиногорскуголь. 1945 г.

Но людей все равно не хватало, поэтому Наркомугля обратилось к руководству страны с просьбой о выделении трудовых ресурсов из ведомства НКВД СССР. Расшифровывать, думаю, нет необходимости?

Теперь вы понимаете, кому пришлось восстанавливать угольные шахты Подмосковья. Это была задача запредельной сложности, решаемая только адовым трудом. И не случайно на прорыв в Подмосковье бросили профессоров, которые по возрасту и состоянию здоровья еще могли выдержать эти запредельные нагрузки, самых молодых – 40-летнего Александра Семеновича Ильичева и 50-летнего Александр Онисимовича Спиваковского.

Оба профессора получили самые широкие полномочия: директора шахт были обязаны «претворять в жизнь все технические решения, предлагаемые А.С. Ильичевым и А.О. Спиваковским в устанавливаемые ими сроки».

В декабре 1942 года среднесуточная добыча угля на шахтах комбината «Москвоуголь» составляла 17,8 тысяч тонн, а в декабре 1943 она равнялась уже 22,4 тысячи тонн. А к 1945 году подмосковные шахты давали угля в два раза больше, чем до войны.

Но это уже без нашего героя – к тому времени и Ильичев, и Спиваковский были введены в состав Центральной комиссии по восстановлению шахт Донбасса.

Всего же за 15 лет — с 1937-го по 1951-й — Александру Семеновичу Ильичеву пришлось выполнить около 500 экспертиз, консультаций, рецензий и отзывов по различным вопросам горного дела и горной механики.

По нынешним временам – объем невероятный, но в те годы работали именно так. Как и многие люди из этого адамантиевого поколения ровесников века, воспитанник Мещанского училища сделал невероятно много, но выгорел очень быстро.

Бывший конторщик «Тверской мануфактуры», а ныне выдающийся советский горный инженер, крупный ученый в области горной механики, член-корреспондент Академии наук СССР, заслуженный деятель науки и техники, кавалер ордена Ленина, двух орденов Трудового Красного Знамени и ордена «Знак Почета», доктор технических наук, профессор Московского горного института имени И. В. Сталина, горный генеральный директор III ранга Александр Семенович Ильичев скончался 29 февраля 1952 в возрасте 53 лет.

Профессор-боевик

Получив здание Мещанского училища, пятеро учредителей приступили к набору преподавателей.

Почему пятеро? Потому что в состав «Организационной комиссии по устройству МГА», кроме Артемьева и Федоровского, вошли еще трое бывших преподавателей Нижегородского Политехнического – горняк Георгий Васильевич Ключанский и два металлурга, два немца - Михаил Карлович Циглер фон Шафгаузен и Яков Яковлевич Энслен.

С наймом преподавателей было одновременно и хорошо, и плохо.

Хорошо – потому что работать в новообразованной Московской горной академии соглашались практически все, кому предлагали. Даже не из-за зарплаты, которая была копеечной - за причитавшийся государственным служащим продовольственный паек, позволявший не умереть с голоду. Плохо – потому что предлагать было особо некому. От голода и разрухи большинство ученых разбежалось – у кого была возможность, выехали за границу, многие перебрались на юг страны, где было посытнее. Наконец, немцы, поляки и представители прибалтийских народов потянулись на историческую родину по программам возвращения соотечественников. Причем не всегда даже обуреваемые национальными чувствами.

Известный математик и астрофизик Костицын в мемуарах вспоминает занятный случай. Дело в том, что одно время ученые обеспечивались пайком в зависимости от присвоенной категории: первая — ученые мирового уровня, вторая — ученые всероссийского уровня, третья — ученые с большим преподавательским и научным опытом, четвертая — ученые с хорошей квалификацией, пятая — начинающие ученые.

«Сижу как-то в деканском кабинете. – вспоминал Костицын.
– Входит милейший Иван Петрович Жолцинский и поет: «Ко мне возвратилась счастливая юность, ко мне возвратилось блаженство любви…».

Я говорю: «Партия — теноровая, а вы — баритон. Кто вас омолодил?» А он отвечает: «Вот об этом я вас хочу спросить. Если бы меня, после 25 лет профессорской деятельности, поставили в третью категорию, я был бы немножко обижен, но примирился. Но быть поставленным в первую категорию, то есть в начинающие ученые, — это свыше моих сил. Скажите, кто этот Мефистофель, и я покажу ему, что мои кулаки сразу помолодели». Тон был шутливым и милым, но обида и огорчение так и выплескивались наружу. Что я мог сказать? Я пообещал добиться пересмотра его дела и добился, но обида его была настолько велика, что он немедленно оптировал польское гражданство и уехал в Львов, где занял пост директора крупного агрономического института, а мы потеряли очень ценного специалиста, который до этого момента считал русский язык родным и не думал о том, что он — поляк».