Дважды коронован

После недельной жары приятно было ощутить прохладу. И ветерок такой бодрый. И беспокойный. Душу вдруг встревожил. Или это звонок на него так подействовал? Ведь ясно же, что Гобой не просто так собрался к нему в гости.

Действительно, Гобой выглядел темнее тучи. Взгляд сосредоточенный, губы озадаченно поджаты.

– Случилось что?

Мартын провел его в холл, показал на диван. Краем глаза увидел Риту, она спустилась по лестнице и скрылась в кухне. Все правильно, кофе нужно гостю подать, а еще лучше коньячка. Горничную он уже отпустил, но Рита и сама со всем справится. Она не избалованная, к тому же рада угодить его другу. Есть за ней вина, но, в отличие от Мартына, она ее признает.

– Да, случилось, – кивнул Гобой.

В преддверии дурной вести Мартын вынул из кармана пачку сигарет, зажигалку.

– И мне.

– Ты же в завязке.

– Бросишь тут! – И Гобой затянулся.

– Ну, что там такое? – поторопил его Мартын.

– Как бы тебе сказать... Короче, сегодня Стас в тюрьму ездил, передачи там, все такое. Ну, денег хотел Спартаку передать, с вертухаем говорил. Так этот вертухай сказал, что со Спартаком беда приключилась...

– Что, убили? – похолодел Мартын.

Втайне от всех и даже от себя он мечтал занять место Спартака. В сущности, он и сейчас его занимал. Но если со Спартаком что-то случится, он станет первым без вариантов. Может, где-то в глубине души он и хотел, чтобы Спартак исчез, но сейчас почувствовал себя вдруг сиротливо, будто отца родного потерял.

– Хуже.

– Не понял?

– Опустили его.

– Что?!

– Опустили. Теперь он как бы и не человек.

– И какая сука?..

– Этого я не знаю, но догадываюсь. Спартак против ментов пошел, они его и наказали. Это совсем не трудно. В каждой тюрьме есть своя пресс-хата, лохмачи там беспредельные, что кум скажет, то и сделают...

– «Кум»? Начальник оперчасти? Он, что ли, Спартака заказал?

– Может, он, а может, начальник тюрьмы. Спартак говорил, что у него с начальником тюрьмы разговор был, он его припугнул, тот на попятную пошел. Я думаю, вид сделал, что на попятную пошел, а сам выждал момент и своих псов на Спартака спустил...

– Зачем?

– Это месть, Мартын, месть. Спартака теперь так опустили, что ему не подняться.

– Считай, убили.

– Ну, что-то вроде того.

– А око за око? За Спартака большой спрос, и менты должны это понимать.

– Видно, логика у Силантьева такая, что за опущенного никто не заступится.

– А мне все равно, что со Спартаком, опустили его или убили. Я за него по-любому спрошу... Лично спрошу! – рассвирепел Мартын.

Он должен изображать праведный гнев. Он обязан рвать и метать, чтобы все видели, как он переживает за Спартака. Чтобы все утвердили его на свято место, которое вдруг стало пусто... Но дело в том, что ярость его была искренней. Не зарится он на место Спартака. И плевать ему, что его опустили. Он готов принять друга таким, каким его сделали менты и прочая шваль.

– Спросить, конечно, надо. Даже не знаю, что делать...

– Не знаешь, так я тебе скажу. Для начала переоденься. Костюмчик у тебя ладный, но для дела не годится.

– Для какого дела? – не понял Гобой.

– Для темного. Угрюма трогать не будем, он уже совсем ракушками оброс. А Бабая возьмем. Я, ты и Бабай. Где живет этот мент поганый, ты знаешь.

– Знаю.

– Ехать недолго. Волыны есть...

Мартын мог бы поднять спецбригаду, но душа требовала личного участия. Спартак – его брат, и за него он обязан отомстить собственной рукой. Только тогда он вправе занять его место...

– Что, прямо сейчас? – в замешательстве спросил Гобой.

– А ты что, руки боишься замарать?

– Нет. Но надо бы посидеть, подумать...

– Вот в машине и посидим. И подумаем.

– Лестница нужна.

– Зачем?

– Силантьев на втором этаже живет. Хрущевка у него, балконы выступающие, можно лестницу к нему приставить и залезть. Окно вырезать и в квартиру забраться. Рожка надо взять, он спец по этим делам. И на балкон залезет, и стекло вырежет, чтобы дверь открыть.

– Ну вот, а говоришь, думать надо.

Гобой и лестницу разборную нашел, и машину организовал, и людей своих к делу приобщил, но в квартиру к начальнику тюрьмы лезть не пришлось. Все вышло гораздо проще. Им помогла случайность...

* * *

Голова кружилась, перед глазами все плыло, земля уходила из-под ног. Но водка здесь ни при чем. Это все наркоз, усугубленный алкоголем.

Силантьев приехал домой на служебной машине, но зуб разболелся так, что пришлось идти в стоматологию ночью, по темноте. Но оно того стоило. Состояние хоть и неважное, зато зуб уже не ноет. Болит, но нервы не выкручивает. Это уже утихающая боль, и бессонная ночь ему не грозит...

Хорошо, что он пошел в больницу в форме. Как чувствовал, что врач откажется его принимать из-за того, что от него пахло водкой. Стоматолог просто собирался уходить домой. Но форма и подполковничьи звезды возымели действие, а когда врач узнал, что Силантьев начальствует в следственном изоляторе, даже отказался взять у него деньги за экстренную помощь. У него брат под следствием, а Силантьев запросто мог устроить его в хозобслугу, чтобы он при тюрьме срок отбывал. Тесен мир...

Черная «Волга» подъехала тихо, в какой-то момент Валерий Дмитриевич даже подумал, что это водитель Сергей приехал за ним. Но почему тогда открывается задняя дверца, почему чьи-то сильные руки заталкивают в салон, душат его?..

Очнулся Силантьев на свежем воздухе. Он сидел на траве, влажной после дождя, над головой шелестели листья, где-то неподалеку заливался соловей. Но Валерий Дмитриевич ничего не видел. Руки были связаны за спиной, на глазах повязка.

– Кажись, очнулся, – услышал он чей-то голос.

– Кто вы? – в паническом ужасе спросил Силантьев.

Он отчаянно крутил головой, пытаясь скинуть повязку, но тщетно. Только голова закружилась и тошнота к горлу подступила.

– Могильщики твои. А вот яму ты сам выроешь. А мы закопаем, – насмешливо проговорил неизвестный.

– Зачем закапывать? Пусть все знают, что мы за Спартака спросили.

– За Спартака?! – взвыл Валерий Дмитриевич.

Не думал он, что расправа будет такой быстрой и жестокой. А ведь Гуртов его предупреждал...

– Да, за Спартака. Ты его опустил, за это и ответишь. Мы на такие тонкости заморачиваться не будем, поэтому просто тебя убьем.

– Но я ничего не знаю! И я его не опускал!

– А это без разницы. Ты начальник тюрьмы, ты за беспредел и ответишь.

– Он же опущенный... Вы не должны за него заступаться, – жалко пробормотал Силантьев.