Дважды не живут

Дальше можно было не продолжать. Завьялов выскочил из машины, словно сперма из мартовского кота, бросился к «Волге», на бегу истошно крича водителю: «Гони, гони!»

АППЛЕТ 111. БАСКИ ИДУТ!

День клонился к вечеру. Стрелка готовила на кухне нехитрую холостяцкую трапезу, раскладывая на две половинки батона все, что лезло под руку, то есть самое яркое и блестящее: нарядные, как клоунские щеки, половинки помидоров, глянцевые, словно обложка «Плейбоя», перцы, подобные пупырчатым крокодильчикам дольки свежих огурцов и черные зрачки маслин. И заливала все это великолепие страстным кетчупом, холодным майонезом и рыжей-бесстыжей горчицей.

При этом не переставала ворчать на Сисадмина, который набрался наглости и написал лично Стрелке, чтобы она больше не присылала ему писем с троянскими вирусами:

– Чем же этот козел лучше других?! Другим можно присылать, а ему нельзя! Нет в Сети таких правил. И не будет, пока я жива! Тройное ему не присылай! Хрен с горы выискался! Недотрога, блин!..

И вдруг этот поток сознания прервал резкий дверной звонок. И тут же кто-то нетерпеливо начал бухать в дверь ботинком.

Танцор со Стрелкой прислушались: точно, ботинком, а не прикладом.

Достали по стволу и сняли с предохранителей.

Танцор, чтобы не нарваться на пулю, не подходя к двери, из коридорчика, ведущего в кухню, спросил как можно спокойней:

– Кто там?

– Да свои, свои, – раздался с той стороны голос Деда, – Дед пришел, накрывай на стол, ексель-моксель!

Танцор открыл. На пороге действительно стоял почти трезвый Дед. Но был он не один. На шее у него висела какая-то сорокапятилетняя девушка, изрядно уже набравшаяся, видимо, под чутким руководством Деда.

– Дед, – изумился Танцор, – это как это? Это ты, че ли, с дамой?

– А ты думал, у тебя одного, что ли, машинка работает? – возмутился незваный гость. – Это Люся.

Люся отцепилась от своего дружка и протянула Танцору руку для поцелуя. Но тут ее здорово мотнуло, и она боднула симпатичного юношу, слегка двоящегося, головой в живот.

Вскоре выяснилось, что Дед и Люся познакомились в клубе ОГИ, куда доцентша кафедры сравнительного изучения литератур РГГУ пришла с тремя занудными заокеанскими коллегами. Дед, представившийся последним битником и продемонстрировавший незаурядное знание и тончайшее чувствование культуры разбитого американского поколения, произвел на Люсю очень благоприятное впечатление.

Далее, по ходу застолья, это впечатление быстро переросло в искреннюю симпатию, а затем и в обожание, характерное для слепой влюбленности.

В конце концов Люся решила, во-первых, писать по Деду докторскую диссертацию. Что-то типа «Поведенческий дискурс необитничества в условиях маргинального творческого менталитета». Во-вторых, окончательно порвать с постылым мужем и связать свою судьбу с настоящим мужчиной, каковым ей под воздействием алкогольной интоксикации виделся Дед.

Танцор достал из холодильника початую бутылку финской клюквенной водки, дал выпить мятущейся Люсе полстакана и уложил ее, уже совершенно успокоившуюся, спать. Деду же сказал: «Никуда твоя телка от тебя не денется. Завтра с ней будешь заниматься хоть сексом, хоть диссертацией. А сейчас перейдем к делу».

– Ты помнишь, – спросила у Деда Стрелка, – что ты нам наговорил в прошлый раз? Когда у Следопыта собирались.

– А что такого-то?

– Ну, например, что у Председателя есть специальные перчатки с отпечатками пальцев Весельчака. Что Председатель хочет спереть под шумок все трейдовские деньги. Помнишь?

– Нет, японский городовой, – изумился Дед, – ничего такого я не говорил! Помню, как Следопыт рисовал какие-то кружочки. Говорили, кто за кем охотится. А потом отрубился. Все-таки литр вискаря – это в моем возрасте многовато.

– Так, – сказал Танцор, – точно, медиум. Деду пересказали его же выступление у Следопыта. Вначале он сокрушенно покачал головой. А потом признался, что, да, иногда это с ним бывает. Иногда бывают озарения. Например, сегодня, когда ломился на сервер своего главного врага, Билла Гейтса, – вдруг перед глазами вспыхнул яркий свет. И ослепленный, ничего не видящий Дед постучал пальцами по каким-то клавишам и вошел в систему. Ну и, ясное дело, стер сотню гигабайтов информации, а на морде вывесил крупный FUCK. Но так, чтобы вдугаря пьяным – это с ним впервые.

– Так, давай, – сказал Деду вкрадчиво Танцор, – заправляйся. Есть важное дело. – И придвинул бутылку.

– Нет, – поблагодарил Дед, – у меня свое. – И достал из кармана трехсотграммовую фляжку. – Я только американское пью, чтобы этому шакалу Гейтсу меньше досталось. Так в чем дело-то? – спросил он, громко глотнув сорокатрехградусную жидкость.

– Да не вполне понятно, что надо дальше делать. Чику мы замочили. Кого теперь? Котляра? Или сразу Председателя? А может, теперь надо с другой стороны начинать? Валить Весельчака?

Дед молчал. Потом пошел в комнату посмотреть на спящую Люсю. Вернулся. Глотнул три раза. Понюхал бутерброд. Еще глотнул. Глаза его уже блестели. Но пока еще не безумным блеском.

Прошло пять минут. Дед заговорил.

Мочить надо, и как можно скорей. Председателя. Потому что ему уже надоело ловить живую улику похищения банковской информации – Танцора. Он считает, что война с челябинской бандой – этого вполне достаточно для того, чтобы спрятать концы в воду. Однако три дня еще было, потому что майор Завьялов навел Председателя на страничку, которую повесила в Сети Стрелка.

Но дня через три он достанет перчатки и лэптоп и ограбит Трейд. Зачем этому нужно было помешать. Дед не знал. Точнее, сказал: «Я этого не вижу». Однако помешать необходимо.

Танцор и Стрелка переглянулись. Было не вполне понятно, зачем им теперь этот шакал Председатель. Если он оставил их в покое.

– Дед, а может, на хрен его. Председателя? – робко спросила Стрелка.

– Нет! – закричал медиум. И врезал по столу кулаком. Так, что за стеной спросонья ойкнула Люся. – Надо мочить! Потому что тут такая хренотень начнется, что мне даже страшно сейчас смотреть! Мочить!

Влил в себя остатки виски и мирно захрапел. Как в молодости, после попойки по случаю Дня радио, когда с друзьями отмечали выданную профсоюзом двадцатирублевую премию.

Танцор со Стрелкой подняли уставшее от долгой советской жизни тело, совсем легенькое, отчего у Стрелки жалостливо защипало в носу. Дотащили до кровати. Бережно раздели и положили рядом с Люсей.

Как-никак первая брачная ночь. Святое.

А сами пошли в соседнюю комнату, потихоньку погасив свет.

Утром Люся довольно долго вспоминала, что же это за седовласый джентльмен, с которым она делит брачное ложе. Что же это за такой уголок Москвы. И как она сюда попала. И кто эти милые хозяева. И отчего так раскалывается тыква.