Две квартиры
Шрифт:
Отступники – вспыхнувшие, но сумевшие преодолеть жажду насилия. (См. Жажда Вспышки.)
Поведение нестабильное. Возможны неожиданные приступы гнева или отчаяния, судороги, галлюцинации, мигрени, несварение желудка. Повышен риск заболеваний сердечнососудистой системы.
Возы – вспыхнувшие и совершившие акт насилия.
Подвержены пристальному изучению. Попав в район, совершают самоубийство. Самое большее – через два месяца. С чем это связано – установить пока не удалось. Предположительные причины: раскаяние, тяжесть преступления, неспособность адаптироваться, травля со стороны пышей.
Специалистам
Жители районов определяют, кто есть кто, при первом взгляде. (См. Групповое мышление.)
София сидела на столе, болтая ногами.
Вьюк был на работе, и Софии на столе точно не одобрил бы, ведь София до этого курила на подоконнике в подъезде. Вьюк запрещал приводить кого-либо в дом. Вагон его не слушался. Не всегда слушался.
Вагон. Я все хотел спросить, что это вчера было?
София. Что именно? (Делает вид, что не понимает, отводит глаза.)
Вагон. Ты ворвалась к нам посреди ночи, крича: «Поварешка! Поварешка!»
София. Да-а-а, а когда твой дружок протягивал мне поварешку и отталкивал ей к двери, я не уходила.
Вагон. Ну да. А потом ты размахивала двумя купюрами у себя над головой и вопила, что ты бессмертная.
София. Веселый вышел вечерок! (Вздыхает.) Ты ведь не отстанешь?
Вагон. Нет.
София. Ладно. Один мужичок предложил мне тройную плату в карман, если я принесу пластинку ему на дом. В дом №27. Это недалеко, так что я согласилась. Пластинку отдала, деньги захапала. Знаешь, иду я такая, на улице темно уже, но в принципе нормально, терпимо, прилично. Нужно было в щели между домами пройти. Ну и иду я, в общем. Пока не страшно, передо мной дамочка на шпильках цокает, будто не из нашего района, так она бедрами наворачивала, словно карандаш в точилке, я аж загляделась. И за мной еще кто-то шел. И вот, в этой самой щели, в самом ее щелистом начале, меня одергивает мужичок в плаще. Смотрю: а вид у него такой маслянистый, весь такой склизенький, но телом он крепкий, конище просто. Сильнее тебя раза в два будет. Я такое редко говорю, но он и дружка твоего завалил бы. В руках у него поварешка. Ну, натуральная поварешка, большего не скажешь. Он говорит мне: «Простите, девушка, вы не в моем вкусе и мельтешите. Вы не могли бы пройти другим путем, а я вам денег на пирожок дам». И поварешкой своей в руках накручивает и через плечо мне, на дамочку, посматривает. А она шпильками своими цок-цок, цок-цок по темному переулку и не замечает всего вовсе.
Вагон. Ты не стала предупреждать ее?
София. Своя шкура дороже. Он бы мне шею переломил и без поварешки. Да и двадцатку он мне дал, не обманул. А что до нее… Мне ее и не жаль толком.
Вагон. София!..
София. Она секси в районе Вспышки, она знала, чем рискует. Вот я – страшилка с комплексами. Я даже если мельтешу перед глазами и изнасилование/убийство мешаю совершить, меня вежливо просят отойти и даже угостить предлагают, потому что я – пыш. Потому что я здесь своя. И не то чтобы это повод для гордости, но это неплохо, я думаю.
В районе это даже отлично.Вагон. (Задумчиво) Наверное, ты права. Хотя жаль девушку. Она же не виновата в том, что не привыкла к правилам, новенькая, наверное…
София. Не факт. Некоторые настолько САМОДОВОЛЬНЫ, что даже не замечают, что сами – сороконожки в банке червей.
Вагон. Красиво сказала.
София. Да. Спасибо.
Порой Вагона пугали слова Софии, ее мысли, убеждения – все то, что формирует нормативно-двигательно-мозговую базу, согласно указаниям которой человек действует.
София была пышем до мозга костей. Пышем во плоти.
Вообще, идея коллективного разума, возникающего после коллективного помешательства одновременно пугала и успокаивала.
Пугало до жути, что все – то бишь ВСЕ – пыши рассуждали, как София, и многие уходили дальше размышлений, воплощая их в жизнь. Пугало, что лишних этот коллективный разум быстрехонько отыскивал и… ну, и все.
Успокаивало, воистину успокаивало, убаюкивало даже, что благодаря этому самому стадному мышлению пыши становились стадом. То бишь группой, сплочением, семьей как-никак.
Вагон. (Размышляет о стадах и говорит задумчиво, уже позабыв, с чего, собственно, начался разговор.) Твоя правда… Наверное, всем здесь по грехам нашим воздается. По-твоему, так лучше? Справедливее?
София. Да хрен знает.
Пауза. Молчание. Раздумье.
Пропасть между столом и диваном. Пропасть между ними. Пропасть между пышами и жертвами.
Вагон. Скажи… гм. А по мне… по мне видно, что я… ну, ты поняла…
София. Отступник? Да, видно.
Вагон ударил кулаком по бедру.
Он скрывал свое отступничество вполне умело.
Повезло, он сразу догадался, что отличается от остальных. И начал подстраиваться.
Сразу.
В Клинике №19 перед пунктом распределения Вагон познакомился с одним молодым человеком, который оказался хорошим собеседником и умелым игроком в картишки. Он вспыхнул на мальчика-подростка в парке.
Рассказчик он был отличный, подробно все поведал Вагону, а потом не выдержал сильного удара током за буйство при перевозке.
Вагон позаимствовал его историю.
На людях он держался уверенно и говорил «брутально» так.
Своим довольно-таки впечатляющим видом (с милой мордашкой и мимикой кастрата, Вагон – человек крупный и крепкий) он показывал, мол, смотрите, и мокрая тряпка может вспыхнуть, если ее смочить бензином.
Он брал пышей на понт, по-другому не сказать.
Отступники предпочитали молчать, биться в углы, ни с кем не контактировать. Вагон же – человек открытый, с широкой улыбкой, энергичный, задорный. И, как уже говорилось, физически сильный.
Пыши, точно звери, силу чтят.
Он мимикрировал с умом, однако пыши всегда отличают своих.
В глазах не-пышей отступники такие же гнойники, хоть и не убийцы. Им не оказывается никакой помощи, защиты. Их запирали с хищниками в одной клетке.
Зачистки участились.
Интересно, если бы Вьюк знал, он бы зачистил своего соседа? Скорее всего!
Вагон. Очень видно?
София. В глаза бьет. Но ты душка. (Бьет легонько кулаком по плечу.)