Две недели среди ненормальных

– Тьфу ты! – воскликнула Шаня и побежала дальше.

Над берегом реки вились и зудели комары, поджидая жертву. Вода тихо плескалась. Под кустами на Шанином любимом острове уже было угрожающе темно. Ветви деревьев чернели на фоне неба.

Шаня решила, что в этот раз не станет переправляться через реку. Можно ведь посидеть и на этом берегу. Здесь точно так же спокойно, нет ни души. Никто не будет трогать, раздражать, настроение портить, требовать чего-нибудь.

Она спустилась поближе к воде, отмахиваясь от надоедливых комаров, которые лезли в глаза и уши, и уселась, поёжившись и вытянув ноги.

– Сволочь он, – пожаловалась она, думая о Ване. – Мерзкая, циничная, надоедливая занудная сволочь!

Комары согласно запищали. Шаня вздохнула, глядя в сторону острова и прислушиваясь к пению соловья. И почему ей настолько обидно? Как будто он раньше ничего такого не говорил.

В голову, которая всё никак не хотела перестать болеть, пришла сумасшедшая мысль не идти домой, а заночевать прямо здесь, в траве. Наверное, насекомые такой перспективе страшно бы обрадовались.

И тут в самый неподходящий момент сзади послышались громкие шаги. Шаня раздраженно усмехнулась. Даже здесь её не могут оставить в покое!

К ней пришла очередная шальная мысль спихнуть нарушителя тишины в реку. А что, никто не докажет ведь. Наверное. Можно же сказать, что он сам прыгнул...

– Шанька! – раздался оглушительный голос Семёна. – Ты чего ушла-то?

Подумать только, бросил пирог и конфеты ради неё!

– Достали! – честно сказала Шмеленкова.

– Понимаю, – заявил Долдонов, усаживаясь рядом с ней и безуспешно отгоняя комаров. – Я бы с таким соседом вообще со скуки повесился.

Шаня невесело хмыкнула. Ну что ж, сюда явился не самый худший вариант. Всего лишь Сёма Долдонов. Может быть, он ей хоть настроение поднимет.

Семён вдруг протянул руку и обнял её за талию. Ойкнув от неожиданности, Шмеленкова попыталась его отпихнуть. Не тут-то было, Сеня держал её крепко.

– Не грусти, Шанька! – заявил он, странно глядя на неё. – А знаешь, ты мне давно нравишься.

Шаня вытаращила глаза. Ну вот, кажется, то, о чём она пыталась не думать, началось. Ну и что теперь делать? Что отвечать?

– Давно? – фыркнула она, изо всех сил пытаясь вывернуться. – Да мы только неделю знакомы! Отпусти по-хорошему, а то...

– А то-что? – каким-то жутким голосом поинтересовался Долдонов, сжимая её так, что что-то хрустнуло, а в висках начало пульсировать. – В глаз дашь? Я тебе не Роза, со мной ты не справишься!

Шаня снова дёрнулась. Безрезультатно.

И тогда ей вспомнились все странные разговоры с Раздолбаевым, все намёки, предостережения и советы держаться подальше. Кажется, она собиралась сама во всём убедиться и просто игнорировать Мишу. Ну что... Убедилась?

– Отпусти, твою мать! – повысила голос Шмеленкова, попытавшись ударить Семёна. Не тут-то было. Он только усмехнулся.

– Не стоит психовать, – посоветовал он. – Лучше просто расслабься.

И вот тут у Шани началась самая настоящая паника. Отчаянно завизжав на весь лес, она начала бешено вырываться и царапаться. В голову как будто вбивали гвозди. Она с ужасом увидела, как пальцы Семена потянулись к застёжке на её толстовке.

Ей вдруг вспомнились вечера в Москве, в родной квартирке. Она иногда заваливалась домой часов в десять вечера, а то и позже, и мама, параллельно пялясь в телевизор, докрашивая ногти и что-нибудь кушая, рассеянно говорила ей: “Шанечка, нельзя так поздно гулять, тебя могут убить или изнасиловать”. Шаня, запуская сумкой в стену и сбрасывая кеды посреди комнаты, всегда отвечала: “Меня? Пфф, не догонят”.

А теперь что? А теперь... догнали. “Я же говорила тебе, Шанечка, не ходи одна по малоосвещенным местам, ещё и в такое позднее время! Что мы теперь будем делать? Ты могла чем-нибудь заразиться, нужно идти к врачу...”

Мамин голос отчётливо звучал в голове. Шаню начало трясти от ужаса. Она была морально не готова даже думать о том, что может кому-то нравиться, что кто-то хочет с ней встречаться, а тут...

Ей же всего лишь четырнадцать.

Шаня оказалась прижата к земле. В спину что-то упиралось, должно быть, камень. Застёжка-“молния” была на стороне хозяйки. Её заклинило.

Семён упорно боролся с толстовкой, другой рукой не давая Шане подняться.

Не прекращая вырываться и дико вопить, Шмеленкова подумала, ЧТО вот-вот должно случиться, и из её глаз непроизвольно брызнули слёзы.

Да, Шанечка, ты можешь избить Дану Маринкович, справиться с маленькой Розой, а что ты можешь сейчас? Лежать, рыдать и орать?

Шаня подумала, что можно попросить Семёна остановиться, хоть и понимала, что это её не спасёт. Только вместо “не надо” она почему-то сказала “мразь” и резко попыталась вскочить.

Семёна это только разозлило. Он схватил её за шею и сильно сжал, заставляя прекратить жалкие попытки вырваться. “Молния”, не выдержав напора, всё-таки расстегнулась.

Голос куда-то пропал. Всё, на что хватило сил – слабый стон, переходящий в хрип. В раскалывающейся голове мелькнула мысль, что после такого – только в речку и дорога.

А еще Шаня успела подумать, что без толстовки очень холодно.

Она решила зажмуриться, чтобы не видеть собственного позора. От ощущения полнейшей беспомощности хотелось завыть, да только голос-то пропал. Никто так и не пришёл на помощь. Никто...

– Отпусти её!!!

Шаня открыла глаза так резко, что голова чуть не взорвалась от боли. Шмеленкова сначала решила, что сошла с ума, если ей мерещатся голоса спасителей. Кто мог примчаться на помощь к берегу реки, кто мог узнать, что она здесь? Чип и Дейл? Водяной?

Через секунду Шаня поняла, что её больше никто не держит. Она попыталась вскочить на ноги, перекувырнулась через себя и только потом с трудом поднялась. Колени тряслись, а перед глазами всё поплыло. Отступившая головная боль только усиливалась.

Семён с безумным воплем бросился на кого-то, с кем-то сцепился. Шмеленкова ничего этого не видела, она с трудом различала силуэты, потому что всё казалось размытым.

Кажется, Семён повалил кого-то на траву и пинает. Вдруг сам Семён, издав какой-то непонятный писк, шлёпнулся на землю. Шаня, едва соображая, что происходит, прищурила глаза, чтобы лучше видеть, но это ей не помогло.

В этот момент в её голове появилась запоздалая мысль, что нужно бежать. Видимо, инстинкт самосохранения просто сломался.