Две параллельные

– Я в этом не сомневаюсь, - грустно вздыхает профессор психологических наук, - но хочешь ты того или нет, ты разлагаешься как личность, ведя такой образ жизни.

– Какой второй вариант?
– снова хмурюсь я. Он замолкает, закусывает губу.

– Ладно, - говорит он, - суть программы в том, что тебя помещают на месяц в незнакомую семью, в другую среду, так сказать, и ты учишься жить без своих темных дел ...если понадобиться, программа будет включать и лечение от наркотиков.

– Я не принимаю, - говорю я, и вижу сомнение в его глазах, и в принципе его можно понять, я был накачен наркотой со слов инспектора. И я не я, если не узнаю, кто меня так подставил.

– В общем, чтобы программа пришла в действо, нужен толчок. Этим толчком должен будешь быть ты.

– Вы промахнулись, профессор, - качаю я головой.

– Я так не думаю, - говорит он, - но выбирать только тебе.

Я на мгновенье задумываюсь. ' Тюрьма эта такое дерьмо, где тебя в один день могут отрахать во все дырки несколько чуваков', именно эти слова Размика из братства, отсидевшего за решеткой три года, всплывают в моей голове. И они не внушают оптимизма.

– Какая семья?
– неохотно спрашиваю я.

– Моя.

– Ваша? Вы будете наблюдать за мной как за чертовым хомячком? Что у вас для меня, клетка с колесом?

– У меня нет такой большой клетки, - вполне серьезно разуверяет меня Юрий Викторович, - но у меня есть дом, достаточно большой, и одна комната уже подготовлена для тебя.

– Ваш дом?
– удивляюсь я.

– Именно.

Мне на мгновенье кажется, что передо мной сидит сумасшедший. Но если у него ключи от моей свободы, мне пофиг, пусть это будет, хоть Чак Норрис.

– И что я буду делать в вашем доме?

– Ты будешь членом моей семьи.

Мне кажется, что мне слышится, но нет, он сказал именно это.

– У меня есть семья.

– Я в этом не сомневаюсь. И я не прошу от нее отказываться.

Наступает минутное молчание.

– А вам от этого что?
– спрашиваю я.

– Что?

– Что вы будете иметь с этого?

– Видишь ли, я оптимист по жизни, и я верю в исправление человека...некоторых людей. Я вижу в тебе много хорошего. Ты даже сам не видишь этого. И просто губишь себя. Так что, отвечая на твой вопрос, могу сказать так, хочу сделать мир чуть лучше.

– Я полон дерьма, - предупреждаю я.

– В каждом человеке есть хорошее, даже в самом плохом, - говорит он и снова встает, - а теперь нам нужно связаться с твоими родными и составить договор.

– Какой договор?

– В случае неудачи или бегства, или нарушения правил, ты возвращаешься в тюрьму и отсиживаешь свой срок, - выдыхает профессор и протягивает мне руку, - надеюсь, его не нужно будет применять.

Я, молча, пожимаю его сильную руку.

Потом через час приезжает мама, она смотрит на меня с большим осуждением, в ее глазах лишь слезы, и я готов на все, чтобы осушить их. Она внимательно выслушивает профессора, уже при его друге Страшные-Глаза. И говорит, что ей нужна минута с сыном.

– Что ты наделал?
– дает она мне весомый подзатыльник, - разве это мое воспитание? Разве так ты чтишь папин прах?

– А что? Я продолжаю его дело, - говорю я и снова получаю подзатыльник. Моя мама скрещивает руки на груди и демонстративно отворачивает. Я глубоко вдыхаю и подхожу к ней. Обнимаю за плечи, она разворачивается и плача обнимает меня.

– Твой папа никогда не был наркоманом. И я надеюсь, тебе хватило ума согласиться с этим профессором.

– Ма, я не уверен, что это хорошая идея, - снова подзатыльник, на этот раз более легкий.

– Микаэл, послушай меня хоть раз. Если выпадает что-то хорошее в твоей жизни, держись за это двумя руками. Этот человек, то самое хорошее.

– А как же вы?

– Сынок, поверь, с нами ничего не произойдет.

После мама подписывает договор, и мы едим домой за моими вещами. Перед домом София играет с девочками в резиночки. Увидев меня, она подбегает.

– Ты хромоногий и вонючий, словно БОМЖ, - говорит она.

– Ты очень милое создание, - говорю я, касаясь пальцами ее щеки. Я захожу домой, буквально на пять минут. Принимаю душ и смываю всю грязь с себя. На моей правой ноге огромный синяк, который заставляет ныть всю ногу. Я быстро кидаю свои вещи в пакет. Вот в один пакет и помещаюсь весь я. Это даже забавно.

На улице возле черной девяносто девятки стоит Юрий Викторович, тихо переговариваясь с мамой, она смотрит на землю и кивает. Рядом стоит София, и явно не понимает что происходит.

– Ты готов?
– спрашивает Юра. Я сажусь на приситки перед сестрой и раскрываю руки.

– Иди, обними брата, - говорю я.

Она недоверчиво смотрит на меня, но выполняет мою просьбу. Я целую ее и крепко к себе прижимаю.

– Будь умничкой и слушайся маму. Если что звони. Азис, ты меня поняла?

Софи кивает и теребит мои волосы.

– Ты уезжаешь?

– Да, кянк.

– Надолго?

– Не успеешь глазом моргнуть, уже здесь буду.

– Я займу твою кровать!
– говорит София, смеется и отбегает к притихшим подружкам, чтобы продолжить свои игры.

– Благослови тебя Господь, - крестит меня мама и целует в лоб. Мы садимся в машину. Я оглядываю салон.

– Тяжело после шика к простоте привыкать?
– спрашиваю я, устраиваясь поудобнее. Профессор заводит машину.

– Мне не привыкать, - отзывается он, - тем более ко всему в этой жизни нужно уметь приспосабливаться.

И я согласен, он чертовски прав.

– Я надеюсь, ты понимаешь, что тебе нельзя в течение месяца поддерживать контакты со своим районам - говорит он и мы, пересекая большую дорогу, въезжаем в 'Изумрудный'. Неудивительно.

– А как же школа?
– спрашиваю я.

– Ты ходишь в школу?
– удивляется профессор - И как успехи?

– Думаю, они могут вполне вас удивить - отзываюсь я. Юрий Викторович закусывает нижнюю губу, затем мельком смотрит на меня.

– Я постараюсь сделать так, чтобы тебя перевели в нашу школу.

– Ну-ну, - говорю я, мне совсем не прельщает мысль об учебе бок о бок с мажорами, но выхода не было.

Неожиданно мы останавливаемся.

– И так, а теперь некоторые правила проживания в моей семье. У нас в доме существует правила, которые все члены семьи должны выполнять. Первое никакой ругани в доме, у меня маленький крайне впечатлительный и любопытный ребенок в доме, никаких приставаний к моей дочери...

– Проф, я не могу отказать девушке.