Две половинки райского яблока

– Я уже это слышал, – ответил Флеминг. – И не раз. Да здравствуют невежды! Воображаю, что стало бы с миром, если бы им управляли невежды.

– Дорогой Грэдди, ты глубоко ошибаешься, если думаешь, что миром управляют… вежды! – живо вскричал господин Романо. – Поверь мне, старой дипломатической лисе, что те, кто нами управляет, зачастую и понятия не имеют о том, что делают и куда тащат свою страну. А здравый смысл и в страшном сне им не снился. Миром управляют не умные, а сильные, жадные, не боящиеся принимать решения. Один умный человек сказал, что миром управляют идиоты и безумцы. Умение принимать решения – основное качество любого лидера. Главное, не стоять с растерянной физиономией перед толпой, а с ходу принять решение – и… пусть история нас рассудит! Это вам, судейским, нужны всякие крючкотворства, свидетельства, ваши весы вечно колеблются туда-сюда… вы никогда ни в чем не уверены!

– В отличие от принимающих решения политиков, мы, судейские, знаем цену человеческой жизни, – заметил Флеминг.

Клермон меж тем щелкал камерой, снимая картину с «индусом» в разных ракурсах. Марина включила люстру, настольную лампу, а Коля притащил из чулана парочку юпитеров на треногах. Кабинет был залит беспощадно-ярким светом. Изображенные на картине «индус» и девушка не стали видны отчетливее, полотно по-прежнему оставалось тускло-черным. Оно словно поглощало свет…

Глава 21 Кофе вдвоем

Как бред земли больной, туманыСердито ползают в полях,И отстраданные обманыДымят при блеске лунных блях.Игорь Северянин, «Октябрь»

Во второй половине дня пошел дождь. Мелкий и надоедливый, он сеялся с серого неба холодными колючими каплями. Потом дождь стих, и город стало заволакивать легким туманом. Туман, как дым, клубился у тротуаров, отчего казалось, что люди не шли, а летели невысоко над землей. Туман скрадывал шаги и приглушал голоса. Автомобильные фары разрезали туман на длинные колеблющиеся полосы…

Я неторопливо шла по улице. Гайко предложил отвезти меня домой, но я отказалась. Что дало Флемингу основание пошутить, будто бы за углом меня ожидает поклонник, и мы пойдем бродить по мокрому городу. Очень романтично.

Мне все время казалось, что он подтрунивает надо мной. С Гайко все ясно – он мне симпатизирует. Аррьета благосклонна. Господин Романо относится по-отечески и с любопытством. Клермону плевать. А Флеминг… Ироничен, сдержан, немногословен. Ничему не удивляется. Не удивился даже моему признанию про чужое платье. И даже потом ни о чем не спросил. А я тоже хороша… такое ляпнуть! От растерянности чего не скажешь.

Мне нравится дождь, это моя стихия. Мы все такие же дикари и язычники в душе, как и тысячи лет назад, иначе почему погода так влияет на нас? Говорят, самое большое количество самоубийств в декабре… Уже середина осени, а холодами и не пахнет. По-прежнему тепло. Вот раньше в это самое время… Глобальное потепление, доигрались!

Вдруг порыв неизвестно откуда взявшегося ветра почти вырвал зонт у меня из рук. Качнулись и зашумели молодые деревья вдоль тротуара. Новый порыв вывернул зонт наизнанку, сдернул, как шкурку, яркую ткань с металлических ребер и понес нас обеих вдоль улицы. Я не успела и глазом моргнуть, как в следующий миг зонт, вырвавшись из рук, взлетел в воздух и с размаху упал на каменные плиты тротуара. Упал, распластался и остался недвижим. Уф! Растерянная, я застыла посреди улицы. Ветер унесся куда-то, и снова наступила тишина.

– Как печально, когда умирает зонт, – произнес кто-то рядом по-немецки.

Я вздрогнула и резко обернулась. Хабермайер, высокий, в черном плаще и широкополой черной шляпе, склонив голову, стоял сзади. Он появился совершенно бесшумно, словно прилетел с ветром.

– Вас ветер принес? – спросила я.

– Да, – ответил он серьезно. – Я люблю летать.

«А где метла?» – хотела спросить я, но вовремя прикусила язык.

– Мне не нужна метла, – ответил Хабермайер. – Метла – это… фольклор. Это необязательно.

– Вы читаете мысли?

– Ну, что вы, – он приложил руки к груди, – никогда бы себе не позволил. Просто ваш вопрос написан у вас на лице. Маленькая наблюдательность, вот и все. Вы не против, если я вас немного провожу?

– Вы уверены, что нам по дороге?

– Уверен, – Хабермайер улыбнулся, блеснули зубы. – Я люблю бродить под дождем. Вы тоже, как и все Водолеи.

– Откуда вы знаете… – начала было я и осеклась. Он начинал пугать меня. Вряд ли наша встреча была случайной.

– Не бойтесь меня, Наташа, – сказал он, останавливаясь и касаясь рукой моего плеча. – Я не причиню вам зла. Да и никому другому. Я добрый волшебник, честное слово!

Он так это сказал, что я невольно рассмеялась.

– Вы не наводите порчу? – спросила я.

– Упаси боже! – вскричал Хабермайер, отступая в ужасе. – Что за мысли? Зато я могу вытащить у вас из кармана большую шоколадную конфету.

– У меня в кармане нет большой шоколадной конфеты, – ответила я, смеясь. Мне стало вдруг удивительно легко. Я сунула руку в карман и нащупала там что-то… что оказалось длинной конфетой в хрустящем фантике. Я изумленно уставилась на конфету. Она была похожа на золотую рыбку. «Маrzipan» – было замысловато выведено в красной виньетке.

– Это интереснее, чем читать мысли, – сказал Хабермайер. – У вас сейчас такое лицо…

Я вертела в руках марципан, не зная, что сказать.

– А знаете, что такое «марципан»? – спросил Хабермайер.

– Конфета?

– Сейчас – да, много миндаля, сахара и взбитых сливок. А когда-то это был хлеб. Хлеб Марка… Был однажды в городе Любеке пекарь-подмастерье по имени Марк. А хлеб по-латыни «panis». А вместе – марципан. А знаете, почему Марк придумал такой прекрасный хлеб?

– Почему?

– Он влюбился в дочку хозяина и попросил ее руки. А хозяин сказал: придумай хлеб, какого еще не было на свете! Удиви меня. Марк думал несколько дней. Днем думал, а ночью пек… Но ему все не нравилось. Наконец он придумал совершенно замечательный хлеб! И хозяин отдал ему руку своей дочери. Марципан – это хлеб, сладкий как любовь.

– Красивая история, – я понемногу приходила в себя.

– Красивая. Знаете, Наташа, этот Марк был моим прадедушкой.

– Правда?

– Правда! Мы, Хабермайеры, уж если полюбим, то можем весь мир опрокинуть вверх дном. Или придумать необыкновенный хлеб.

Хабермайер смотрел на меня смеющимися глазами. Шутит? Я тоже рассмеялась.

Мы неторопливо плыли в тумане. Автомобили, освещая нас фарами, проносились мимо. Встречные люди обтекали, как большие рыбы. Хабермайер горой возвышался рядом, и болтали мы о всякой ерунде. Он рассказывал о себе – о маленьком мальчике, который страшно любил цирк и фокусников, бегал в библиотеку за книжками про всякие фокусы, а потом выступал на школьных вечерах.

– Мама пошила мне черный атласный плащ, – рассказывал Хабермайер. – Я сам налепил на него звезды. А цилиндр мы купили в магазине.