Две повести о Манюне

– Ааааа! – заорала я, кубарем скатилась со стула и, придерживая тряпку на голове, пустилась наутек.

– Ааааа! – заорали девочки и побежали следом. В арьергарде, гремя стулом, летела Манька.

– Вы чего орете, нас по крику вычислят! – шикнула Каринка.

Остальной отрезок пути мы проделали в молчании, бежали, отчаянно выпучившись глазами на перепонках. Или на щупальцах, один хрен.

Ворвались в беседку и рухнули на лавочки.

– Она меня заметила, – скулила я, – теперь нажалуется маме, и мне влетиииит!

– Ничего не влетит, – выдохнула Маринка, – вряд ли Ингина тетя кого-то под тряпкой разглядела. А чем она тебя так напугала?

– Ничем. Она сама испугалась. Меня заметила и испугалась.

Девочки мелко затряслись в хохоте.

– Теперь Ингина тетя никогда не заснет. Ты ее вылечила от болезни, – задыхалась Каринка.

– Аааа, ооооо, – подвывали мы и хватались за бока, – теперь она никогда не будет храпеть!

Конечно, мы понимали, что поступили очень и очень нехорошо. Но чем отчетливее мы это осознавали, тем громче смеялись.

– А зачем ты стул с собой потащила? – пытали мы сквозь слезы Маньку.

– Ну, я видела, что Нарка рванула с тряпкой на голове, вот и потащила стул, – объясняла Манька.

– Ахахаааа, – рыдали мы, – ахахаааа…

Я оставлю нас корчиться от смеха в беседке и вот чего вам скажу (делает строгое лицо и качает головой): если ты по глупости напугал ни в чем не повинную чужую Ингину тетю, то должен быть готов к тому, что это аукнется тебе какой-нибудь бякой. Легионами кусачих комаров, россыпью мошкары в первом, втором и даже компоте, сумасшедшим горнистом, туалетом типа «деревенский сортир» со шквальным сквозняком из всех щелей в стенах, – вот чем аукнется тебе твое необдуманное поведение.

Напугал ни в чем не повинную тетю – получай незабываемый отдых в пионерлагере с таинственным названием «Колагир».

Ыхыхыыыыыы (злобный, продолжительный смех).

Глава 13 Манюня приезжает в пионерлагерь «Колагир», или Сюзанна, товарищ Маргарита и другие

Ба не горела желанием отправлять нас в «Колагир».

– Знаю я эти пионерлагеря, – бурчала она, – кормят из рук вон плохо, антисанитария, вожатые разбалбесы и два слова связать не умеют.

Но замученные нашими выходками родители были очень даже за, чтобы мы съездили в лагерь.

– Пусть и вожатым будет плохо, – злорадствовал дядя Миша.

– Сделаем небольшой косметический ремонт в детской, – радовалась мама.

– Отдохнем! – припечатывал папа.

Если у родителей и были какие-то сомнения насчет нас, то их безжалостным образом развеяла Каринка. Погожим майским днем, пока папа с дядей Мишей нанизывали на шампуры мясо, а мама с Ба накрывали стол для пикника, сестра решила скрасить томительные минуты ожидания очередным актом вандализма и крест-накрест раскроила водительское сиденье папиной «копейки». Консервным ножом. «Хотелось узнать – пружины там или опилки», – орала она, пока мама выкручивала ей уши.

– Лагерь так лагерь, – сдала бастионы Ба, опасливо косясь на папино дергающееся веко.

– Вот и славно, – обрадовался дядя Миша, – а пока Маня будет в лагере, ты можешь съездить в Новороссийск, к Фае. Она давно зазывает тебя в гости, но ты никак не выберешься.

И наступили лихорадочные времена. Мы пребывали в радостном ожидании отдыха, мама придумывала, в какой цвет перекрасить стены в детской (нужно, чтобы успокаивающий и одновременно немаркий), а Ба, приговаривая: «Не поеду же я без подарков к Фае, которая Жмайлик», – шантажировала геенной огненной несчастного товароведа городского универмага.

Папа скорбно высчитывал, во сколько ему обойдутся новая обивка для сиденья и ремонт детской.

– Вылечу в трубу, – долетали до нас его горестные стенания.

– Обязательно выкрутимся, – не сдавалась мама.

А с дяди-Мишиного лица не сходила улыбка счастья. Все, конечно, отлично понимали, чему он радуется, но скромно об этом молчали. Кроме Ба, разумеется.

– Приведешь хоть одну свою козу в мой дом – и тебе несдобровать, ясно? – грохотала она.

– Мам, ну с чего ты это взяла?

– Я сказала, а ты меня слышал. Если нога хоть одной твой чучундры ступит на порог моего дома, я устрою тебе такой скандал, что мало не покажется. И предупреждаю сразу – Валя будет приглядывать за тобой. И за домом!

Соседку Валю в свое время коварно бросил муж, сбежав от нее аж в далекий Казахстан. Он нашел себе там тихую и покладистую русскую женщину и возвращаться домой отказался напрочь. Имея такую трагическую историю в анамнезе, тетя Валя отрицательно относилась ко всяким блудливым мужчинам и на всякий случай не доверяла разведенным и холостякам. Дядю Мишу она нежно любила, но между дружбой с Ба и хорошим отношением к ее сыну благоразумно выбирала первое.

– Мы еще посмотрим, чья возьмет, – ворчал себе под нос дядя Миша.

– Ты что-то сказал, Мойше? – сдвигала очки на кончик носа Ба.

– Говорю – как скажешь!

– То-то!

Так как сиденье «копейки» было основательно раскурочено, отвезти нас в пионерлагерь должен был дядя Миша. Но в день «Х» на релейный завод нагрянула высокая комиссия из Еревана и порушила все наши планы. Целый день гости из столицы бесцельно шатались по заводу, мешая людям работать, а вечером потребовали хлеба и зрелищ. И дяде Мише ничего не оставалось, как забить Васю тутовкой и отвезти комиссию на рыбалку. А потом еще проводить реанимационные мероприятия, приводя в чувство выросших на «Пшеничной» неискушенных ереванских гостей.

Вот так мы потеряли один день драгоценного отдыха, а папе пришлось, отпросившись с работы, самому отвозить нас в пионерлагерь.

Утром он выкатил Генриетту из гаража, залез в салон и несколько раз со всей силы надавил на раскуроченное сиденье кулаками, провоцируя его на несанкционированный выброс пружины. Затем поднялся домой и какое-то время приноравливался то к круглой разделочной доске, то к подносу из нержавейки. Но мама сказала, что на жестком он далеко не уедет, и вручила сборник задач по челюстно-лицевой хирургии, сорок две страницы нетто. «Вот как ты уважаешь мою работу», – пробурчал папа, но спорить не стал. Прикрыл сборником сиденье и лишь тогда доверил Генриетте свою, хм, филейную часть.

Настал торжественный момент расставания. Мы терпеливо выслушали бабулину коротенькую молитву «На дорогу», поцеловали Гаянэ и Сонечку, вытерли сопли о подол маминой юбки и скорбно загрузились в машину.

– Я знала, что расставаться со взрослыми очень грустно. Но чтобы и с сестрами? – шмыгала носом я.

– Оказывается, мы их любим, – хмурилась в ответ Каринка.

Потом мы заехали за Маней. Ба, конечно, не ударила в грязь лицом и собрала внучку как в кругосветное путешествие. Чего она ей только не положила – и простеганное полупальто (от внезапных летних морозов), и вязаные носки (а вдруг по вечерам там холодно), и резиновые сапожки («от наводнения?» – полюбопытствовал папа, предварительно отодвинувшись на безопасное расстояние). Ну, и по мелочи – легкую шапку, куртку, несколько пар теплых колготок, вязаный жилет, две наглухо застегивающиеся кофты и три водолазки.