Две повести

Главное отличие – это мегабайты нашего серого веществе, которые всегда при нас и крутят нами, как запахи собачим носом. Их количество и качество и есть наша настоящая цена, которая никогда, к сожалению, не совпадает с рыночной. Вот я, например, в данный момент ст0ю никак не меньше миллиона долларов. А кто об этом знает, кроме антиквара Иванова? Никто. Обидно, черт возьми. Приблизительно так думал я, сидя спиной к водителю и глядя, как быстрые серые тени набегают на неподвижные лица моих новых соседей по маршрутке.

"Что знают эти люди? – думал я. – Только то, что видят их глаза и слышат их уши. Заглянуть внутрь себя они не способны. Что для них есть истина? Только то, что диктует им прямолинейная логика городской кухни. Логика кривых миров им недоступна. Что они могут? Заигрывать с гравитацией, кокетничать с законом Архимеда, насиловать трение, презирать инерцию? Самодовольные невежды! Если бы они знали то, что знаю я!"

Неразбавленный весенний аромат скользнул через приспущенное стекло водителя и опьянил меня. Гордыня вдруг овладела мной. Вырастая в плечах, я смотрел на случайных попутчиков, как адвокат смотрит на клиента, врач – на пациента, чиновник – на просителя, кандидат – на избирателя, вор – на фраера. "Если бы они знали то, что знаю я!" – распухая от важности, обращал я в условный капитал мои недавние страхи.

"Все-таки, скользкий тип этот Иванов, – утешив самолюбие, вернулся я к подробностям чудесной встречи, – Ничего конкретного. Сплошной туман. Только и сказал: "Жди, сам все узнаешь". А между прочим, знал про меня то, что не должен был знать!" – массировал я свое недовольство, растирая и пощипывая. – Что-то я не заметил, чтобы он мне обрадовался. Или он таких, как я каждый день встречает? Да и признался подозрительно быстро. А ведь мог поднять на смех и культурно свалить. И лицо у него слишком правильное. Не наше лицо. И ушел быстро. Вот я, например: если бы ко мне подвалил такой же бедолага, как я сам – неужто бы я стал торопиться по делам? Неужто бы не отвел душу? Нет, конечно, он в курсе, вопросов нет. Но уж больно деловой. Подумаешь – антиквар хренов!" – брюзжал я, как бывший член Политбюро в доме престарелых.

И все же польза от встречи была. И немалая. Взять хотя бы факт наличия сообщника. Еще утром я и мечтать о нем не мог. И вдруг – нате вам! Сообщник собственной персоной! C такой же бедой, но жив, здоров и прекрасно выглядит! Опять же, если есть один, значит, есть и другие! А в компании и сам черт не страшен! Значит, живем! Это ли не главное утешение? А в остальном, рано или поздно, разберемся. Надо ждать – будем ждать.

Так думал я, пока мы ехали. Мы ехали – я думал. Телефоны молчали, и я своими думами наполнил салон по самый люк. Устав думать, я скосил глаза в окно. За окном завилял город. Манекены в витринах оживились, протянули ко мне руки и закрутили головами вслед. Одноэтажная коммерция – распродажная девка в цветах яркой помады и с запахом чужого успеха – спешила попасть на глаза. Это город. Территория сердечного согласия выхлопной трубы и флакона духов. Место нежданных встреч и утомительных расставаний. Лабиринт капризов и канализация желаний. Скороварка чувств. Микроволновка отношений. Духовка разочарований. Мясорубка дней. Кухня нашей жизни. Это город.

"Э-э! Да ты, брат, никак, философом стал!" – похлопал я себя по плечу.

Не успел я, однако, подивиться проклюнувшей наклонности, как в моем кармане впервые за утро зажужжал телефон. Я извлек его на свет божий и подобрался. Народ изобразил равнодушие.

– Алле-у! – громко представился я и стал слушать секретаршу Светочку, которая без точек и запятых принялась жаловаться, что без меня им не заработать всех денег. Я слушал, отставив трубку, поводя глазами и кривя рот в ее сторону, всем видом показывая почтенной публике, с кем приходится работать.

– Между прочим, на свете есть вещи поважнее денег! – покончив с контактом, внушительно довел я до сведения глазеющей общественности, после чего приказал: – Шеф, тормози!

Шеф затормозил, я приехал.

Что-то со мной произошло. Я никогда не вел себя на людях так развязно.

10

"Сколько событий за одно утро", – подумал я, подходя к двери, ведущей в здание, где располагалась моя контора.

Всякий, кто открывал эту дверь, сразу понимал, что это не простая дверь, а бизнес-дверь. И, открыв ее, попадал не просто в вестибюль, а в бизнес-вестибюль. Отмерив десять ступенек вверх, он проходил мимо бизнес-мордоворота из охраны. Навстречу ему следовали не просто мужики и гражданки, а бизнесмены и бизнес-леди, потому что это вам не какая-нибудь безымянная недвижимость, а бизнес-центр. Здесь на всём, от плинтусов до тугих воротничков и накладных ресниц, лежала печать евроремонта. Ковролин глушил шаги, ритуал принуждал к улыбке, переговоры затачивали манеры. Деньги, как перелетные птицы, останавливались здесь на отдых. Некоторые задерживались. Остальные летели дальше.

Среди стойкого запаха кофе я проследовал к себе на четвертый этаж. Было около одиннадцати. Я, конечно, опоздал, но для грусти не было причин, поскольку служил я руководителем группы и мог себе позволить небольшое отклонение в рамках рабочего дня. И потом, какая грусть, если я был наполнен новым содержанием минимум на миллион долларов! Откровенно говоря, что я вообще здесь делаю?!

"А ведь и правда – сколько событий за одно утро!" – снова подумал я, открывая дверь комнаты, где должны были находиться мои подчиненные Саня, Ваня и Маня – простые русские ребята с древними греко-еврейскими никами. И они там находились. Все трое. Они сидели вокруг стола и в мою сторону даже ухом не повели. Возможно, пили чай и увлеклись.

– Привет! – сказал я, снимая куртку, – Как наши дела?

– …сотовая структура с колебательностью перпендикулярно поверхности существует на границе проявленности. При этом колебания различаются только фазой, и из них вдоль поверхности рождается протяженность, – сказал в ответ Ваня, глядя на Саню.

– Чегочегочего? – застыла на полпути к вешалке моя рука с курткой.

– Колебания сот есть проявление того, что мы логически воспринимаем как время, а протяженность воспринимается нами как эмпирическое пространство, – добавил Ваня, не обращая на меня внимания.

Наступило молчание. Нащупывая пальцами крючок вешалки, я смотрел на компанию, пытаясь разглядеть на столе что-нибудь книгообразное, откуда бы Ваня мог зачерпнуть эти чуднЫе слова. Вряд ли он сам понял даже миллионную часть того, что сказал. Так же, кстати, как и я. Потому что это был Ваня, любимыми выражениями которого были «Не держите меня за папуаса!» и «Вот тут-то мы их и оденем в лапти!» Но с какой стати Ивану понадобилось биться головой о гранит науки? Ему, простому менеджеру торговой компании?

В этот момент подал голос Саня, интеллектуальный близнец Вани:

– Вы правы, коллега. Ваши представления особенно репродуктивны при переходе в атемпоральную плоскость анализа. Ведь тогда срез описываемой вами структуры будет проходить по темпоральным оболочкам хроноквантовых континуумов, связанных в единую жесткую последовательность механизмами усиления квантовой макрозапутанности.

Все сказанное Cаня буквально не произнес, а пропел. Пропел то, что нормальному человеку даже прочитать без запинки невозможно. Я сделал два шага по направлению к столу. На меня по-прежнему не обращали внимания.

– И тут мы в очередной раз возвращаемся к вопросу: что дает такая интерпретация для понимания физического смысла сингулярности артефакта биг-банга, – проворковала Маня.

– Вы тут чем, блин, без меня занимаетесь?!. – начал было я, но Ваня не дал мне закончить.

– Как мне думается, дело вовсе не в бесконечно большой массе, поскольку до биг-банга ее вообще не существовало, кстати, как и времени, потому что в момент минус ноль в данной области Хаоса не существовало локальности в принципе. Биг-банг и есть кавитационный хлопок локальности.