Две смерти Сократа

— Ну если бы меня и вправду посетил Зевс, уж я бы об этом знала, — рассмеялась женщина. — Его, наверное, ни с кем не спутаешь.

— Ты имеешь в виду размер?

— Разумеется.

— Если дело в размере, Зевс точно выберет меня.

Необула ответила сочинителю ядовитой улыбкой:

— По правде говоря, ты ни капельки не похож на Зевса — даже на Зевса, который прикинулся Аристофаном. Скорее уж, на Пана, такого, знаешь ли, зловредного коротышку, который не пропускает ни одной пастушки.

— А ты напоминаешь Афродиту, обернувшуюся Необулой.

— Ты очень любезен, Аристофан.

— Не зря же я тебе плачу.

— Будь осторожен, ты тратишь на меня все деньги, которые хозяйка [49] платит за твои комедии.

— Оно того стоит. Мои денежки не утекают в никуда, как у других.

— Быть может, стоит подумать о будущем? Хозяин дома вот-вот выставит тебя вон за неуплату.

— Сегодня у меня есть крыша над головой. Какая разница, что будет завтра?

49

Аристофан нередко писал комедии по заказу богатых афинян. Одной из заказчиц была Аспазия.

Необула слегка отодвинулась, чтобы взглянуть Аристофану в лицо:

— Стыдно признаться, но мне нравится тебя разорять.

— А я счастлив, что тебе это нравится. Но оставим столь сложные материи, поговорим о чем-нибудь попроще — например, о браке. Ты выйдешь за меня?

— Боги! Ты так высоко меня ценишь, что готов сделать рабыней и заодно присвоить мои деньги?

— Ну что ты, Необула. Для меня самое ценное сокровище — твоя красота. Твои соски слаще амброзии, твои ляжки мягче голубиных перышек.

— Что за блажь взбрела тебе в голову, Аристофан! С какой стати ты мне делаешь это нелепое предложение? Или ты и впрямь влюблен?

— Я думаю о тебе целыми днями, Необула. День для меня померк, я живу в ожидании ночи… — Комедиограф покопался в памяти в поисках возвышенных метафор и добавил: — Мне опротивел божественный свет Гелиоса, я не могу дождаться, когда Селена откроет свой бледный лик, чтобы…

— А ну прекрати, — разозлилась гетера. — Лирика не для тебя. Скажи лучше, что целый день ждешь не дождешься, когда откроется дом свиданий.

— Ответь же, Необула, неужели ты ко мне совсем равнодушна? Неужели ты не способна ответить на мои чувства?

— Ты же знаешь, Аристофан, ты для меня — один из посетителей. Морочить тебе голову куда интереснее, чем другим.

Слова гетеры пролились на душу комедиографа чудодейственным бальзамом. Окончание фразы он пропустил мимо ушей.

— Впрочем, ты и сам понимаешь, жертвовать ради тебя свободой я не стану. Я самостоятельная женщина. Что за радость провести остаток дней в гинекее, производя на свет маленьких Аристофанчиков.

— Ах, до чего же ты ко мне несправедлива. Я буду не такой, как другие мужья. Мы предназначены друг другу, я точно знаю.

— Откуда?

— Но ведь какая-то сила сводит нас вместе каждый вечер?

Необула со смехом потянула комедиографа за оттопыренное ухо.

— Так-то оно так, но для женитьбы этого маловато. Если бы ты и вправду меня любил, то не стал бы делать рабыней.

— Мы оба, как никто другой, заслуживаем свободы. Если сложить вместе мой талант и твою красоту, это будет поистине великий союз.

— «Мой талант и твою красоту», — передразнила Необула. — Ты действительно талантлив и… умен, пожалуй. У меня есть красота — единственное оружие, доступное слабой женщине. А у тебя, кроме таланта, есть твое непревзойденное уродство. Нос твой подобен здоровенной картофелине, уши твои напоминают лопухи. Но ничто не сравнится с твоим поистине непомерным пузом, которое колышется в такт твоим движениям, стоит тебе меня оседлать.

Аристофан засмеялся и взъерошил гетере волосы.

— Я предпочту яд из твоих уст вину из этого кубка, — провозгласил он, отпив глоток. — Выйди за меня и сделай мою жизнь восхитительно невыносимой!

— Вы, мужчины, не умеете добиваться женщин. Вы совсем нас не понимаете.

Аристофан оглушительно расхохотался и хлопнул по плечу своего приятеля Кинезия [50] , который растянулся на ковре, наслаждаясь превосходным массажем, который делала ему Хлаис.

— Слыхал, Кинезий? Моя красавица утверждает, будто мы не способны понять женщин.

50

Кинезий — богатый афинянин, прототип одного из персонажей комедии Аристофана <Лисистрата».

Друг комедиографа охотно посмеялся вместе с ним. Необула жаждала надавать Аристофану пощечин, но понимала, что это ни к чему не приведет.

— Без обид, — проговорил Кинезий, сдерживая смех, — но пока я содержу свою семью, моя жена будет сидеть в гинекее. Иначе не знать мне покоя: она у меня такая легкомысленная, того и гляди, попадет в историю. А я не желаю становиться посмешищем, как иные из нас, обойдемся без имен. — Он подмигнул Аристофану и приятели вновь разразились хохотом.

— Позволь спросить, Кинезий, — подала голос Тимарета, — о чем ты обычно говоришь со своей женой?

— Ну… это… о всякой ерунде, о чем с ней еще говорить.

— Вот видите, вам никогда не найти с нами общий язык, — заявила Необула. — Никогда вам нас не понять.

— Все женщины одинаковы, — разглагольствовал Кинезий, чувствуя мощную поддержку комедиографа. — Упрямые, своенравные и вероломные. Вспомните старые времена. Кто они, выдающиеся женщины прошлого? Деянира, убившая своего законного мужа Геракла из ревности и глупых подозрений; колдунья Медея, предавшая отца и брата ради Ясона…

— И убившая собственных детишек! — с готовностью подсказал Аристофан.

— Елена, жена царя Менелая, — продолжал Кинезий, — сбежала с любовником и развязала войну; брат Менелая Агамемнон пал от руки своей жены Клитемнестры, а Электра, еще один отпрыск этого славного семейства, подговорила брата Ореста убить собственную мать. Цирцея пыталась отравить Одиссея, когда ей не удалось затащить его на ложе. А Калипсо держала его в плену целых семь лет.

— Не забудь сладкоголосых сирен и гарпий!