Две смерти Сократа

Знаменитая вилла Аспазии, построенная милетским зодчим Гипподамом [30] , располагалась к востоку от Панафейской дороги [31] , неподалеку от агоры [32] . Окна виллы выходили в обширный тенистый сад, где размещались колодец, конюшни и помещения для рабов. Архитектор создал хитроумную конструкцию из трех зданий разной высоты, соединенных крытыми галереями. Во внутренних покоях, отделанных мрамором, царили покой и прохлада. Окна покрывали тончайшие слюдяные пластины, и проникавшие сквозь них лучи солнца наполняли комнаты нежно-розовым светом. В боковых крыльях виллы располагались два огромных пиршественных зала, украшенных ионийскими колоннами и дорогими коврами.

30

Гипподам — греческий зодчий и градостроитель V в. до н. э.

31

Панафейская дорога — дорога, проходившая через всю Аттику.

32

Агора — базарная площадь и место народных собраний в древнегреческих городах.

Аспазия из Милета так обрадовалась старому другу, что невольно пробудила в софисте давно угасшие надежды. Оказалось, что все эти годы она с нетерпением ждала его книгу. Возраст и тяжкая утрата придали Аспазии особую красоту, утонченную и печальную. Храбрая одинокая женщина из последних сил противостояла бесчисленным несчастьям. Продик вернул ей давно забытую радость.

Продик из Кеоса собирался провести на гостеприимной вилле один день, но в результате остался на всю зиму. Его затянуло, словно в водоворот. Софиста всегда восхищали люди, не привыкшие отступать в борьбе за самые дерзкие мечты.

За стенами виллы продолжала свирепствовать чума, безжалостно разя людей своими невидимыми стрелами. Домашний лекарь Аспазии распорядился каждый день драить весь дом горячей водой, чтобы прогнать заразу; ковры и занавеси сожгли, лошадей принесли в жертву, стены тщательно вымыли и выскребли, рабов заставили ходить на рынок в холщовых повязках, а по возвращении держали их несколько дней взаперти, в специально отведенной комнате. Между тем, на улицах поселился страх, люди старались пореже покидать свои дома, но зараза продолжала собирать трофеи. Многие предпочли смерть в бою и поспешили отправиться на войну со Спартой. И все же щедрые жертвоприношения, в конце концов, остудили гнев богов, и мор пошел на спад, хотя никто не поручился бы, что через пару месяцев эпидемия не вспыхнет с новой силой.

Чувства, которые Аспазия питала к своему гостю, совсем не походили на привычное любовное томление. Юность безвозвратно ушла: обоим сравнялось тридцать шесть лет. Теперь Аспазия стремилась к единству душ, не оскверненному влечением плоти. Она любила Продика, но по-своему, не так, как других мужчин. Друзья никогда не говорили о будущем. Софист не признавался Аспазии в любви, не пытался остаться с ней наедине, не входил к женщине, если знал, что она переодевается или принимает ванну; его выдавал только взгляд, полный любви и муки. Но его возлюбленная слишком сильно тосковала по Периклу, слишком остро переживала обиды, чтобы заметить страдания Продика.

В обещанной Продиком книге говорилось о воззрениях Протагора на природу релятивизма. Софист полагал, что в мире нет и не может быть абсолютной истины: слова размывают действительность, как вода глину.

Прочитав книгу, Аспазия засыпала друга восторгами и весьма меткими замечаниями. Их долгие беседы и жаркие споры вдохновили Продика вновь засесть за работу и создать к весне новое произведение в особом, неповторимом стиле, по форме — свободные рассуждения, а по содержанию — апологию релятивизма. Теперь Продик не подражал Протагору, но отдавал должное великому учителю.

Каждый вечер, после ужина, в пиршественном зале разгорался настоящий философский диспут. Аспазия приглашала прославленных афинских мыслителей (из тех, кто не боялся скомпрометировать себя дружбой с женщиной такого рода), и благодаря ей Продик сблизился с Аристофаном, Еврипидом [33] , Сократом [34] и софистом Горгием. Гости вели долгие, увлекательные беседы, а порой и спорили до хрипоты. Еврипид и Аристофан вечно ссорились и подначивали друг друга; один с грубоватой прямотой, другой с неизменным изяществом и изрядной долей яда; Демосфен [35] с рассеянным видом произносил блестящие речи; Горгий хохотал не переставая и ловил собеседников на слове быстрее, чем кот ловит мышь; Аспазия направляла течение разговора, изредка уступая это право Демосфену, а Сократ ставил спорщиков в тупик внезапными каверзными вопросами.

33

Еврипид (ок. 480–406 до н. э.) — греческий драматург.

34

Сократ (470—399дон. э.) — греческий философ-моралист; непримиримый противник софистов. Один из родоначальников диалектики как метода отыскания истины путем постановки наводящих вопросов. Казнен по обвинению в непочтении к богам и развращению молодежи.

35

Демосфен (ок. 384—322до н. э.) — греческий оратор и политический деятель.

Сократ был, несомненно, самым удивительным человеком из всех, кого Продику приходилось встречать. Невозможно было понять, участвует философ в общем разговоре или произносит свои странные речи в пространство, ни к кому не обращаясь. Продик никогда не уставал следить за причудливыми поворотами его мысли. Сократ имел обыкновение рассеянно поглядывать на гостей, усмехаясь про себя. Сам он никогда не шутил, не улыбался шуткам Аристофана и остальных. Можно было подумать, что философ дал зарок во что бы то ни стало оставаться серьезным. Участие Сократа в общем разговоре сводилось к бесконечным вопросам. В этом, должно быть, и заключался секрет его невиданного обаяния. Философ с неизменным вниманием прислушивался к чужим словам, хотя в действительности не слишком их ценил.

Поначалу метод философа увлек Продика: ему нравились манера Сократа выводить суждения из диалогов и стремление к простоте и ясности любого высказывания. Однако причудливая логика философа очень быстро разочаровала сбитого с толку софиста. Афинянин приводил бессчетное количество весьма туманных — если не сказать, нелепых — примеров, смысл которых был ясен ему одному. Разобраться в умственных построениях Сократа мог только сам Сократ.

Продик счел бы за честь сблизиться с великим философом и другом Аспазии, даже столь дурно воспитанным. И гости, и хозяйка радовались приходу Сократа. Его слова, таинственные и причудливые, завораживали. Философ почти не участвовал в спорах и не торопился высказывать собственное мнение. Его речи были полны загадочных метафор, и он не давал себе труда объяснять их. Речи софиста вызывали у Сократа живой интерес. Продик утверждал, что смысл софистики заключается в распространении знаний, однако афинский философ решительно отказывался понимать, как можно применять слово «знание» к ораторскому или писательскому искусству, политике или истории. Сам он считал их не слишком почтительными занятиями, не имеющими ничего общего с истинной мудростью. Но пуще всего Сократа поражал обычай софистов брать со своих учеников плату: он шутил, что станет платить Продику по пятьдесят драхм [36] за каждое сказанное им слово. Шутка вышла довольно неловкой, но гости вежливо посмеялись. Усмехнулся и Продик:

36

Драхма — древнегреческая серебряная монета, чеканилась с VI в. до н. э.

— Даже скопив тысячу драхм, я едва ли смогу научить тебя чему-нибудь полезному.

Философ принял вызов, вкрадчиво поинтересовавшись у Продика, какие знания он считает полезными. Едва софист принялся защищать ораторское искусство, Сократ назвал его обыкновенной демагогией, наукой обманывать судей; когда Продик заговорил о пользе юриспруденции, афинянин заявил, что она служит для оправдания несправедливости; стоило софисту начать расхваливать поэзию, как Сократ процитировал наизусть несколько строк весьма вульгарного свойства; а когда Продик в отчаянии, прибег к последнему аргументу, экономике, философ назвал ее помощницей плутов и мошенников. Сократ с легкостью разбил все без исключения аргументы противника, доказав, что мудрость софистов никуда не годится. Продику оставалось лишь признать себя побежденным.

— Ты не споришь, Сократ, ты дерешься. Не горячись; все равно тебя не переспорить.

— Вы, софисты, любую истину повернете на свой лад.

В тот момент Продик впервые заметил, насколько философ уродлив. Разумеется, он и раньше отлично видел, что Сократ далеко не красавец, но теперь его уродство вдруг стало пугающе очевидным: афинянин больше походил на козла, чем на человека.

Аспазия зорко следила за тем, чтобы споры в ее салоне не превращались в ссоры. Продику и Сократу приходилось сдерживать жгучую взаимную неприязнь.

Вскоре Продик не без горечи осознал, что в мире Сократа для него места не найдется. То был мир непререкаемых истин. Оба они напоминали потерпевших кораблекрушение, только софист все еще метался среди волн в надежде выбраться на твердую землю, а философ сумел взобраться на спасительный плот. Продик слишком поздно догадался, что этот плот вот-вот поглотит без возврата темная пучина.

ГЛАВА VI

Необула, самая юная гетера «Милезии», очень быстро освоила свое ремесло. Ее страстная, импульсивная натура с лихвой восполняла отсутствие опыта. Эта хрупкая девушка, с виду нежная и стыдливая, не ласкала, а царапала длинными, острыми ногтями, не обнимала, а душила, не стонала, а рычала. Аспазия долго пыталась искоренить подобные дикости, пока не заметила, что игры необузданной львицы приводят гостей в восторг. Необула не притворялась. Она нашла способ выплеснуть ненависть ко всему мужскому роду.