Две тайны Аптекаря

— Смотри, — сказала я Марку, который никак не мог перестать меня целовать. — Ну, смотри же!

Он, наконец, повернулся к картине, всё еще тяжело дыша и не выпуская меня из рук, несколько минут смотрел на полотно, как будто не узнавая его, и всё еще продолжал улыбаться. А потом его взгляд вдруг остановился на одной точке, он резко переменился, выпустил меня и подошел к картине ближе. Я осталась на месте, ожидая, что сейчас он повернется ко мне и подхватит на руки, осыпая комплиментами.

— Что это? — глухо спросил он и показал на картину.

— Тебе нравится?

— Что это такое? Вот это.

Я подошла к нему и обняла за плечо, но он мягко отстранил меня.

— Но ты же сам дал мне полную свободу. И сказал, что я могу делать так, как мне захочется. Вот я и подумала…

— Зачем оно там оказалось? — Я не понимала, говорил он со мной или с картиной. Он выглядел очень странно.

— Марк… — Я снова попыталась его обнять. — Ты же сказал, что оставишь картину себе и что тебе всё равно, что я сделаю с ее руками. А я подумала, что тебе будет приятно, если на ней будет что-то от меня. И я…

— Кольцо, — сказал он. — Значит, кольцо…

— Ну, да… Я надела ей на палец мое любимое кольцо. Тебе не нравится?

Я попыталась повернуть к себе его лицо, но он опять мягко убрал мои руки.

— Понятно, — сказал он. — Значит, кольцо. Всё-таки кольцо…

— Марк! Перестань, ты меня пугаешь. Если тебе не нравится, то я переделаю. Посмотри на меня!

Но он не отрывал взгляда от картины и повторил еще несколько раз:

— Кольцо… Кольцо вернулось.

Я чувствовала себя очень странно, и мне стало холодно, потому что платье осталось на лестнице. Я притянула к себе его лицо и стала целовать. Он сначала не отвечал на мои поцелуи и продолжал, не отрываясь, смотреть на картину, но потом всё-таки обнял меня и поцеловал в ответ, но, правда, уже как-то не так.

— Прости меня, — выдохнула я, не отрываясь от его мягких губ. — Если оно тебе не нравится, то я немедленно нарисую ей букет ландышей. Или кошку. Хочешь, у нее на коленях будет кошка?

Но он ничего не отвечал, он схватил меня и отнес на маленький диван, о котором я мечтала только что на лестнице. Он целовал меня жадно и как-то резко, короткими поцелуями, я пыталась заглянуть ему в глаза, но он не смотрел на меня, а на лбу у него была какая-то болезненная складка. В конце концов я закрыла глаза и позволила ему делать всё, что он хочет. Оказалось, что не только я так долго ждала этого момента. От былой холодности Марка не осталось и следа, он вдруг набросился на меня с такой страстью, с такой жадностью, в нем оказалось столько силы, столько мужского, столько звериного. Он сжимал меня, хватал и царапал, он причинял мне боль, но мне даже хотелось этого, мне хотелось как можно больше его, этой любви, этой лихорадки. Одной рукой он схватил меня за шею, целовал мне висок, глаза, подбородок, я испугалась, что сейчас он меня укусит, он сжимал мне шею всё сильнее, и тут я услышала, что он что-то шепчет.

— Что? — выдохнула я. — Что ты сказал?

Но разобрать его слова было невозможно, а его рука давила мне на шею так сильно, что я вцепилась в нее и попыталась убрать, но вдруг он схватил обе мои руки и крепко стиснул их у меня над головой. Навалившись на меня всем весом, другой рукой он продолжал сжимать мою шею.

— Всё вернулось, — сказал он. — Вот что случилось. Всё вернулось!

Мне стало по-настоящему больно, и было трудно дышать. Я испугалась.

— Марк, — едва выдохнула я. — Пожалуйста. Перестань. Мне больно.

Но он сдавил меня еще сильнее и приблизился к моему лицу вплотную, так, что смотрел мне прямо в глаза близко-близко.

— Всё вернулось! — повторял он, как будто в наваждении. — Ты не понимаешь! Всё вернулось!

— Мне больно, — просипела я.

Я уже ничего не видела, потому что от ужаса и отчаяния у меня покатились слезы. Он приподнялся на руке, опираясь на мою шею, и крикнул:

— Она победила!

— Марк, — умоляла я, почти задыхаясь, но он не слышал меня.

А потом он меня ударил. Резко и больно. То, что мне было больно, я поняла не сразу, потому что эта боль сначала ослепила меня. Так сильно, что я ничего не видела и почти перестала дышать, а удары следовали один за другим. Ломали меня и крушили мой мир. Я пыталась вырваться, колотила ногами, но это только злило его. Через некоторое время он всё-таки выпустил мои руки, и я попыталась вывернуться, но он был намного сильнее меня, и всё было бесполезно. Я кричала и старалась хоть как-то защитить лицо. Я кричала его имя, я просила перестать, кричала, что мне больно, но он как будто ничего не слышал, как будто это был совсем не он. Нежный, заботливый, проницательный, понимающий Марк избивал меня, как хладнокровный убийца. Я не понимала, где я, не могла разобрать, где потолок, а где пол, и почему на меня вдруг стали бросаться стены, он швырял меня, он громил мастерскую. В какой-то момент я быстро забралась под широкий низкий стол, и это дало мне несколько секунд. И тут, не знаю почему, я вдруг крикнула:

— Ты же человек!

И всё прекратилось.

Он как будто забыл про меня, подошел к картине и застыл перед ней. Я вытирала кровь и лихорадочно соображала, как мне дотянуться до ведерка с инструментами, которое стояло в двух шагах от стола. Там была острая стамеска, которая сейчас могла спасти мне жизнь. Успеть размахнуться, вонзить в шею… Я вытянула дрожащую руку и почти дотянулась до ведерка, но тут поняла, что не смогу его ударить. И эта мысль парализовала меня. Мой инстинкт самосохранения оказался слабее любви?

Марк постоял перед картиной еще минуту, потом огляделся, подошел к тому самому ведерку, заставив меня буквально вжаться в стену под столом. Он молча достал широкий нож, которым я почти никогда не пользовалась, а купила, чтобы выдирать гвозди из старых подрамников, вернулся к картине и сильно и уверенно ударил ее ножом — так, как будто уже делал это раньше. У него на лице не было злости или садизма, а было, скорее, отчаяние. Я подумала, что сейчас он заплачет.

— Отстань от меня, — сказал он изрезанному полотну, а потом закричал во весь голос: — Слышишь? Отстань от меня!!! Убирайся!!! Оставь же меня в покое!!! Я тебя ненавижу!!!

Он кричал так громко, что я зажала уши руками и сжалась в комок, а когда открыла глаза, в комнате никого не было. Через некоторое время я услышала, как внизу хлопнула входная дверь.

Я просидела под столом, наверное, еще час, потому что боялась, что он вернется. Потом вылезла из-под стола и медленно пошла вниз. В голове было только одно — запереть все двери.

На нижней ступеньке лежал мобильный телефон. Я никогда не видела его у Марка. У него всегда был другой, белый, модный, последней модели. Я села на ступеньку и подняла его. Нажала пальцем на клавишу, и экран засветился голубоватым светом. Телефон был с кодом, я могла видеть только заставку. На ней была та самая фотография, которая загадочным образом появилась на моей стене несколько дней назад. Женщина, чем-то похожая на меня. Я положила телефон на ступеньку, встала, сделала несколько шагов, заперла дверь на все замки, а потом упала прямо на гору пионов.

Несколько дней я не выходила из дома, хотя Марта кричала, что мне срочно надо ложиться в больницу и записываться в пластическую клинику, потому что неизвестно, каким станет мое лицо после того, как сойдут эти жуткие синяки и отеки. Мне было абсолютно всё равно, как я выгляжу сейчас и что со мной будет потом. Я была уничтожена изнутри. Мой мир рухнул. Потому что оказалось, он был неправильным. Не всегда правда то, что на поверхности, говорил мне Аптекарь, и опять оказался прав. Я боялась думать о том, что произошло, мне хотелось убежать от самой себя.

Мой мир был разрушен. Тем, кто и был для меня целым миром всё это время. Я была почти уверена, что сообщения про райских птиц уходили мне именно с того телефона, который он выронил у меня на лестнице, хотя где-то в глубине души сочиняла для себя историю про то, что это был телефон Нурции, попавший к нему случайно. Но обманывать себя после того, что случилось, не получалось. Никогда еще мне не было так больно — ни морально ни физически. Я буквально перетаскивала себя из комнаты в комнату, я сидела в оранжерее и смотрела через окно на небо, приходила в ванную и смотрела на воду, заходила на кухню и смотрела на пар из кипящего чайника, пока вся вода не выкипала и вместо пара не начинал идти дым. Я цеплялась за простые вещи и простые занятия, но думала только о Марке. О том, как мне было страшно, о том, как он вдруг превратился в чудовище, о том, какое прекрасное время мы с ним провели вместе и какую цену мне пришлось заплатить. Я не знала причин и мало что понимала, но спусковым крючком для него стало то самое злосчастное кольцо. Что в нем перевернулось? И хотела ли я знать ответы на все эти вопросы?..