Две жизни для одной мечты

– Почему же вы не подошли? – спросил смотритель, однако укора в его голосе не было. Дуган извинился, обратился к старухе, спросил ее имя.

– Миссис Линехан, – сказала она на удивление твердым голосом. – Миссис Мэдхен Линехан.

– Та самая Мэдхен? – Дуган попытался изобразить удивление, но не смог. Где-то в глубине души он давно знал это. – Та самая Мэдхен, которая когда-то давно было девушкой Нейла Бойлана?

– Только не миссис Мэдхен Линехан, – уточнила старуха, не зная, как реагировать на эту встречу.

– Уорд? – помог ей Дуган. – Ваше имя тогда было Мэдхен Уорд, – он улыбнулся, не пытаясь скрыть, что уже знает, каким будет ответ, бросил короткий взгляд на недовольного смотрителя. – Я приезжал месяц назад к Бойлану.

– Вот как? – женщина насторожилась.

Дуган примирительно улыбнулся, спешно пересказал идею своей несуществующей книги, которую когда-то поведал Айрис, увидел, что старуха начинает терять к нему интерес, и спешно сменил тему, подойдя к моменту, когда Бойлан забрал у него фотографию Мэдхен Уорд. Старуха выслушала его, промокнула платком глаза.

– Если честно, то я думала, что он мало что помнит из прошлого, не узнает меня… – сказала она, снова промокнула платком глаза.

– Могу я задать вопрос? – осторожно спросил Дуган, получил согласие. – Вы знали художника по имени Хатч Пирс?

– Художника? – старуха несколько раз повторила услышанное имя, извинилась, пожала плечами. – Может быть, если вы напомните, где мы могли с ним встречаться…

– Я знаю лишь, что он написал ваш портрет.

– Портрет? – старуха в очередной раз промокнула платком глаза, но на этот раз слезы были вызваны не горечью потери близкого человека, а нахлынувшими воспоминаниями. – Так много всего унеслось прочь! – прошептала она дрогнувшим голосом.

– Пирс нарисовал вас в первых рядах во время боксерского матча Бойлана и… – Дуган качнул головой, заставляя себя остановиться и не рассказывать дальше. – Вы были очень красивой, – закончил он.

– И немного чокнутой, – сказала старуха, и на губах ее появилась улыбка.

– Так вы все-таки видели картину? – спросил Дуган, чувствуя к старухе какую-то непонятную симпатию.

– Ну… – протянула она, – скажем так, молодой человек, в свое время меня рисовали многие.

– Понятно, – Дуган широко улыбнулся, решив, что смысла продолжать расспросы нет. Он и так узнал все, что хотел. «Да наверно, и знал это всегда!»

Дуган попрощался и вернулся в отель. В баре он заказал себе выпить, выкурил несколько сигарет, но так и не притронулся к стакану с бурбоном. Решив, что оставаться в чужом городе больше не имеет смысла, он расплатился за номер и отправился в Филадельфию – в город, казавшийся ему таким же чужим, как и Гаррисберг. «Но там, по крайней мере, у меня есть Айрис с кипой пропахшей пылью и плесенью литературы, а что у меня есть здесь, кроме согнувшейся под тяжестью лет Мэдхен Уорд, которая плачет каждый раз, как только напоминаешь ей о молодости?!» – думал Дуган, настырно не замечая мелькавшее воспоминание о родном городе в Дакоте. Тихом, спокойном городе на берегу Миссури.

Он попытался снова вспомнить номер Микелы Хостингс, но так и не смог. «Да я бы все равно не стал звонить», – сказал он себе.

Река воспоминаний принесла картину оставленного в баре Гаррисберга стакане бурбона, затем образ Мэдхен Уорд – молодой, сочной, полной сил и желаний. Той самой Мэдхен, что приходила во снах. И тут же образ согнувшейся под тяжестью лет старухи. «Нет, определенно нужно было выпить», – подумал Дуган, чувствуя, как в грудь возвращается прежняя пустота. Мысли снова помчались в Гаррисберг, но уже не на кладбище, где он встретил Мэдхен Уорд – настоящую Мэдхен Уорд, а не рожденную воображением фантазию, – нет, теперь он видел Хэйден, видел тот день, когда они только познакомились. И Хэйден была такой же настоящей, как и старуха Мэдхен. Хэйден, которая была совершенно не похожа на ту Хэйден, которую Дуган видел в своих снах – без кожи, молящую его прикоснуться к ней. Нет. Эта Хэйден была жива. Она смеялась, отпускала непристойные шутки и занималась любовью так, словно каждый раз для нее был последним…

«И еще она напоминала Микелу, – подумал Дуган. – Только без кисти и красок… И еще без этой безумной одержимости рисовать пейзажи, которые должны перевернуть мир».

Он попытался вспомнить их последнюю ночь. Ночь с Хэйден и ночь с Микелой. Детали показались ему до боли схожими. Словно и не было между этими событиями десяти лет. Словно две этих девушки были одним лицом.

«Нужно будет заехать и узнать, как у нее дела, – решил Дуган, настырно прогоняя образы из своих ночных кошмаров. – Все это либо безумие, либо просто разыгравшееся воображение, – говорил он себе, настырно оживляя перед глазами образ старухи, в которую превратилась некогда молодая и желанная Мэдхен Уорд. – И я не боюсь. Не верю в них. Они не имеют надо мной власти».

Река времени принесла видение пожара. Пирр горел, а женщина с прической, похожей на сливочный пудинг, кружилась между охваченных огнем зданий. Дуган увидел знакомую улицу и родной дом, к которому подбирались голодные языки пламени. Память потянула его ко входной двери. Он остановился.

Остановился в своем видении. Остановился в реальности, свернув с дороги на стоянку возле бара в каком-то крохотном городе.

Бурбона не было, и Дуган взял двойную водку со льдом. Алкоголь помог успокоиться, но воображение замерло на картинке оставленного в Пирре родного дома, к которому подбирался огонь, и где-то далеко, эхом, звенел смех Мэдхен Уорд. «Я не боюсь, – сказал себе Дуган. – Больше. Я в это не верю. Ни во что не верю». Кубики льда в стакане звякнули, ударились о зубы.

– Повторить заказ? – предусмотрительно предложил бармен. Дуган кивнул.

Картинка в воображении стала более четкой. Он уже чувствовал запахи дома, где провел все свое детство, слышал звук жарящегося на сковородке мяса и… Дуган вздрогнул, услышав детский плач: тихий, сдавленный, напуганный. Он обернулся. Обернулся в реальности. Мальчик лет одиннадцати с копной черных прямых волос вошел в бар, увидел убиравшую со столов официантку и, вытянув перед собой порезанную руку, с которой капала кровь, пошел к ней, продолжая всхлипывать.

– Ваша водка, – сказал Дугану бармен.

Официантка отвела мальчика в служебное помещение. Они прошли рядом с Дуганом, но он так и не смог разглядеть их лиц. Особенно лицо женщины. Оно стерлось, смазалось, стало безликим, как когда-то лицо матери.

– С вами все в порядке? – спросил бармен. Дуган кивнул, закурил, неспешно потягивая новую порцию водки.

– Кто эта женщина? – спросил он бармена, словно это могло оказаться всего лишь очередным сном или видением.

– Какая женщина?

– Официантка с мальчиком. Они прошли только что здесь.

– А, Фрида! – оживился бармен. Он еще что-то говорил, но Дуган его уже не слушал.

Видение рухнуло, развеялось. Обрело имя и свою маленькую жизнь, обросло подробностями, подчинилось законам реальности… Как и в случае Мэдхен Уорд. Она притягивала и воспаляла воображение только до тех пор, пока у нее не было имени, а потом стала просто старухой.

Дуган допил водку одним глотком, расплатился, покинул бар. «Со всеми этими видениями нужно покончить», – думал он, приближаясь к Филадельфии.