Две жизни Пинхаса Рутенберга

Рабочие слушали, затаив дыхание, и, когда Рутенберг открыл дверь, за которой они находились, бросились на него. Увидев лицо знакомого ему товарища из «Собрания», Гапон понял, что попался.

– Дорогие товарищи! Всё, что вы слышали – неправда, – взмолился он.

Но рабочие были неумолимы. Они связали его верёвками, вывернув руки за спину. Он отчаянно вырывался. Рутенберг вышел из комнаты и спустился вниз на крытую стеклянную террасу. Он поднялся наверх лишь тогда, когда ему сказали, что Гапон мёртв, и увидел его на крючке вешалки в петле. Дикгоф-Диренталь, один из участников суда, попросил дать ему что-нибудь острое. Рутенберг вынул из кармана складные ножницы. «Этими самыми ножницами я ему обрезал волосы тогда, 9 января… а теперь ими же…», – с глубокой печалью сказал он. Этими ножницами и обрезали веревку. Его так и оставили висеть, только развязали и накрыли шубой.

Конфликт с руководством партии

1

На следующее утро Рутенберг приехал в Гельсингфорс, сообщил о своём прибытии и попытался составить заявление для газет. Вечером появился представитель от ЦК Зиновьев. Рутенберг рассказал ему о случившемся накануне и передал заявление. С нетерпением ждал отклика два дня. Наконец пришёл тот же Зиновьев с просьбой от члена ЦК Натансона предоставить товарищам самим отредактировать обращение в печать. Он также предложил ему немедленно выехать за границу. Рутенберг согласился с первым предложением, но уехать отказался.

В деревне, где его спрятали финские товарищи, он постепенно пришёл в себя, успокоился, полагая, что всё образуется и партия оценит его решительные действия. Первые признаки весны заявляли о предстоящем обновлении природы, которое ждали лес и поля вокруг. Он дышал напоённым влагой воздухом и пускался в недалёкие любимые им с детства прогулки.

Приезд через неделю члена Боевой организации Борисенко заставил его трезво взглянуть на своё положение. Посланник вернул ему переданные ранее вещи Гапона.

– Мартын Иванович, мне поручил Иван Николаевич сообщить Вам о решении руководства. Центральный Комитет отказывается заявлять о смерти Гапона. Он считает это Вашим частным делом. Поступайте, как хотите.

– Это несправедливо, – едва сдерживая гнев, произнёс Рутенберг.

– Увы, я лишь выполняю поручение. Ещё он удручён неудачами организации и арестом Савинкова в Москве. Он полагает, что произошло всё из-за того, что Вы нарушили правила конспирации.

Рутенберг вернулся в Гельсингфорс удручённым и ошеломлённым. Он нуждался в немедленном свидании с Азефом и сразу же ему позвонил. Тот жёстко отверг требование о встрече и заявил, что все вопросы уполномочен решать Борисенко. Он не мог уснуть всю ночь. Утром его позвали к телефону. Он услышал голос Савинкова, доносившийся, словно из преисподней. Он уже сжился с мыслью, что его друг арестован.

– Привет, Мартын.

– Павел Иванович! Мне сказали, что ты арестован.

– Всё в порядке. Только сейчас примчался из Москвы.

– Приходи, у меня столько всего накопилось. Надо бы поговорить, – обрадовался Рутенберг. – И очень скоро. И не один, с Иваном Николаевичем!

В телефонной трубке послышался гудок, извещавший об окончании разговора.

Их приход стал для Рутенберга невыразимой радостью. Товарищи по партии обнимали и целовали его, и он был уверен, что его мытарствам наступил конец.

– Я полагаю, что мы должны признать смерть Гапона партийным делом, – сказал Савинков.

– А я утверждаю, что ЦК это не сделает, – заявил Азеф. – Я категорически настаиваю на том, что в сообщении о нём не должно быть ни слова о причастности к его смерти партии или Боевой организации.

– Но такого рода заявление не соответствует правде, – удивлённый неожиданной настойчивости Азефа, произнёс Рутенберг. – Даже при моём согласии составить его крайне трудно. Но если кто сумеет, я подпишу.

– Павел Иванович, напиши-ка, – попросил Азеф.

Савинков нехотя согласился и отправился выполнять поручение, но то, что от него требовалось, ему написать не удалось.

– Пойдём к Натансону, – вздохнул Азеф, пробежав глазами наброски заявления.

Они вышли из дома и побрели по ещё заснеженному городу, жадно пьющему зыбкое тепло весеннего солнца. Марк Андреевич их уже ждал. Он прохаживался по квартире, опять и опять обдумывая щекотливую ситуацию, в какой оказалась партия, одним из основателей которой он был. Савинков, стремясь помочь другу, сразу же обратился к нему.

– Я не член ЦК, но хотел бы выразить своё мнение.

– Говори, Павел Иванович, – поощрил его Натансон.

– Марк Андреевич, ЦК рано или поздно придётся взять на себя дело Гапона. Поэтому лучше сейчас, а не тогда, когда он будет принужден к этому обстоятельствами.

– Пока я жив, с этим не соглашусь! – сказал Натансон, ударив кулаком по столу. – Сейчас не следует ничего публиковать. Мало ли у революции тайн. А через год – два ЦК заявит о нём.

– Ты думаешь, что Гапон погиб невинно? – спросил Рутенберг.

– Нет, я так не считаю. Но моральное право на казнь имел только ты, – ответил Натансон.

– А приговор ЦК? – не унимался Рутенберг.

– Когда ты написал, что свёртываешь дело и уезжаешь за границу, мы выразили согласие участвовать в общественном суде над Гапоном, – объяснил Марк Андреевич. – Назначили нашего представителя, чтобы через него предъявить суду твои показания о его предательстве.

Он посмотрел на огорчённого Мартына и продолжил:

– Центральный Комитет не может одновременно судить и приговаривать к смерти. Поэтому, участвуя в публичном суде над изменником, он не может заявить, что убил его.

– В таком случае я от своего имени опубликую подробное изложение дела, – предложил Рутенберг.

– Но только без упоминания ЦК и Боевой организации, – согласился Азеф.

Натансон и Савинков не возражали.

Вернувшись к себе, Рутенберг принялся составлять заявление от имени суда и приговора рабочих. Закончив, поставил для освидетельствования свою подпись. Но отправить его почтой или нарочным посчитали невозможным. ЦК настаивал уехать за границу и послать заявление оттуда. Зарубежные и российские газеты вдруг вспомнили о Гапоне и начали писать о его пропаже. Рутенберг не соглашался на эмиграцию, так как это осложняло его двусмысленное положение, но, в конце концов, ему пришлось поторопиться.

2

Оказавшись в Берлине, Рутенберг захотел встретиться с Михаилом Гоцем. Внук знаменитого чаеторгового предпринимателя Вульфа Янкелевича Высоцкого, он был одним из основателей партии эсеров и член её ЦК. Рутенберг знал о его фатальном диагнозе – опухоли спинного мозга и, движимый подсознательным чувством и не отдавая себе в этом отчёта, шёл к нему, чтобы проститься.

Тяжело больной, Гоц уже не вставал с постели. Увидев Пинхаса, он в знак приветствия махнул рукой.