Две жизни в одной. Книга 3
Шрифт:
– Ты, бабка-колдунья, напрасно пугаешь! Хочешь лучку аль зубок чесночку?
– Фу ты, нечистый, смелый, речистый! Ишь, разговорился! От чесночного духа дохнет и муха! Ладно уж, только мне подсоби. Тяжко жить, Вань, без ноги. Соли замучили, подагра. Век милости не забуду.
– А сама в платок бурчит:
– Есть дураки среди люду.
– Всё ворчит да ворчит, беззубая, - говорит Шишок.
– Такая старушка грубая. Уж больно она на кого-то, Ваня, похожа, голос знакомый? Ей доверяться, однако, негоже!
А Три-худа знай своё:
– На той вон лохматой опушке мой домик куриный -
– Ужо показалась в корягах опушка, - говорит Ваня Шишку, - а вона на лапах куриных избушка! Куда забрели? Всё корявей дорожка. Гляди-ко, Шишок, будто чёрная кошка! Глазища по блюдцу, как будто смеются, а когти на лапах с тропинкой дерутся.
Три-худа в образе старухи знай своё:
– Но-но! Оседлала я всё же Ивана. Давай, торопись, оплачу без обмана!
– А сама платком как махнёт! Потемнело всё кругом, замерцали болотные огни. Обступают путников, приплясывают, того гляди, в трясину утянут!
– Ах ты, нечисть болотная!
– рассердился Шуршала-Шебаршала и выхватил из уха кольцо, потёр то место, которое надо, зашептал: - Дух железный, народися, с огнём-молнией явися!
– Испугались огни, исчезли, да и старуха присмирела.
– Ванюша, любезный, ты в дом заходи, на бабье житьё да бытьё погляди. Большуща изба! Ох и большуща. Земля тута время и считает.
– Неужто среди болотины?
– удивился Ваня.
– Уж больно копчёна изба. Однако, любопытно взглянуть.
– Здеся, Ваня, здеся!
– Что ты, Ванятка, - стал удерживать Ванюшу Шишок.
– Гляди-ка, народища смрадного сколько? В кадке купается змей семиглавый! А вона змеёныш на лавке вертлявый. А тута противные толстые жабы плюют на зелёные скользкие лапы?! Чёрт на метёлке у огненной печки. А дьявол глазастый, что конь! Аж в уздечке.
– Цыц, клоп запечный!
– рассердилась старуха.
– Не бойся, Ванюша, на лавку садись, разденься, разуйся, а хошь, - растянись.
– Житьё как житьё, - говорит Иван, - всё, как в сказке, как надо.
– А это тебе за работу награда.
– Смотри-ка, - шепчет Шишок, - старуха уселась на чёрный шесток и развязала дырявый платок.
– Связочка жирненьких серых мышат. А-а!
– зевнула ведьма.
– Как ходики нынче, Ванюша, спешат! Мышаток, хоть жаль, но тебе отдаю. А хочешь, поджарю? Аль в шкурке сварю?
– Водицы дала бы, бабуся, испить!
– Хватит тебе про водицу-то ныть! Наелся лука да чеснока... А квасу не хочешь? Вчерашнего... право.
– А сама ворчит:
— Вот напою. Злое зелье - приправа. Уснёт навечно, и все проблемы.
– Квасок-то зелёный, чай, из лягушек?
– Что ты, родимый! Не обижай старушек! Пей же скорее! Годится, годится! Та ж болотна водица! Завсегда зелена. Така она.
– Иван уж было хотел отпить из ковша, да Шишок не дал - под ковш поддал, зелье плеснулось, зелёным туманом под печь поползло.
– Ну что за народ! Хоть я ведьма, карга... Болит у старухи дубова нога. Болота, всё сырость, лягушки да жабы. А мы вот - старушки, убоги и слабы...
– Ишь ты!
– крикнул
– Старуха то так, то эдак дело поворачивает. Нечистое тут место, пошли, Ванюха!
Старуха смолчала, прикинула что-то и снова сначала:
– Ох, Вань, и работа?.. Присядь на лопату, как царь на крылечко, маненько погрею тебя в русской печке. Да заодно и духа твово избушного. Небось, в болоте озябли!
А Ванька в ответ:
– Сказка мне эта, бабуля, знакома. Шишок мне рассказывал давеча дома.
– Нету терпенья мне больше общаться! Пора нам с тобою навеки прощаться! Горыныч, Кикимора, Дьявол и Леший! Хватайте Ивана! Топи его, вешай!
– рассердилась болотная старуха, да так рассердилась, что свалился платок, косы трёхцветные и рассыпались.
– Опять ты, Три-худа!
– вскричал Шишок, - вот достану сейчас колечко, будет тебе крылечко!
– Не надо! Сдаюсь!
– в страхе взмолилась трёхцветная пакостница.
– В болоте остаюсь!
– кричала Три-худа, убегая вслед за куриной избой.
– Да ну их!
– махнул рукою Ваня.
– Прескучили старые сказки, русалки озёрные, ведьмины пляски, избушки куриные, страхи животные, кошки да мышки, да жабы болотные.
– Значит, домой, Ванюша? На печи пошуршим да пошебаршим, пошушукаемся. Ты мне сказку - я тебе две. Со сверчком подымлю я табачком! Охота ведь в избу-то? А? Изба, коли в ней никто не живёт, пропадёт. Мне дак как домовому не положено вообще по свету таскаться. Хотя интерес тоже появился. Вот и кончится скоро болото. Куда теперича?
– спросил Шишок.
– Совсем запамятовал.
Давай покрутим яичко. Раз болотина не пускала, значит, правильно шли. Чо тако? Светит то с одной стороны, то с другой? Не Златосолнце сигнал подаёт? Али кто зеркальцем вертит?
– Зовёт-то, зовёт. А это кто? Смотри, Шуршала-Шебуршала, девка краса, длинна коса. Откудова на болоте взялась? Не ведаю. Така красива да ласкова. Кто ты, девица, скажись? Да не бойся, покажись!
А девка и отвечает:
– Не смею, матушка не велела с парнями заигрывать. А тебе, Ванечка, от меня подарочек - три серебряных маковки.
– Откудова знаешь, как меня величать?
– удивился Ваня.
– Маковки-то - зелье!
– заворчал Шишок.
– Дурманна в них сила, Ванёк.
– Все тебе, Шуршалушка, зелье да дурман-трава чудятся. Из рук такой девицы-красавицы вряд ли худоба кака приключится, кака непотреба выйдет!
– Как будет тебе, Ванечка, худо, нестерпимо худо, плохо, что глядеть невозможно, - предложила девица, - брось одну маковку о землю. И полегчает. А хошь, женись на мне?
– Жениться?
– молвил Ваня.
– Можь, и жениться... только рановато и нековды.
– Верно, нет таких трав, чтоб узнать другого нрав, - снова заворчал Шишок.
– А девка, вроде, справна. Можь, и впрямь по избам? И то правда, чо жениться тебе скоро будет надобно.
– Нет, не по избам! Тебе бы, Шуршала-Шебуршала, на печку поскорей!
– стал Иван корить Домового.
– По избам, Ванечка! По избам! Брось серебряну маковку о землю, чёрный конь примчится, чтобы на нем домой в Тверь воротиться! Дьявол примчится, огонь в ноздрях!
– Э-э!
– загремело вдруг.
– Лентяй тверской, таракан запечный!