Две жизни. Банковский роман

«Дни поздней осени бранят обыкновенно, // Но мне она мила, читатель дорогой» – эта пушкинская строка постоянно всплывала в сознании Инны, как только она начинала думать о времени окончания советской эпохи. «При чем тут осень», – раздражалась Инна, пытаясь в очередной раз отмахнуться от строки, как от назойливой мухи. Но фраза снова приходила на ум, как только Инна пробовала определить свое отношение к советскому прошлому. Она – дитя советской эпохи, но дитя вполне разумное и хорошо воспитанное, не склонное ни к пению революционных маршей, ни к участию в кухонных посиделках, модных в доперестроечные годы.

На кухнях обычно собирались «свои» люди, среди которых бывали действительно не согласные с авторитарной, изжившей себя системой, но чаще всего это были люди, игравшие в инакомыслие, чьи полузагадочные разговоры и полунамеки почему-то напоминали шипение разогретой сковородки, на которую понемногу, но настойчиво капают воду.

Еще в студенческие годы Инна выбрала для себя ту, как она считала, золотую середину в советской системе координат, которая позволяла ей быть максимально честной перед собой и своим окружением в отношении оценки происходящего в стране. При этом она старалась жить и выполнять свою работу, не нарушая собственных представлений о добросовестности, ответственности и порядочности. Инна душила в себе любые проявления уныния и безнадежности.

Советские идеалы были ей близки и понятны, и она, как могла, на деле им следовала. Так же думал и поступал ее муж, ее близкие друзья, люди, с которыми она общалась. Других людей, неплохо устроившихся в советской стране, порой отмеченных высокими должностями, званиями и наградами и при этом презрительно отзывающихся о своей стране, Инна обходила стороной. Объединить в своем сознании эти две параллельные линии в одну она не могла и не пыталась.

Со студенческих лет Инна стремилась иметь собственное мнение по всем интересующим ее вопросам бытия, добывая и кристаллизуя это мнение в основном в результате чтения авторитетных авторов, не стремящихся к шумихе вокруг своих имен. В числе известных политиков, политологов, экономистов, социологов, журналистов 80-90-х годов таких было немало. Многие из них были ровесниками Инны или на поколение старше. Их имена были у всех на слуху, их лица мелькали на экранах после полуночных передач, их интервью и колонки в газетах Инна вырезала и аккуратно складывала в особую папку.

Имея образование экономиста, Инна не могла не понимать, сколь велика глубина охватившего страну социально-экономического кризиса. Она болезненно переживала все то, что в 80-е годы ХХ века происходило в Советском Союзе и не могла недооценивать тяжесть постигшей эту страну болезни, поразившей все ее жизненно важные органы и системы. Дышать становилось все труднее. Надвигался полный коллапс.

Впоследствии, когда точка кипения была пройдена, размышляя о гибельных противоречиях советской эпохи, Инна склонялась к мысли, что в мировой истории нет ничего трагичнее хроники последних лет существования СССР. Повторяя судьбу всех великих империй и многонациональных федераций, Советский Союз оказался на грани распада. Реформы 1985—1987 годов выглядели бесплодными попытками задраить пробоины в днище тонущего корабля империи. Назначенные с терапевтическими целями лозунги о перестройке и ускорении экономики, о переходе государственных предприятий к самостоятельности и самоокупаемости, разрешение индивидуального предпринимательства и кооперативов на деле ускорили не ее развитие, а ее движение к неизбежному концу.

Практически одновременно обрушились все вертикали командной системы. Объявленная в 1986 году политика гласности, направленная на демократизацию политической системы, подорвала позиции коммунистической партии и ее идеологии. Политический кризис подтолкнул кризис в экономике. Заявленная в январе 1987 года в качестве панацеи перестройка экономики с целью ее оздоровления и развития частного предпринимательства ускорила крах директивной системы производства и распределения.

Переломным стал 1988 год: производство вначале замедлилось, усугубив всеобщий дефицит; затем началось падение, и отжившая система с грохотом покатилась вниз, к неотвратимой гибели. Крушение экономики подстегнуло политические процессы. На грани хаоса оказались армия и силы безопасности. По всей стране нарастали протесты. Начался «парад суверенитетов»: две из пятнадцати советских республик провозгласили независимость. На следующий год их примеру последовали остальные.

В ночь с 25 на 26 декабря 1991 года после телевизионного выступления первого президента Советского Союза М. Горбачева, сообщившего о своей отставке, был официально спущен развивавшийся над Кремлем красный флаг СССР и огромная страна юридически перестала существовать. «Старая система рухнула до того, как успела заработать новая», – разводя руками, сокрушался главный «фельдшер» после очередной консультации с «врачом скорой помощи».

Советский Союз мог бы выжить, но, оказавшись без волевого антикризисного управления, канул в лету, оставив после себя горечь утраты. Наступило время крайностей во всем, прежде всего в идеях. Пришло время жесткого противостояния тех, кто хотел бы реанимировать идею равенства и справедливости на основе директивной экономики, и тех, кто был уже готов подгрести под себя все, что оказалось бесхозным и плохо лежало, прикрываясь идеей всеобщего благоденствия, обещанного по завершении рыночных реформ.

Экономический романтизм первых рыночных реформаторов сменился чудовищным прагматизмом следующих. У многих попавших во власть бывших ученых-демократов не выдержало сердце, они рано ушли из жизни. Пришедшая во властные структуры новая волна реформаторов зря времени не теряла. Некто, ставший министром вчера, завтра хватал кусок пожирнее и без лишнего шума отползал в сторону, уступая место жадно дышащему в затылок очередному «реформатору». В борьбе идей победил рыночный фундаментализм, известный как «шоковая терапия».

В этой обстановке миллионам советских людей предстояло пережить страшный шок, встать и продолжать жить дальше. Инне и близким ей по духу людям предстояло выстоять, не впадая в крайности, придерживаясь золотой середины. Стать безжалостным хищником даже теоретически у Инны не получилось бы. Остаться в роли покорного всему безмолвного планктона не вышло бы практически. Это было равносильно смерти, моральной и физической.

Глава 2. Легенда

Июль 1990 года, Сочи

Антон вырос в приморском поселке Кудепста, примерно в двадцати километрах от Сочи. Он был поздним ребенком. Был крупнее сверстников и развитой не по годам. В нем рано проявился незаурядный математический дар. Его любили школьные учителя, ставили в пример одноклассникам, подчеркивая исключительные способности и не менее исключительное прилежание. И в самом деле, много ли найдется провинциальных мальчиков, способных перемножать в уме трехзначные числа и в пятом классе решать задачи за десятый?

Возможно, тогда и поселилась в его голове мысль о собственной исключительности. И уж если он так хорош в математике, то почему бы ему не стать лучшим во всем остальном, что касается его жизни? Он занялся спортом и к выпускному классу из неуклюжего подростка превратился в стройного, атлетически сложенного юношу, мимо которого невозможно пройти не оглянувшись.

Он легко поступил в МВТУ имени Баумана и окончил его с отличием. Когда во время учебы в аспирантуре обнаружился недостаток знаний в области каких-то там вычислений, он поступил на механико-математический факультет МГУ, окончив с отличием и его тоже. Антон завершил свое образование защитой кандидатской диссертации со сложным названием «Разработка методики расчета энергосиловых параметров при внутренней раскатке оболочек методом граничных интегральных уравнений». Научный руководитель – академик А.И. Целиков – оставил его рядом с собой инженером ВНИИМЕТМАШа и одновременно старшим преподавателем одной из кафедр МВТУ.

Антон был перфекционистом во всем, за что бы ни брался. Он привык без остатка отдавать себя начатому делу, не жалея при этом ни времени, ни сил. Того же требовал и от окружающих. В свой избранный круг он пускал людей с высокими жизненными стандартами и особенно ценил тех, кто стремился доводить результаты своей работы до идеала.

Как будто опасаясь возможных упреков в пренебрежительности и высокомерии, он проявлял подчеркнутое внимание к отстающим, проигравшим и даже сошедшим с дистанции людям, которые по тем или иным причинам оказывались на его пути. Он предлагал им свою помощь и деньги, но при этом умело держал на расстоянии и никогда не принимал ответных благодарностей.