Двенадцать месяцев. От февраля до февраля. Том 1

Ой, да что это со мной! Совсем запамятовал, я ведь потом в Финляндию на девять дней скатался, а ещё через год по Югославии две недели ездил, всю страну почти посмотрел, в столицах всех её союзных республик побывал, да к тому же пару дней на Адриатике, в Будве, на песочке прибрежном провёл. Ну, эти-то две поездки с комсомольским активом были, поэтому отдых с пьянками перемежался, но всё равно какой-никакой, а отдых это был. А уж впечатлений я столько наполучал, что надолго хватило, в отличие от Надежды – вот она действительно спину не разгибает, так что мне грех жаловаться. Практически каждый год я хоть на какое-то время, но от дел домашних и рабочих отвлекаюсь. Правда, вот так жить целый месяц на судне, рассекая воды Средиземного моря и совмещая это с осмотром всемирных достопримечательностей, мне ещё не доводилось.

Тут чей-то разговор, до ушей моих донёсшийся, отвлёк меня от приятных воспоминаний. Неподалёку я заметил две женские фигуры. Светлану сумел распознать, а вот стоящую рядом с ней миниатюрную девушку видел впервые. Она была настолько небольшого росточка, что едва доставала своей собеседнице до плеча, поэтому и говорила глядя на неё снизу вверх. Распущенные иссиня-чёрные волосы – «как воронье крыло», вспомнилось мне любимое мамино выражение про цвет её собственных волос – спускались почти до поясницы. Черты лица были тоже мелкие, но удивительно приятные. Наверное, это была владелица той руки, которая уволокла Вадимову супругу в коридор. Когда я вышел из вагона, то их не видел, скорее всего, они подошли только что, продолжая начатый разговор. Увлечённые им, они никого вокруг не замечали, вот и на меня не обратили ни малейшего внимания. «Стоит тут какой-то, сигарету в руках крутит. А и пусть стоит, он нам не мешает», – так, наверное, они думали, если вообще что-то думали обо мне. Что я сосед их мужей по купе, они вряд ли осознали, видели-то меня мельком, да и то при другом освещении, в другом окружении. Девушки ни капельки не стеснялись использовать ненормативную лексику, поэтому я излагаю их беседу, заменяя нецензурные выражения литературными синонимами.

– Светка, милая, ну что ты всё время его дразнишь, над ним подтруниваешь? Видишь ведь, что он злится. Зачем тебе это нужно?

– Ника, дорогая. Скажу тебе прямо: надоел он мне хуже горькой редьки. Поверь, это так. Иногда хочется послать всё к чёртовой матери и уйти куда глаза глядят.

– И куда это ты, Светочка, пойдёшь, интересно? В ансамбль тебя больше не возьмут, там на нашем месте молодые красотки богатеньких пленяют. А, понимаю! Ещё панель имеется. Хочешь снова там оказаться?

– Ника, ты что, сбрендила? Когда это я на панели была?

– Ах, простите. Конечно, конечно. Ты просто по рукам тогда ходила, и тебя или дарили, или за долги отдавали, или просто так с друзьями делились. Хорошо, Вадим всё это не видел. Его Виктор, который начал за мной ухлёстывать, на наше выступление притащил, вот он там на тебя и запал. Он с тобой познакомился как с невинной, слегка глуповатой девушкой, эту роль ты тогда великолепно сыграла. Знал бы твою подноготную, вряд ли бы ты сейчас тут стояла. Ну а теперь, голубушка, если не перестанешь глупостями заниматься, тебе останется одна прямая дорога – на эту самую панель.

– Да понимаю я всё сама, не хуже тебя, но не могу больше так. Он живёт своей бурной жизнью. Вот опять в круиз этот плывёт, а меня посадил дома – сиди и не рыпайся. Ты говоришь: у тебя всё есть, смотри, квартира какая, все подруги от зависти чуть не помирают, и денег сколько хочешь, а уж о нарядах я вообще молчу. Не отрицаю, но в квартире этой я одна целые дни, клетка это золотая, а не дом. Деньги? Действительно, сколько попрошу, столько и получаю, только за всё отчёт требуется, о каждой потраченной копейке следует доложить, куда да зачем. Наряды? Да на хрен они, эти самые наряды, мне нужны, если я из дома почти не выхожу? Вот в круизе этом я бы оторвалась… Так нет, он плывёт, а я опять дома одна остаюсь, а он там молодых щупать будет.

– Свет, ты меня удивляешь, право слово. Да пусть они там хоть весь корабль перещупают, как в народе говорят – не измылятся, лишь бы заразу какую домой потом не приволокли. Они же шёлковыми вернутся, вину свою ощущая. Это же самое то, что нам нужно – чтобы мужик себя виноватым чувствовал да в душе себя за это корил. Вот ты говоришь, что он плывёт, а тебя с собой не взял. Да знаешь ли ты, во что им этот круиз обошёлся? Мне мой на ушко шепнул – я аж ахнула. Такие деньжищи! Да и потом, пусть они там себе развлекаются, а мы здесь без их жёсткого контроля почти месяц сами отрываться будем. Так что успокойся, мы тоже отдохнём, я тут такое придумала…

Ника встала на цыпочки, но всё равно не дотянулась до уха подруги, поэтому обхватила руками её шею и силой наклонила к себе, а затем что-то прошептала ей на ухо. Что-то, по-видимому, такое, что даже здесь, в этом шуме и гомоне вокзальном, остереглась вслух произносить.

Светлана помолчала секунду, а затем захохотала в голос:

– Ну ты даёшь, Ника! Надо же такое придумать.

В этот момент и мужья их на перроне появились. Сигареты достали и к жёнам своим направились. Я решил, что нечего мне тут дальше с безучастным видом стоять, и потихоньку начал в сторону двигаться, как бы ноги разминая, да так и переместился на десяток метров, поэтому не знаю, чем там дело закончилось. «Вот ведь, со стороны посмотреть – всё у них благопристойно, а оказывается, если чуть глубже копнуть, такое творится, – подумал я. – Хотя не моё это дело, и мне от того, какие там страсти кипят, не холодно и не жарко».

Народ по перрону всё так же туда-сюда сновать продолжал, но только теперь всё больше на выход, а к поезду лишь некоторые опаздывающие спешили. Посадка заканчивалась, об этом и радио привокзальное громко и чётко, даже как-то непривычно чётко, известило: мол, поторапливайтесь, господа хорошие, всего пять минут вам на раздумья осталось, пора и честь знать.

Все в вагон залезать стали, ну и я к лесенке, внутрь ведущей, направился. А там опять жара с духотой меня встретили. В коридоре-то хоть все окна открыты, дышать более-менее можно, а вот в купе… Я к окну – а оно заклеено напрочь, и надпись: «Окно не открывать, запечатано на зиму». Мне сразу грустно стало, и я надумал забраться на свою верхотуру, может, там попрохладней будет. Зря надеялся, там ещё жарче оказалось. Но снова вниз спускаться не захотелось, и решил я поскорее заснуть, во сне ведь всё по-другому, нежели наяву, может, и жара там не так ощущаться будет. Глаза закрыл и заснул сразу же, как на заказ.

Глава девятая 7 ноября 1973 года

Проснулся я оттого, что мне показалось, будто в воде барахтаюсь, но никак из неё выбраться не могу. Голову от подушки оторвал, а они – и голова, и подушка – обе мокрые, простыню же как будто в речку окунули, да так, не выжимая, на полку и бросили. Ничего себе, это я, оказывается, вспотел так. В купе как в парилке, только что пара не видно. Темно, но у меня глаза зелёные, может, я от этого в темноте ориентироваться более или менее способен, поэтому сумел рассмотреть, что все спокойно спят и никто, ещё раз повторяю, ни один человек не храпит. Вот, думаю, повезло, а то, бывает, попадётся единственный храпун на всю компанию и никому спать не даст. Как с такими в семьях справляются, не понимаю.

С трудом я из купе выбрался – закрыли его так, будто осаду врагов решили пересидеть: и на замок, и на цепочку. Вышел в коридор, а там благодать. Все окна открыты, по коридору ветерок гуляет, всю духоту, которую вагон за жаркий солнечный день накопил, он оттуда вытянул да на простор отправил. Прошёлся я по коридору туда-сюда, смотрю, все до единого купе приоткрыты. Везде люди спящие виднеются, кое-откуда храп доносится, ненавязчивый такой, стуком колёсным забиваемый, но всё же храп. А из одного купе такое амбре вырвалось, что чуть ли не нос пришлось заткнуть. Терпеть не могу запаха пота. Мужской-то ещё куда ни шло, а вот женский встречается такой, что его мало кто вытерпеть может. Я так точно не из их числа. Я бы от такой вонючки непременно сбежал, хотя любовь такая странная штука, что иногда заставляет мириться совсем уж с непотребными делами. И это я точно знаю. Ещё раз порадовался, что у меня попутчики нормальными оказались. Нет, я их, конечно, не знаю совсем, может, у них другие недостатки имеются, но то, что не храпят, это точно, и пoтом от них, даже в таком состоянии, в каком мы оказались в этой раскалённой и душной каморке, купе я имею в виду, всё равно не пахнет.

Стою у окошка, лишь сверху приоткрывающегося, и думаю: вот какую умные люди конструкцию изобрели грамотную. Дует лишь вдоль стены, а народ, в вагоне находящийся, лишь ветерком лёгоньким, по коридору гуляющим, овевает. На часы глянул – о, уже пять с лишним. Знаю, больше не засну, мне всегда четырёх часов для сна хватало, а сегодня я более пяти проспал, ну а поскольку вчера ни в одном глазу не было, значит, накануне устал очень.

Долго я так стоял, думал неизвестно о чём, поскольку от тех дум ничего в голове не осталось. Достоялся до тех пор, пока из других купе люди не начали выходить. Тут уж мне пришлось к стенке прижиматься, чтобы народу, по своей надобности по вагону проходящему, не мешать. Проводница по купе пробежала, предупредила, что состав вот-вот к какой-то узловой станции прибудет, а там санитарная зона, поэтому все туалеты она закроет. Тут народ резко оживился, и в обоих концах вагона выросли очереди с полотенцами в руках.