Двенадцать ворот Бухары

— Добро пожаловать! Наше жалкое жилище озарилось светом с появлением таких дорогих гостей!

— Спасибо! — сказал Махсум. — Это мои близкие друзья, нужные нам люди. Можете им верить, как мне самому.

— Конечно, конечно! Речи друга, о чем бы он ни говорил, приятны нам, вести, принесенные им, воодушевляют нас, — сказал Мирзо, вспомнив стих Саади (ни Махсум, ни его друзья этого не поняли), и пригласил гостей в комнату. В большой комнате, обставленной небогато, но опрятно и со вкусом, находилось пятеро гостей. Двое из них — один высокий, худощавый, с козлиной бородкой и другой, низенький, полный, рыжеватый, в очках, — сидели друг против друга и играли в шахматы. Трое остальных расположились вокруг, следили за игрой, давали советы. Казалось, они так были заняты, что даже не заметили, как в комнату вошли Махсум и его спутники. Асад Махсум вспыхнул, как бумага от огня, но сдержался и ничего не сказал. Вошедший за ним следом ака Мирзо объявил:

— Дорогие друзья! Наш друг Махсум-джан пожаловал к нам со своими товарищами!

Двое из тех, кто следил за игрой, подняли головы, посмотрели на пришедших и встали. Худощавый шахматист, не подымая глаз от шахматной доски, кивнул головой.

— Добро пожаловать! Добро пожаловать! — сказал он и передвинул пешку.

А рыжий взглянул поверх очков и сказал почему-то:

— Да!

Третий, следивший за игрой, даже головы не поднял.

Терпению Махсума пришел конец, он не стал больше сдерживаться; не говоря ни слова, пошел прямо к игравшим и, не обращая внимания на присутствовавших, смел рукой с доски шахматные фигуры.

— Так люди не поступают!

— Да, да! — сказал насмешливо рыжий человек в очках. — Люди именно так поступают, как Махсум-джан!

— Конечно, — сказал Махсум, — я правильно действую! Раз причина вашего невнимания — шахматы, значит, долой их — и все в порядке! Всегда надо найти причину болезни, тогда найдется и способ лечения, это доказано на практике!

Все засмеялись, встали и поздоровались с пришедшими. Махсум представил своих спутников:

— Это люди полезные… сочувствующие…

— Не рано ли называть яйца цыплятами? — сказал толстяк шахматист.

— Нет, эфенди, они у меня уже петухи! — сказал твердо Махсум. — Вот это Хафиз, мой задушевный друг. Если скажу: умри — умрет за меня; скажу: живи — будет жить. А это — Наим Перец, горький… немножко злой на язык… иногда сквернословит, но зато сам не замечает этого…

— Будь невеждой — и тебе дадут место на пиру жизни. А если будешь много знать, тебя выгонят из рая! — сказал с улыбкой ака Мирзо.

— Он знает то, что надо знать, — сказал Махсум. — Он человек верный и нужный… из кишлака Кули Хавок, около Кагана… Можно не остерегаться его.

— Хорошо, хорошо! — сказал худощавый. — Вы правильно сделали, что привели его. Чем больше нас будет, тем лучше. Ну, пожалуйте!

Все сели. Хаким-джан принес два чайника. За чаепитием сначала разговор шел обычный. Хозяин дома Мирзо шутил и смешил гостей.

— Беда не в том, что человек ошибается, — говорил он, — плохо, когда человек не догадывается о своей ошибке. Вот домулло у нас в школе ошибался и не догадывался даже об этом. Как-то раз он пришел в школу, взяв вместо четок связку нанизанных фисташек. Один озорник, увидев это, вытащил из кармана нитку своих фисташек, сел напротив учителя и давай ими играть. Домулло удивился и сказал: «Твои четки похожи на мои». Ребята засмеялись, а он: «Почему смеетесь?..»

Вот какие у нас домулло в школах…

— Верно, — сказал Асад, — наши домулло часто бывают глуповаты.

— Дорогие друзья! — провозгласил человек с козлиной бородкой, желая перейти к делу. — Мы собрались сегодня здесь, чтобы посоветоваться по одному важному делу. Вы уже знаете, что тираническая политика кушбеги и казикалона сделала свое дело: те несколько ново-методных школ, которые мы организовали, закрыты; ученики и учителя разогнаны. Но нельзя дальше оставлять народ без школ, без просвещения, без прогресса. Ни один мало-мальски честный человек не может смириться с тем, что наши будущие поколения останутся неграмотными, лишенными всех достижений современной науки…

Но ведь школы не только в городе, и в кишлаках многие дети учатся! — прервал говорившего Асад Махсум. Джадиды удивленно переглянулись.

Не надо удивляться словам Махсум-джана, — поспешил заметить ака Мирзо. — Махсум-джан сравнительно недавно здесь, новый человек среди нас и пока еще не в курсе наших дел, он не был на собраниях, где шла речь о просвещении.

Пусть так, но все-таки… — пробормотал кто-то.

— Основная цель передовой молодежи Бухары, — сказал рыжий, глядя поверх очков на Махсума и его друзей, — это просвещение, школы! Те школы, о которых вы говорите, не могут нас удовлетворить. Наше время — время прогресса, движения вперед, время развития торговых сношений, расширения связей с народами мира. Без обширных и всесторонних знаний невозможно поддерживать отношения с передовыми народами мира. Наши старометодные школы не могут дать людям те знания, о которых мы говорим. Например, учащиеся в них не получают необходимых знаний по арифметике, географии, геометрии, алгебре и другим современным наукам. И сам метод преподавания устарел. Ведь требуется десять — двенадцать лет, чтобы даже способный ученик научился читать и писать и стал более или менее сведущим в шариате. А в новой школе, в школе новометодной, все это изучают за шесть месяцев или за год. Видите, какая разница!

Все присутствующие закивали, подтверждая слова рыжего.

Но Асад Махсум зло усмехнулся.

— Очень признателен, благодарю, что разъяснили! — сказал он с еле скрытой насмешкой. — Однако возражение мое было вызвано тем, что господин Мунши, — он указал на худощавого с козлиной бородкой, — сказал, что наше молодое поколение будет неграмотным… Это, конечно, неверно. Слава богу, наука из Бухары распространяется по всему свету. Бухара дает знания и тюркам и таджикам… Вы сами, здесь сидящие, и я также учились и стали образованными в Бухаре. И таких, как мы, слава богу, немало… Почему же теперь нам впадать в уныние и страх и к чему из-за такого малозначительного вопроса вызывать гнев двора и мулл? Не лучше ли нам оставить эти распри по поводу школ и стараться расширить наши ряды, чтобы организация младобухарцев стала сильной, сплоченной, отважной и могучей… Чтобы она могла взять в свои руки государство! Вот тогда…

— Нам не нужна государственная власть, — сказал Мунши. — Существующая власть — его высочества эмира — вполне приемлема для Бухарского эмирата, пусть только он немного уступит, даст дорогу нашей партии, предоставит возможности для развития нации, обуздает своих невежественных мулл — и этого будет достаточно. Мы выучим, сделаем грамотным и просвещенным наш народ, наше молодое поколение, и тогда оно само подумает о себе. Вот такова наша задача! По-моему, Махсум-джан, не надо сворачивать разговор в другую сторону, давайте нынче говорить только о школе, тем более что не все наши руководители смогли прийти.

— Хорошо, хорошо! — сказал Махсум. — Я ведь только сказал, что мы должны быть осторожнее и не драться попусту со сторонниками эмира… А впрочем, вы сами это знаете…

— Осторожность, конечно, необходима, — сказал ака Мирзо. — Надо найти такой путь, чтобы и овцы были целы, и волки сыты и чтобы наш друг Махсум не сердился.

— Да, да! — сказал Мунши. — Ведь мы для этого и беседуем! Мы хотим посоветоваться, как быть. Открывать ли новометодные школы тайком и дальше? Если открывать, то кто покроет расходы? И как содержать их в тайне?

Наиму надоело слушать эти разговоры; под предлогом покурить чилим он вышел в прихожую и сидел там, болтая с Хаким-джаном. Когда собрание кончилось и из комнаты выходили Асад Махсум с Хафизом и хозяин дома, Наим дремал.

— Вставай, пошли! — сказал ему Асад. — Здесь не место спать.

— Если не спать, то что же тут еще делать? — проворчал Наим. Асад, закусив губу, быстро вышел из крутого прохода к воротам.

На улице он обругал Наима.

— Хозяин дома ничего не слышал, — вступился Хафиз, чтобы предотвратить ссору.