Двенадцатая карта

— Пятое текущее расследование… — пробурчал Райм. Он немного выждал, слушая повисшую тишину, затем как бы нехотя добавил: — Сколько ей лет?

— Шестнадцать. Линк, ради всего святого.

Вздох… пауза…

— Ну хорошо, я согласен.

— Правда? — удивился Селлитто.

— Каким несговорчивым меня все считают! — Райм насмешливо закатил глаза. — Видно, успел подмочить репутацию. Вот, Лон, еще одно избитое выражение тебе в копилку. Я только хотел подчеркнуть, что не стоит забывать о приоритетах. Но полагаю, вы правы — это дело важнее других.

Очередную паузу нарушил Том:

— Твоя уступчивость никак не связана с тем, что теперь придется отложить поездку в больницу?

— Разумеется, нет. И в мыслях не было. Впрочем, раз уж ты об этом упомянул, думаю, запись следует отменить. Правильно рассуждаешь, Том.

— Ничего я не рассуждал! Да ты все подстроил!

Что верно, то верно, подумал Райм. А вслух возмутился:

— Я?! Тебя послушать, так это я бросаюсь на людей посреди Манхэттена!

— Ну-ну. Ты прекрасно понимаешь. Можно пройти обследование и вернуться еще до того, как Амелия отработает место.

— Том, врачам только попадись — до вечера не отпустят.

— Я созвонюсь с доктором Шерманом, чтобы перенесли запись, — предложила Амелия.

— Отменили, то есть. Какой смысл переносить? Неизвестно, сколько времени уйдет на расследование.

— Я перенесу запись, — твердо повторила она.

— Недели на две — на три.

— Я узнаю, когда у него следующее окно, — настаивала Амелия.

Однако Линкольна не так легко было переупрямить.

— Больница подождет. Сейчас мы имеем разгуливающего на свободе насильника. Мало ли что у него на уме. Наверняка выбирает себе новую жертву. Том, позвони Мэлу Куперу, пусть срочно едет сюда. Каждая минута нашего промедления — подарок для преступника. Эй, Лон, как тебе такая формулировка? Всем штампам штамп! Советую взять на заметку.

ГЛАВА 3

Инстинкт.

У патрульных он обостряется до своего рода шестого чувства. По тому, как человек держится, опытный патрульный безошибочно определит, что у того с собой пушка. И дело здесь не в весе оружия, а в той власти, которую оно дает.

А еще в риске быть взятым с поличным. В Нью-Йорке незаконное ношение чревато тюремным сроком. Попался с оружием — ступай на отсидку.

Амелия Сакс вряд ли бы смогла объяснить, откуда у нее уверенность, что человек, стоящий в небрежной позе напротив Музея афроамериканской истории и культуры, вооружен. Он курил, скрестив руки на груди, и наблюдал за сценой: мигающие маячки, натянутые ограждения, полицейские наряды.

К Сакс подошел светловолосый офицер в форме. На вид совсем молодой, явный салага.

— Добрый день. Я первым прибыл на место происшествия. Меня…

Улыбаясь, Сакс негромко сказала:

— Смотри вон на ту мусорную кучу дальше по улице.

Новичок удивленно моргнул.

— Простите, не понял.

— Смотри на мусор, не на меня, — прошипела Сакс.

— Извините, детектив.

У него была аккуратная стрижка, на груди личный знак с именем: «Р. Пуласки». Новенький — ни царапинки.

Сакс показала на мусорную кучу.

— Пожми плечами.

Пуласки подчинился.

— Теперь идем туда вместе, смотрим на кучу.

— А тут кто-то…

— Улыбайся.

— Я…

— Сколько требуется полицейских, чтобы вкрутить лампочку?

— Не знаю. Сколько?

— Не важно — это шутка. Ноты смейся, как будто услышал анекдот.

Пуласки нервно хохотнул.

— Не отвлекайся.

— От мусора?

Расстегивая пиджак, Сакс сказала:

— Теперь нам не до смеха. Мы изучаем мусор.

— Зачем?..

— Смотри вперед.

— Да, верно. Мне не смешно. Я изучаю мусор.

— Вот так.

Мужчина с припрятанным пистолетом по-прежнему стоял у стены. Ему было за сорок, крепкое телосложение, короткая стрижка. Теперь Сакс видела на его боку бугор — пушка длинноствольная. Похоже, револьвер.

— Объясняю ситуацию, — негромко сказала Сакс. — Мужчина справа от нас, у стены, вооружен.

Новичок — вот молодчина! — и бровью не повел, накрепко прилип взглядом к мусорной куче.

— Налетчик? Тот самый, который напал на девочку?

— Не знаю. Важно то, что у него револьвер.

— Что будем делать?

— Идем дальше, не сводя глаз с мусорной кучи. Он решит, что нам не до него. Потом не торопясь возвращаемся. Ты остановишься и спросишь, не принести ли мне кофе. Я скажу: да. Ты повернешь назад, зайдешь так, чтобы оказаться от него справа. Он тем временем будет смотреть на меня.

— А почему он будет на вас смотреть?

Умиляющее простодушие!

— Просто будет, и все. Ты приблизишься к нему с другой стороны. Затем отвлечешь его — кашлянешь, например. Он повернется лицом к тебе, а я зайду с другого бока.

— Ясно, все понял. А мне… ну, взять его на прицел?

— Нет. Просто отвлеки его и стой рядом.

— А если он выхватит пушку?

— Вот тогда возьмешь его на прицел.

— А если станет стрелять?

— Сомневаюсь.

— Но вдруг станет?

— Тогда можешь стрелять. Как тебя зовут?

— Рональд… Рон.

— Давно в патруле?

— Три недели.

— У нас все получится, Рон. Действуем по плану.

С озабоченным видом они дошли до мусорной кучи, потом, якобы убедившись, что опасности нет, повернули обратно. Пуласки остановился и спросил:

— А что, детектив, кофе не выпьете?

Он слегка переигрывал — звездой сцены ему явно не стать, — однако в целом получилось довольно убедительно.

— Да, пожалуй.

Молодой патрульный заспешил в обратную сторону, но вдруг остановился и крикнул:

— Вам какой?

— А-а, черный, с сахаром.

— Сахара сколько?

«Черт возьми…»

— Один.

— Ясно. Пончики захватить?

Амелия многозначительно на него уставилась: все, все, остынь!

— Нет, только кофе.

Она повернулась к библиотеке, чувствуя на себе оценивающий взгляд мужчины.

«— А почему он будет смотреть на вас?»

«— Просто будет, и все».

Она неторопливо направилась к музею, следя за мужчиной по отражению в витрине. Когда тот обернулся к Пуласки, она быстро пошла на него, откинув полу пиджака, словно стрелок из вестерна, чтобы при необходимости быстро выхватить из кобуры «глок».

— Держите руки на виду, — твердым голосом произнесла Сакс.