Двенадцатая реинкарнация. Трилогия

— А вот и наш герой. Савельев, эээ, Павел, — зачем-то провёл пальцем по лежавшей перед ним газете полный мужчина, сидящий в директорском кресле, — Ну, рассказывай.

— Про соревнования? — дожидаюсь подтверждающего кивка и продолжаю, — Сказали выступить. Заявили на восемьсот метров. Прошёл в финал, занял второе место. Вот, награды принёс, — вытаскиваю из сумки грамоту со статуэткой, кладу на стол.

— Отдаёшь, что ли? — интересуется директор.

— У меня их ещё много будет. А тут я за завод выступал.

— С корреспондентом говорил, или тот сам всё придумал? — постукивая по столу всеми пальцами, спрашивает директор безразличным голосом.

— Говорил, — покаянно опускаю голову. Понятно, что у него на столе газета делает.

— Вот, — поднимает тот вверх указательный палец, — Он поговорил, а мне десять звонков с утра, причём два — оттуда, — указательный палец поднимается ещё выше, — И все так ехидно интересуются, как у нас дела обстоят с планом по ТНП. Не собираемся ли мы спортивные товары для нашего народа осваивать. И что я должен отвечать? — указательный палец, как ствол пистолета, теперь наведён на меня.

— А что там делать-то? Сплошной примитив. Вы вон какое оборудование производите, смотреть страшно. Неужели раздвижной турник или тренажёр не сможете сделать, да хоть гантели наборные или штанги? — возмущаюсь я под прицелом пальца, — Дайте мне пару мужиков рукастых, я вам за день образцы изготовлю.

На входе в заводоуправление висят фотографии продукции завода. Насосы, гидравлика разная, масляные гидростанции и ещё куча непонятных устройств. Тут хоть кто догадается, что без высокой точности изготовления такое оборудование работать не будет. Так что культура производства на заводе высокая и оборудование серьёзное.

— И что для этого из материалов потребуется? — с одобрительного кивка директора, спрашивает пожилой дядька, с густыми и длинными усами и носом — бульбой.

— Про штангу или гантели наверное всем понятно. Только гайки нужны будут с крупной резьбой. Для тренажёра потребуется квадратная труба, — прикидываю на пальцах размер, — Пятьдесят на пятьдесят, или на сорок, два блока, сиденье, стальной трос и такие же блины, как для штанги. Турник — это просто труба с винтовыми распорками, — показываю руками вращательные движения и понемногу развожу руки в стороны, — Тренажёр для пресса — это скамейка с захватами для рук на разной высоте. С беговой дорожкой или велотренажером сложнее, но попозже и их сделаем.

— Силантьев, справишься? — обратился директор к невзрачному мужичку, упоённо смолившему беломорину. Тот вздрогнул, посмотрел на меня и молча кивнул головой.

— Газету не видел? — Михаил Анатольевич увидел мой отрицательный жест, — Тогда держи на память. И в кассу зайди, там тебя профком поощрил.

Он передал газету и она по рукам начала двигаться в мою сторону.

— А парень-то первым прибежал, — ухмыльнулся вислоусый мужик, который спрашивал меня про материалы. Газета пошла ко мне медленнее. Теперь каждый внимательно рассматривал фотоснимок над статьёй. Крякают, ухмыляются. Да, не зря Стас на стадионе возмущался. Ленточку я первый на грудь принял. Львов на снимке так и не дотянулся до неё. Пусть чуть-чуть, на пару сантиметров, но отстал.

— Хех, и точно, первый, — сказал у меня из-за плеча Силантьев, когда я рассматривал снимок, — Пошли, чемпион. Сейчас узнаешь, что такое экспериментальный цех.

В цехе Кузьмич, так мы по дороге определились с Силантьевым, подозвал двух мастеров. Начал им объяснять, как я вижу разборные гантели. Слушают, переглядываются. Потом один из них идёт к тумбочке и вытаскивает почти то, о чём говорим. Гантели. С любовью сделано, для сына. Ни одного острого края или заусеницы.

Показывают мне три обрезка от червячных валов. Определяемся с шагом резьбы и начинаем взвешивать каждую деталь. Весы обычные, как у нас в Гастрономе. Ручка с гайками полкило, блины по 1,25 и 2,25 килограмма. Получаем три варианта веса: в три, пять и семь с половиной килограмм. Сразу прошу, чтобы всё блестело, как у кота… хозяйство. Кузьмич обещает договориться с гальваническим, чтобы отникелировали.

— Дороговато выйдет, надо попроще что-нибудь, — замечает он, как бы невзначай.

— Резинки есть на заводе, что-нибудь похожее на ручки мотоцикла? — спрашиваю его в ответ.

— Гриша, сгоняй во второй цех, пусть пару резиновых ручек от насосов дадут, от переносных, — кричит он молодому парню, работающему на электрокаре. Тот возвращается быстро, мастера даже перекурить не успели. Вполне приличные ручки — трубочки, с «сеточкой» и наплывами на концах. Делаем самые простые гантели на два разных веса, с глухими блинами и обрезиненной ручкой. Блины уносят в покраску. Турник они и без меня изготовят. Обычная труба и два упора с резьбой.

Рисую три простейших тренажёра. Вроде всё поняли.

Штанги пока встали. Сегодня точно не сделать. Нужна накатка на гриф, чтобы он был рифлёным, а это другой цех. Блины тоже позже — нет в экспериментальном токарного станка на такой диаметр. Сделают, но завтра.

— Иди домой, на сегодня всё. Завтра раньше трёх можешь не появляться, — говорит Силантьев, прикинув какие-то свои расчёты по работам.

По дороге заскакиваю в кассу. Получаю шестьдесят рублей матпомощи от профкома «за активное участие в спортивной жизни завода» и аванс в тридцать пять рублей. Оказывается, зарплата лаборанта — восемьдесят семь в месяц. Маме отдам, вроде, как первая зарплата сына. В обычных семьях это своего рода традиция.

Агнета Фальтског — вроде простой набор звуков. Девочка из города Йончепинге. На самом деле — легенда! Удивительная женщина. Солистка уникальной группы АББА. Вот вроде бы и не в моём вкусе, а взгляд постоянно выискивает именно её, как только группа показывается на экране. Вряд ли кто знает, что она виртуозно играет на рояле и не любит концерты и гастроли.

Наивно думать, что в Швеции AББA стали национальными героями. Ничего подобного! Ни одна группа у себя на родине не подвергалась таким нападкам прессы, радио и телевидения, как AББA в Швеции. Основной мотив обвинений: группа уводит слушателя от социальных проблем, исполняет развлекательную музыку с глупыми текстами, AББА — «машина для загребания денег». Моральное давление на музыкантов было очень тяжёлым. Но почему-то при этом не говорилось, что 85 процентов (!) прибыли квартета в качестве налогов забирает государство, что группа вносит существенный вклад в валовый национальный продукт Швеции… Музыкантам часто предлагали переехать в любую другую страну с более благоприятным налоговым климатом, но всегда получали от них жёсткий отказ. Вот такой он, патриотизм по-шведски.

Кстати, «шведский социализм» построен на теориях Каутского, того самого, о котором говорил незабвенный Шариков в «Собачьем сердце». Почему-то в СССР это не принято обсуждать.

Простенькая песня I Do I Do I Do I Do I Do, но её сложно хорошо сыграть. Как они переходят с припева на куплет, не только не теряя энергетику, а даже прибавив ощутимо накала. У нас не получается. Пытаемся сделать запись. Первая подложка всех устраивает, а при наложении вокала — провал.

Для чего нам перепевать, а тем более записывать прошлогодний хит? Учимся работать в студии. АББА — шикарные учителя. Феноменальные. Планку качества поп-музыки они задрали так высоко, что даже спустя тридцать-сорок лет до них дано дотянуться единицам, и то, встав на цыпочки. Вырасти до такого уровня им помогла студия. После победы на Евровидении группа стала для слушателей героями одного хита и публика на их концерты не пошла. Шведам часто приходилось выступать в полупустых залах. В Гамбурге и Мюнхене билеты на концерты бесплатно раздавали на улице прохожим, концерты в Цюрихе и Дюссельдорфе были отменены совсем. Этот провал надолго отбил у музыкантов желание гастролировать. Группа засела в студии. Вместо гастрольной деятельности они сделали основной упор на участие в телепрограммах и съёмках видеоклипов. Только после долгой и кропотливой работы появилась та АББА, которую мы знаем. Триста семьдесят пять миллионов проданных пластинок за шесть лет — этот рекорд никому не превзойти.

Прослушали ещё раз нашу запись. Сыграно и спето всё правильно, а песня не та, не заводит.

— Парни, перерыв, покурите минут десять, — Алексей выпроваживает всех из репетеционной, а сам с девочками идёт к пианино. Ага, вот он что сообразил. Голоса у наших девчонок высокие, молодые. Бенни и Бьорн заставляли своих жён петь на пределе их верхнего диапазона, создавая дополнительное напряжение, а наши девочки могут петь выше.

Песня получилась! Стоило поднять тональность на полтора тона и мы услышали то, чего нам так не хватало — драйв и энергетику.