Дверь обратно

Спорить я не стала, бог его знает, какой он дурман-травы в пламя свое побросал…

Мы посидели еще чуть-чуть, слушая, как гусляр виртуозно вплетает свой голос в журчащие звуки гуслей, отведали принесенную в глубокой керамической миске косулятину и покинули гостеприимную корчму.

Обратно мы возвращались уже под ярким светом луны. Проходя возле знакомого луга, я во все глаза рассматривала округу, но ничего необычного не увидела. Трава тихонько шелестела под ласковыми ручатами чуть заметного ветерка, выступившая ночная роса ртутно поблескивала гладкими бочками. Глубокие темные полосы пятнали наискосок открытое пространство, видимо, это деревья отбрасывали тени. А больше ничего и не просматривалось. Наверное, прав был Атей, привиделось мне это все, не иначе.

Когда мы вернулась на поляну, все уже спали. Первым делом я выпустила из серебряного плена Птаха. Он деловито поцокал когтями по крыльцу и, беззвучно взмахнув крыльями, скрылся в ночи. Да-а, этот орел уж никак не годился на роль домашнего животного. Что это за любимец-то семьи такой, которого сутками не видать!

Зайдя внутрь, я по-хозяйски огляделась. «Лепота!» — голосом известного советского артиста отозвалось сознание. И я, радуясь всей душой своему новому дому, сходила вначале в душ (счастье-то какое, что нет здесь ни отбоев, ни ледяной воды в трубах), а потом решила наконец-то разложить вещи из саквояжа. Тот недовольно ворчал, мол, все приличные существа в этот час давно спят, и только всякие шаромыги[40] и сами не спят, и почтенным людям не дают. Не слушая жалобное нытье «почтенного люда», я продолжала деловито копаться внутри него. Спасибо коневрусам, благодаря им обросла кой-каким имуществом! Разложив по ларцам украшения (предварительно, ясно-понятно, повертевшись с каждым из них перед зеркалом) и одежду, я наткнулась на коробку с карандашами. Достала их, задумчиво подержала в руках, перебрала и сунула обратно в саквояж. Рисовать я все равно не научилась, да и страшно было, вдруг откроется какой-нибудь портал, из которого я не смогу вернуться назад. Ведь не получилось же отыскать дорогу обратно в детдом, а Гиперборею терять мне и вовсе не хотелось.

Так хорошо, как здесь, мне не было никогда. Я еще раз удовлетворенно оглядела свои хоромы и легла спать. Подземные звезды закидывали в окна потусторонний свет, колокольца играли особенно тихо и умиротворяюще. Постель нежно обволакивала меня своими пуховыми объятиями. Вот ведь странное дело, с той поры как мы пересекли Борей, сон перестал от меня прятаться. И хоть и сейчас мне, чтобы выспаться, хватало гораздо меньше времени, чем другим людям, но проблем с засыпанием не было. Под звон небесных колокольчиков я закрыла глаза и тут же уснула.

Утро началось так же, как и вчера. Позавтракав у скатерти (я, не успокоившись на вчерашних сосисках, заказала гамбургер), мы пошли опять в тот же холл с множеством путей. Весь народ столпился у совсем белых, будто покрытых снегом, корней, которые и на корни-то не походили, а скорее напоминали длинные волосы, распущенные до земли. Сам подъем не запомнился совсем, так как произошел с какой-то чудовищной скоростью. Перед глазами мелькнули россыпью разноцветные полоски, уши заложило, а все внутренности переместились в район пяток. Когда мельтешение в глазах закончилось, я, не поверив своим глазам, заорала.

Прямо передо мной находился огромный рот. Я, наверно, и не поняла бы сразу, что это такое, если бы губы не разомкнулись, и за ними не блеснули белые зубы, каждый из которых был мне по пояс. Сразу после этого рот сложился в трубочку, и на меня подули. Видимо, совсем тихонько, но этого вполне хватило, чтобы отлететь метров на пятнадцать и плюхнуться на что-то мягкое. Валяясь в этом нежном плену, я догадалась, что таким образом меня просто подвинули, чтобы я не мешала подъему остальных учеников. Вот оно в чем дело-то! Никакие это были не корни, а борода этого чудовищного создания! С того места, где я сейчас валялась, было хорошо видно все его лицо. Большие темные глаза под насупленными сизыми бровями, в которых, при желании, вполне можно было и в прятки поиграть. Взмах ресниц тут же рождал легкие ветра. Усы перетекали в бороду, и все это безобразие пропадало где-то внизу. Сверху голова была прикрыта остроконечным шлемом. Поди, какой-то местный богатырь! То, что находилось ниже подбородка, пропадало в той мягкой белой субстанции, на которой я сейчас и валялась.

Кстати, интересно, что это? Я пощупала, вата — не вата, снег — не снег, да и не пух точно. Больше всего это напоминало сухую теплую пену. Я на карачках подползла к краю этой непонятности. Моп твою ять! Да что ж этим придуркам в классах-то не сидится, как всем нормальным людям? Ну, или уж, на крайний случай, в лесках. Я валялась на облаке! Вот и верь теперь ученым, которые уверяют, что облака — «это взвешенные в атмосфере продукты конденсации водяного пара, состоящие из мельчайших капель воды или кристаллов льда». Фигушки, может, какие-то облака именно из этого и состоят, а вот конкретно то, в край которого я сейчас вцепилась судорожно сведенными пальцами, наверняка состояло из чего-то другого. Внизу сквозь прозрачный утренний туман проглядывали верхушки деревьев. Угадывались очертания города, моря, полей и рек, тонкой ниточкой продернутых сквозь них.

И вот еще что открылось мне при взгляде вниз: туловища у великанской головы и не было вовсе! Борода трепыхалась следом за облаком (но, кстати, и близко земли не касаясь!), а вот тела не было! Я усилием воли заставила себя отползти от облачного края и повернуться. Оказывается, пока я на четырех костях исследовала окрестности, все успели подняться и сейчас были заняты тем, что, подталкивая друг друга локтями, ржали надо мной. Голова-переросток тоже кривила губы в усмешке. Ну что ж, можно себя смело поздравить! Только я могла на второй же день учебы превратиться во всеобщее посмешище! Я попыталась встать, но руки тут же глубоко проваливались и не могли найти опоры. Некоторые жизнерадостные мутанты повалились от смеха, держась за животы. Ситуацию спас Анебос, он подошел ко мне и протянул руку, грозно ощерив клыки в сторону особо веселящихся.

— Не обращай внимания, просто здесь это происходило с каждым, кто первый раз поднимался сюда.

— Спасибо, — сквозь зубы бросила я, — мог бы хотя бы предупредить.

— Так я ж по-человечески не разумею — сама ж говорила, — удивленно выпучил он глаза.

Я аж рот открыла от возмущения! Ничего такого я и близко не припоминала… пока, перебрав в уме все моменты нашего знакомства, не сообразила, что это он о нашей первой встрече у постоялого двора. Вот ведь шакал злопамятный!

Тем временем голова покраснела, надула щеки, и из ноздрей повалил такой густой пар, что на минуту видимость упала до нуля. Но не успела я как следует испугаться, как клубы пара рассеялись, и стало видно, что в некоторых местах облачная поверхность вздыбилась и приняла форму кресел. Садиться я не спешила. Только когда убедилась, что все устроились надежно, и падать никто не собирается, выбрала кресло подальше от края и залезла в него.

Чудесные, просто непередаваемые ощущения! Куда уж моему ободранному креслу из детдомовской тайной комнаты! Поняв, что пока мне ничего не грозит, я посмотрела по сторонам. Откуда-то из школьных уроков пришли воспоминания о том, что наверху дикий холод и ветра сильнее, чем на земле. Так вот, ничего такого я не замечала! Нагнувшись к сидящему рядом Анебосу, я прошептала:

— Всегда думала, что облака — это сгущенный мокрый воздух.

— Так и есть, — важно кивнула песья башка, — только это ты про простые облака, а мы находимся на божественном, оно имеет совсем другую природу.

— Какую? — заинтересовалась я, готовясь хлебнуть новых знаний.

Анебос посмотрел на меня как на дуру (а, собственно говоря, почему «как»?) и прошипел сквозь зубы:

— Божественную.

— Ну так бы сразу и сказал, — фыркнула я раздосадованно, — теперь все предельно ясно.

В общем, начался урок. Как я узнала у мстительного псеглавца (раньше же ума не хватило поинтересоваться!), назывался он престранно, собственно говоря, как и все преподаваемые нам дисциплины: Облакогонительство. Видя, что это мне ни о чем не сказало, Анебос пояснил, что здесь учатся управлять погодой и стихиями.

— А он кто такой? — Кивнула я головой в сторону головы.

Анебос ответить мне не успел, за него это сделала та самая вызывающая у меня живой интерес обестуловленная часть тела: