Дверь в чужую осень (сборник)

Чисто теоретически нельзя исключать, что это какой-нибудь пресловутый параллельный мир. Я о них кое-что читал. Наука, как я понял, их существование допускает, но опять-таки чисто теоретически. В общем, не вижу смысла гадать. Быльем поросло. Дорога, где проезжали повозки и всадники, лес, равнина, домик вдали, который мы не могли тогда рассмотреть… Никаких привязок, никакой полезной информации. Было… И всё тут, что еще можно сказать?

НОЧНАЯ ГОСТЬЯ

Случилось это в Литве, в самом начале сентября сорок четвертого. Я тогда был командиром разведроты. Линия фронта на какое-то время установилась, и работы нам хватало. Вот только один мой взвод, так уж вышло, какое-то время тянул на себе едва ли не все поставленные задачи, ребята вымотались донельзя, потеряли троих, и я, разумеется, с санкции начальства, именно этот взвод отвел на недельку в тыл, не особенно и глубокий, чтобы дать им короткий отдых и передышку.

Форменным образом санаторий. Я их расквартировал на хуторе в лесу — места были лесные, правда, лес не особенно и густой, попадались нам в Литве чащобы вовсе уж дикие. Старшина Микешин, сибиряк потомственный, говорил, что они ему напоминают Сибирь один в один. С хуторянами проблем не было ни малейших, по причине полного отсутствия таковых. Именно мы в свое время на этот хутор и наткнулись. Хозяин со всеми чадами-домочадцами ушел с отступавшими немцами, надо полагать, были у него к тому веские причины.

Из вещей он мало что забрал с собой, и кое-какие фотографии на стенах остались. На одной он, как с ходу определил наш особист, был для истории запечатлен в мундире одной из полувоенных организаций — их в Литве до присоединения к СССР было несколько. Откровенные фашисты на манер нацистских штурмовиков. Когда пришли немцы, эта публика дружненько подалась в СС, в каратели, в полицаи. Кровушки нацедили немало, воевали с партизанами, но главным образом зверствовали над мирным населением, не у себя, а на нашей временно оккупированной территории и в Польше. Фотография была датирована, мы нашли надпись на обороте: число, какой-то там месяц (никто у нас литовского не знал), тысяча девятьсот тридцать восьмого года. Более поздних его снимков мы не нашли (если и были, он их с собой благоразумно прихватил), но отыскали несколько винтовочных патронов к немецкому «маузеру» сорок второго года выпуска и еще кое-какую мелочевку. Не похоже что-то, чтобы он при немцах мирно пахал имевшуюся у него в изрядном количестве земельку. Наверняка натворил дел, за которые с полным на то основанием рассчитывал получить от наших если не девять грамм, то, безусловно, бесплатный бесплацкартный вагон в Сибирь. Так что посадил на телегу семейство и двинул с немцами. Любитель собак, сволочь такая — на одной из фотографий снялся с овчаркой возле конуры и явно прихватил ее с собой, мы обнаружили только пустую конуру и цепь без ошейника. А вот всю остальную скотину, гнида, методично перестрелял из винтовки — четырех коров, двух лошадей, на которых то ли сам пахал, то ли батраки, что вероятнее (мы нашли и цуг для парной упряжки), несколько свиней, уже из дробовика кончил всех кур в курятнике. Чтобы нам не досталось. По такой логике, ему бы следовало и хутор поджечь — но он, видимо, рассчитывал, скот, что немцы вернутся, и он с ними.

В доме он ничего не напортил, и в погребе с кладовкой сохранилась часть съестных припасов. Ребята поначалу, оказавшись на отдыхе, есть их опасались, но потом присмотрелись, принюхались и решили: то ли времени у его не хватило, то ли не было возможности раздобыть яд или просто впрыснуть какую-нибудь карболку. Начали с закатанных банок с соленьями-вареньями, уж там-то сразу видно, что ничего не впрыснуто, а потом рискнули, взялись за окорока-копчености и сыры-колбасы. И ничего. Обошлось, разве что один экземпляр пару дней маялся поносом, но исключительно от того, что облопался на дармовщинку.

Одним словом, когда я через неделю поехал к ним сообщить, что санаторий закрывается и завтра за ними придут два «студера», рассчитывал их там застать повеселевшими, малость пополневшими на обильных хуторских харчах. И не ошибся — именно так выглядели и часовой у ворот, и старшина Микешин, и парочка попавшихся мне по дороге орлов.

А вот командир взвода, лейтенант (фамилию помню прекрасно, но называть не буду), мне не понравился категорически. С ним и до того обстояло чуток неладно (причину я чуть погодя расскажу), но теперь… Совершенно другой человек: щеки запали, глаза запали, будто его всю эту неделю голодом морили, заметно похудел, лицо безжизненное какое-то, взгляд пустой… Сейчас я бы выразился «как робот», а тогда подумал: «как кукла». Отрапортовал кое-как и при первой возможности убрался с глаз долой, в дом. Очень мне его вид не понравился: сразу видно, что с человеком неладно, и какие-то меры нужно принимать — ну, хотя бы к врачам его отправить, чтобы прописали порошки-пилюли. Такого в разведку отпускать никак нельзя…

Под благовидным предлогом — якобы хочу еще раз покопаться в оставшихся хозяйских бумагах — я быстренько оказался с глазу на глаз с помкомвзвода, тем самым старшиной Микешиным. По годам он был во взводе самым старшим, под сорок. Исправный солдат и разведчик хороший — до мобилизации охотничал в тайге немало, умел ходить так, чтобы ни сучком не хрустнуть, ни ветку сломать, умел зверя скрадывать долго и терпеливо. В разведке такие качества весьма даже необходимы. По той же примерно причине в снайперы порой брали эвенков и людей из других кочевавших по тайге народов — они и в самом деле белку в глаз били, а уж если дать такому снайперскую винтовочку с оптическим прицелом… Одна польза и никакого вреда.

Микешин у меня был… скажем так, доверенным лицом. От него я и узнавал кое о чем, что делается но взводе. Далеко не все докладывают взводному и ротному. А толковый командир должен знать всё, что у него в подразделении творится. И непременно иметь доверенных лиц.

Только не путайте таких доверенных с осведомителями, со стукачами. Осведомителей, что уж там скрывать, вербовали соответствующие органы, куда они и обязаны были регулярно давать сведения. А вот то, что командиру рассказывали доверенные люди, крайне редко уходило на сторону, у командира и оставалось. И шло только на пользу делу. Вот вам живой пример, как говорится, не отходя от кассы. Месяца за два до описываемых мною событий два ухаря в том же взводе по уши врезались в одну чертовски красивую санинструкторшу, ну а она, как это с красотками бывает, играла глазками-губками на все стороны. Поначалу они просто мешали друг другу с ней встречаться, потом втихомолку подрались, а чуть погодя решили, стервецы, устроить натуральнейшую дуэль на пистолетах, как в царские времена. И даже почище: решили войти с двух сторон в лесочек, имея каждый по нагану с полным барабаном, без запасных патронов — а там уж кому повезет. Ни лейтенант (в то время еще бодрый, веселый, энергичный), ни я об этом и знать не знали — а вот Микешин узнал за пару дней до намеченного срока. И сообщил мне. Я этих дуэлянтов быстро расколол, неофициальным образом пропесочил так, что небу жарко стало. Помню, под конец уточнил ехидно: вы, соколы, не по чину заигрались, в царской России на дуэлях драться позволялось только господам офицерам, но никак не унтерам (один был сержантом, другой — старшим сержантом, то есть по-старому как раз унтера). Потом поговорил кое с кем из начальства, не называя фамилий этих обормотов. Подобные эксцессы из-за баб случались, начальство отнеслось со всем пониманием и пошло навстречу — поговорили они с кем надлежит, красотку быстренько перевели в другую часть, подальше, оба несостоявшихся дуэлянта помаленьку остыли. А не расскажи мне Микешин и попрись они в тот лесок, вооруженные, хваткие, решившие не отступать? Были и другие случаи, когда удавалось что-то вовремя разрулить, что-то предотвратить. Так что не надо путать доверенных лиц со стукачами — от первых одна польза, а от вторых порой бывал и вред…

На сей раз у Микешина не было ничего, что способно бы заставить встревожиться и принимать меры. Нормальная обстановка. Однако он тут же уточнил:

— С лейтенантом неладно. Ох как неладно… Я поначалу думал, что отойдет, перебедует, да не похоже что-то, только хуже стало…

— Да я и сам вижу, — кивнул я.

Причину мы оба прекрасно знали… У лейтенанта, о чем многие знали, случился самый настоящий роман с молодой докторшей из медсанбата, лейтенантом медслужбы. И многие знали, что это не обычная интрижка, не случай с ППЖ, а настоящая, большая любовь с обеих сторон. На войне и такое случается. По некоторой информации, у них уже всё произошло. Красивая была девушка, умная, не вертихвостка. На сей раз — никаких ревнивых соперников, умные и так видели, что меж ними лезть не стоит, а тем, кто поглупее, добрые люди убедительно растолковывали, что ловить тут нечего и надо по-тихому, на цыпочках отойти в сторонку. Очень хорошее к этой паре было отношение, как раз от того, что там сразу видели настоящую любовь.

Злых и завистливых все же мало, обычно человек на чужую любовь смотрит со всей добротой души.

Только ведь война… Она, подлая, сплошь и рядом со своими раскладами влезает, когда и не ждешь… В общем, она три недели назад погибла при бомбежке. «Юнкерсы» спикировали и на расположение медсанбата, плевать им было, гадам, на красный крест… Много побило осколками и раненых, и персонала.

Лейтенант, сами понимаете, ходил как в воду опущенный. Все думали, что в конце концов перебедует, хоть и молодой, а воюет два с половиной года, понимает жизнь и ее сложности, а время лечит…

Вот только у него никак не проходило. Я и говорить с ним пытался по душам — без особого успеха. В конце концов через неделю решил не пускать его пока что на ту сторону (с одобрения прямого начальства). Парень был на хорошем счету, наверху тоже сидели не звери, так что было решено дать ему время чуток оклематься — не он первый такой.

Не походило что-то, чтобы оклемался. Скорее уж наоборот.

— Тут даже не скажешь, что просто неладно, — продолжал Микешин. — Тут похуже…

— А что такое? — насторожился я.

И он стал рассказывать. По его словам, лейтенант чем дальше, тем больше худел, замыкался в себе, днем большей частью дремал, совершенно не вмешиваясь в дела взвода. По правде говоря, в такой ситуации, на отдыхе, у него и не было особенных дел, но немало мелких обязанностей командира взвода остались. Но он фактически отстранился от командования, перевалив все на Микешина. Старшине это особенных хлопот не доставляло, однако беспокоило не на шутку.

И это еще не все. Микешин рассказывал: ближе к вечеру лейтенант заметно оживлялся, словно бы даже становился веселее и радостнее, почти прежним. А с темнотой уходил с хутора. В первый раз объяснил часовому, что пару часов погуляет поблизости — мол, нервы успокаивает. А потом уже ничего не объяснял, уходил молча. Часового они там выставляли каждую ночь — в тех местах пока что не шалили всякие сволочи, но береженого Бог бережет, место отдаленное, мало ли что…