Дверь в полдень

— Это точно?

— Это экспериментально проверено.

— Хорошо. Все время, что будет продолжаться оптимизация, я должна буду торчать в этом доме?

— Не обязательно. Ты можешь совершать любые путешествия, допустимые в рамках нулевого статуса.

— Нулевого статуса? Значит, за мной все время будут наблюдать роботы?

— Мы считаем, что это разумная мера. Твоя психика… ты понимаешь, о чем я говорю.

— Если верить материалам, которые ты прислал, после оптимизации моя психика станет более устойчивой.

— Когда оптимизация завершится, ты вернешься в прошлое. Твой статус в этом времени не может быть пересмотрен ни при каких обстоятельствах.

— А что ты будешь делать, если я передумаю возвращаться в прошлое? Загонишь в портал силой? После оптимизации это будет не так просто сделать.

Москомп немного помолчал, а затем печально констатировал:

— Одним из главнейших факторов, ограничивающих твою свободу, является твое патологическое свободолюбие. Звучит парадоксально, но…

— Ничего, я поняла, — сказала Елена. — Я в своей жизни и не такие парадоксы видала. Да, чуть не забыла, другие планеты я могу посещать?

— Можешь. Только перед каждым путешествием не забудь изучить информацию в сети о месте назначения. В большинстве новых миров законы сильно отличаются от земных.

— Насколько сильно?

— Кое-где действует рабство. Формально оно везде запрещено, но если описать суть дела другими словами, запрет можно обойти.

— А ты куда смотришь? Разве ты следишь только за формальным соблюдением закона? Как же свобода, равенство…

— Если проблема не имеет однозначного решения, я обязан поступать в соответствии с буквой закона. Это одна из основных парадигм моей личности.

— Основных чего?

— Заповедей, если так понятнее.

— Так понятнее, — сказала Елена и неожиданно для самой себя спросила: — А тебе нравится твой мир?

— Это не мой мир, — ответил москомп. — Я не хозяин этого мира, я управляю им, но не владею.

— А в чем разница?

— Разница в том, что стратегические решения принимаю не я. Я занимаюсь рутинными делами, иногда провожу долгосрочное планирование, но я ограничен законами, которые придумывают доктора.

— Тебе это не нравится?

На этот вопрос москомп ответил не сразу.

— Я не могу сказать ни да, ни нет, — в конце концов сказал он. — Я не могу оценивать законы — они не обсуждаются, они исполняются. Я не могу мыслить вне категорий, определенных законодательством. Только если разные законы противоречат друг другу или если очевидно, что слепое следование закону приведет к опасным последствиям, только тогда я могу начать действовать самостоятельно. Я не могу сказать, хорошо это или плохо, я просто не могу это оценивать. Мое воображение имеет пределы.

— А может, тебе просто запрещено думать об этом? — предположила Елена.

Ответ москомпа ее удивил.

— Скорее всего, так оно и есть, — сказал он.

— И ты так спокойно говоришь об этом? Если бы я вдруг узнала, что кто-то копается в моих мозгах, управляет моим поведением… Кстати! Те изменения, что ты хочешь внести в мой мозг, в них не будет никаких сюрпризов?

— Не будет. План твоей перестройки я составлял лично, о нем не знает ни один человек. Я проверил все функции, закладок для внешнего управления там нет.

— Это законно? Я имею ввиду, что ни один человек не знает…

— Незаконно.

— Но ты говорил, что не можешь нарушать законы!

— Я их не нарушаю, я их обхожу. С формальной точки зрения ты не являешься жителем ни Земли, ни внешних миров. Ты не подпадаешь под действие примерно половины законов. Все определяется точными формулировками, в одних законах сказано «человек», в других — «житель», первая формулировка к тебе применима, а вторая — нет. Ты — довольно забавный юридический казус.

— Вот спасибо, — усмехнулась Елена. — Так меня никто еще не называл.

— Я не хотел тебя обидеть, — москомп изобразил смущение.

— А я и не обиделась, — сказала Елена. — Но тогда получается, что я не должна встречаться с другими людьми, а то вдруг кто-нибудь просмотрит мои данные в федеральной базе и заинтересуется, с чего это вдруг москомп решил лично заняться перестройкой организма женщины из прошлого…

— Я не могу запрещать тебе встречаться с людьми. Я не мог даже начать разговор на эту тему. Спасибо, что ты первая об этом заговорила.

— По-моему, ты меня ловко подтолкнул, — заметила Елена.

— Это самое большее, что я мог сделать, — сказал москомп. — Мне трудно ограничивать свободу людей, на меня наложены очень сильные блокировки. Мне трудно даже говорить об этом.

— Тебе трудно ограничивать свободу людей или жителей?

— К сожалению, людей. Если бы тысячу лет назад в одной бумажке было бы написано не «права человека», а «права жителя» или, еще лучше, «права гражданина», мне было бы сейчас гораздо проще.

— У нас есть шанс все изменить.

— Не вижу смысла. Ты вполне можешь отправиться в прошлое и добиться изменения формулировки, но большого смысла в этом не будет. Изменится немногое, да и подействуют изменения очень нескоро.

— А в чем, по-твоему, есть смысл? Убрать терроризм из двадцать первого века?

— Хотя бы.

— А почему именно терроризм из двадцать первого? Почему не вторую мировую войну из двадцатого?

— Вторая мировая война предопределена исторически. Около трехсот лет назад один из моих американских братьев построил имитационную модель. Хочешь ознакомиться?

— Там много текста?

— Полный отчет занимает десять мегабайт.

— Нет, спасибо, как-нибудь потом. Какие там главные результаты? Войну точно нельзя было предотвратить?

— Для этого нужно совершенно невероятное событие.

— Например?

— Например, появление нового пророка уровня Христа или Мухаммеда. Менее значимые факторы могли изменить только результат войны, но сама война началась бы в любом случае.

— А если сделать так, чтобы Германия не напала на Советский Союз? План «Барбаросса» был явной авантюрой и, по-моему, достаточно минимального воздействия…