Двести лет вместе. Часть первая. В дореволюционной России
Шрифт:
И ещё у одного автора, в развитие того же: «Я так ясно вижу мнимость их [евреев] существования в России сегодня» [10] .
А там, где не достигнута слиянность, – неизбежно холодится отчуждение.
Натан Щаранский неоднократно повторял, что с какого-то времени ощутил себя не таким, как жители этой страны.
Л. Хнох на «самолётном» процессе в декабре 1970 откровенно заявил (и, очевидно, выношенное им не в два-три месяца): «Жить в стране, которую я не считаю своей, стало для меня невыносимым».
10
А. Воронель. Трепет иудейских забот. 2-е изд. Рамат-Ган: Москва-Иерусалим, 1981, с. 122.
Цельность взгляда. И смелость выражения.
И вот такое ощущение – всё более охватывало советских евреев – уже и в широких слоях.
Один еврей-журналист позже, в 1982, выразился так: «Я – Посторонний… Я посторонний в своей стране, которую абстрактно люблю, конкретно ж – просто боюсь» [11] .
В начале 70-х годов Л.К. Чуковская в разговоре
11
М. Дейч. Записки постороннего // "22", 1982, № 26, с. 156.
О, далеко не так! – тут Л.К. не уловила, хотя со многими евреями обеих столиц общалась. Пробуждение еврейских чувств было весьма естественным, закономерным на исторической Оси – а не просто «вбито сапогом». Внезапное пробуждение! «И "еврей" может звучать гордо!» [12]
Осмысление пройденного в СССР пути своего молодого поколения ещё один еврейский публицист передаёт так: «Что же мы, "внуки" и наследники этого жестокого эксперимента, мы, пробившие головой скорлупу и вылупившиеся здесь, в Израиле, – что можем мы сказать об отцах наших и дедах? Что не дали нам "еврейского воспитания"? А разве опыт путей их, их жизней, впитанный нами, пройденный – хоть и детскими шажками, но каждым из нас, от детских грёз до зрелой озверелости, – это не еврейское воспитание? Ведь само наше ощущение еврейства в очень большой степени сложилось, как итог их (и наших собственных) неудач, катастроф, отчаяния. Так давайте же ценить это прошлое… Нам ли кидать камнями в разбитые черепа романтиков прошлого?!» [13]
12
Р. Рутман. Уходящему – поклон, остающемуся – братство // Новый журнал, 1973, № 112, с. 286.
13
В. Богуславский. В защиту Куняева // "22", 1980, № 16, с. 176.
Откровенно и честно выраженная наследственная связь с отцами и дедами, столь воодушевлёнными в раннесоветские годы; она даёт картине объёмность. (И, сквозь статью, приметно раздражение к благам и преимуществам «нового класса», заменившего тех «романтиков».)
И в самиздатской статье тоже справедливо оттенялось: «Представляется глубоко неверным мнение, будто нынешний подъём национального самосознания советских ассимилированных евреев – лишь следствие возрождения антисемитизма. Мы имеем здесь, скорее, совпадение во времени» [14] .
14
Н. Ильский. История и самосознание // Евреи в СССР, 1977, № 15. – Цит. по: "22", 1978, № 1, с. 202.
Разные участники этого процесса несколько по-разному описывают ход своего тогдашнего самоосознания. Одни пишут: «почти всем представлялось, что в 60-е годы практически ничего не было», то есть движения возврата к еврейству, однако «после войны 67-го года повеяло чем-то новым». А «брешь, я уверен, пробил всё-таки самолётный процесс» [15] . – Другие: что «в Ленинграде, в Москве, в Риге еврейские группы сложились уже в середине 60-х годов», а к концу их в Ленинграде создался уже еврейский «конспиративный центр». Но в чём, по сути, конспирация? «Создавались кружки иврита, кружки еврейской истории… не столько для изучения иврита, сколько для общения желающих его изучать. В самом изучении не уходили дальше двух-трёх сотен слов… Все без исключения функционеры, всё их окружение были людьми, весьма далёкими не только от религии, но даже просто от еврейской традиции», «евреи 60-х годов очень смутно представляли себе сионизм». Тем не менее – «мы в достаточной мере ощущали себя евреями, не испытывая никакой нужды в каких-либо "курсах повышения" своей еврейской квалификации». Против шквала антиизраильской пропаганды росла «внутренняя симпатия к самому еврейству и к Израилю… Если бы нам тогда сказали, что Израиль вообще отошёл от иудаизма, нет такового, в наших глазах он ничего бы не потерял». Затем движение «из подпольного кружка стало превращаться в массовое, открытое… "салонное" явление». Однако «в возможность выезда, во всяком случае – при нашей жизни, тогда не верил никто, зато в возможность загреметь в лагерь верили все» [16] . (Интервьюер комментирует: «Увы, конспирация неотделима от "бесовщины". Я видел это в еврейском движении в 70-е годы, уже после ленинградских процессов» [17] .)
15
А. Этерман. Третье поколение: [Интервью] // "22", 1986, № 47, с. 124.
16
В. Богуславский. У истоков: [Интервью] // "22", 1986, № 47, с. 102, 105-108.
17
В. Богуславский. У истоков: [Интервью] // "22", 1986, № 47, с. 109.
Так освоение еврейской культуры началось и шло ещё даже без прямых мыслей о выезде – и ещё не заслоняло и не меняло будничной жизни участников. – «Я не уверен, что алию [алия (ивр.) – восхождение; перенесено на: возврат на историческую родину] начали сионисты», те первые сионистские группы были слишком слабы для этого. «В известной мере её породила сама советская власть, поднявшая грандиозный шум вокруг Шестидневной войны. В советской прессе возник образ воинственного, всепобеждающего еврея, и этот образ компенсировал тот комплекс неполноценности, который существовал у советских евреев» [18] .
18
В. Богуславский. Оглянись в раздумье…: [Круглый стол] // "22", 1982, № 24, с. 113.
Но – «спрячь свой "трепет иудейский" – от глаз сотрудников, от ушей соседей». Сперва – глубокая опаска: «эти клочки бумаги, на которых записывались данные для вызова, – словно подписываешь приговор самому себе, и детям, и родным». Однако вскоре – «перестали шептаться, заговорили вслух», «начали собираться, праздновать» еврейские праздники и «учить историю в кружках и иврит». – А уж с конца 1969 «евреи стали десятками и сотнями подписывать письма, предназначенные для "зарубежного общественного мнения". Они требовали "выпустить" их в Израиль» [19] . Советское еврейство, «отрезанное от еврейского мира, затянутое в плавильный котёл фараоново-сталинской империи… казалось, было окончательно потеряно для еврейства, – и вдруг: возрождение сионистского движения в России, возврат к древнему Моисееву призыву: "Отпусти народ мой!"» [20]
19
В. Богуславский. Отцы и дети русской алии // "22", 1978, № 2, с. 176-177.
20
И. Орен. Исповедь // "22", 1979, № 7, с. 140.
И «в 1970 году весь мир заговорил о русских евреях». Они «поднялись, они ощутили решимость… Между ними и их мечтой одна только стена – стена государственного запрета. Пробить, прошибить, пролететь сквозь неё было единственным желанием… "Бегите из северного Вавилона"», – прозвучал завет арестованных «самолётчиков», группы Э. Кузнецова-М. Дымшица [21] . В декабре 1970 на процессе в Ленинграде «они не молчали, не скрывались, они открыто декларировали своё намерение похитить самолёт, угнать его через границу, улететь в Израиль. При том, что за это им угрожал расстрел! …Их "признания" были, по существу, декларациями сионизма» [22] . Через несколько месяцев, в мае 1971, прошёл второй процесс, по делу «сионистской организации Ленинграда», вослед – процессы в Риге и Кишинёве.
21
В. Богуславский. Отцы и дети русской алии // "22", 1978, № 2, с. 177-178.
22
В. Богуславский. У истоков: [Интервью] // "22", 1986, № 47, с. 121.
Эти суды, особенно два «ленинградских», были ещё новым большим толчком для еврейского самосознания. – Вскоре вослед стал выходить самиздатский журнал «Евреи в СССР» (с октября 1972). Все формы борьбы за выезд в Израиль, как и требования свободного развития еврейской культуры для остающихся в СССР, находили в нём живое отражение.
Но и тут ещё далеко-далеко не большинство советских евреев вовлеклись в идею возникшей эмиграции. – «Когда советские евреи знали, что выбора нет и надо просто терпеть и приспосабливаться, им, кажется, было легче жить, чем теперь, когда у них появилась свобода выбора места жизни и творчества… Первая волна бегущих из России в конце 60-х годов была ещё движима одним стремлением – провести остаток дней своих в той единственной стране, где нет антисемитизма, – в Израиле». (Кроме тех, оговаривает автор, кто эмигрировал ради обогащения.) [23]
23
Г. Файн. В роли высокооплачиваемых швейцаров // Время и мы: Международный журнал литературы и общественных проблем. Тель-Авив, 1976, № 12, с. 135.
А какая-то «часть советских евреев готова с радостью отречься от своей национальной принадлежности, если бы им это позволили» [24] , – настолько запутаны. Из этого слоя выдвигались и те евреи, которые кляли «этот Израиль»: из-за него задерживается продвижение законопослушных евреев по службе: «из-за отъезжающих и нам будет хуже».
Советское правительство не могло не встревожиться внезапным для него – да и для всех на Земле! – пробуждением национального сознания у советских евреев. Оно усилило пропаганду против Израиля и сионизма, чтоб увеличить напуг. А в марте 1970 применило затрёпанный советский трюк – дать отпор устами «самих граждан», в данном случае «еврейской национальности». И на спектакль этой публичной пресс-конференции послушно потянулись не только самые уж прожжённые «казённые евреи» вроде Вергелиса, Драгунского, Чаковского, Безыменского, Долматовского, режиссёра Донского, политграмщиков Митина и Минца, но средь них и однофамилец Бялика, и академики Фрумкин, Кассирский, и музыканты всемирной славы Флиер, Зак, артисты Плисецкая, Быстрицкая, Плучек – настолько прочные в своём положении, что не могли они потерпеть заметного крушения от отказа подписать «Заявление». Однако – подписали… «Заявление» «клеймило позором агрессию израильских правящих кругов… воскрешающих варварство гитлеровцев», «сионизм всегда был выразителем шовинистических взглядов еврейской буржуазии и её еврейских бредней», и выступающие намерены «открыть глаза доверчивым жертвам сионистской пропаганды»: «трудящиеся евреи под руководством ленинской партии обрели полную свободу против ненавистного царизма» – эка, хватили назад на полвека! вон-то где был главный угнетатель.
24
И. Домальский. Технология ненависти // Время и мы: Международный журнал литературы и общественных проблем. Тель-Авив, 1978, № 25, с. 106.
Однако: времена изменились. И через неделю в ответ «казённым» нашёлся голос молодого инженера И. Зильберберга, бесповоротно решившего рвать с этой страной и уезжать. Он пустил в самиздат открытый ответ на то «Заявление», назвал его участников «лакейскими душёнками», отрёкся от прежней веры: «мы по наивности надеялись на "наших" евреев – Кагановичей, Эренбургов и пр.». (Значит, всё-таки надеялись?) Тут же упрёк и русским: разве после 50-х годов «раскаявшиеся и пристыженные русские… пролив скупую слезу о прошлом… клялись в любви и преданности вновь обретенным братьям?» Односторонность русской вины перед евреями не допускала в нём сомнений.