Двести третий день зимы

– Сахара нет, Кеш, – покачала головой Нюта. – Попробуй гречишный чай пить. Он сам по себе сладковатый.

Кеша сморщился и исчез за дверью. Нюта опустилась на стул, положила лоб на скрещенные ладони. Посидела так немного, закрыв глаза. Голова гудела – низко и ровно, как масляный радиатор. Такие раскупали в первые дни зимовья, когда свободная торговля еще была разрешена. Потом ее запретили. Чтобы не кормить перекупщиков, разумеется. Славик успел притащить домой раздолбанный обогреватель, но тот сгорел на вторую ночь, еще и шторку подпалил.

– Спишь? – Голос Кеши вырвал Нюту из дремоты. – Гречишный чай – тема вообще!

Выглядел он куда счастливее, чем в прошлый раз. Нюта изобразила улыбку и начала собираться домой. Весь день она составляла отчет по результатам опытных высаживаний. И за пространными формулировками «стрессовое воздействие низкими температурами нанесло радикальный ущерб корневищам и стеблям испытуемого сорта картофеля» пряталось злорадное: «ничего у нас не получается, и у вас ничего не получится, ничегошеньки не получится, и хорошо». Радионов потом, конечно, запорет все ироничные замечания в части выводов, но в целом придраться будет не к чему. Картофель умирал, стоило снизить обогрев теплицы на два градуса ниже критического. Значит, картофеля скоро не станет. И черт с ним.

– Вы сегодня рано, – заметил охранник на КПП – уже другой, не утренний в шапке, а с мерзенькой бородкой.

Нюта посмотрела на стену за его спиной: часы на ней показывали без пятнадцати семь. Еще чуть, и на КПП снова начнет толпиться народ. Валидатор вспыхнул зеленым, и Нюта вышла из будки на мороз. За день снова потеплело и навалило влажного снега. Он налип на голые ветки и козырьки подъездов, осел на скамейках и обочинах дорожек. От снега город будто оглох – все звуки смягчились, стали тише и невнятнее. Нюте захотелось крикнуть. Схватиться за облепленную ветку липы и потянуть, чтобы посыпались белые комья. Однако нарушение целостности снежного покрова грозило арестом до пятнадцати суток. Или семьюдесятью часами исправительных работ. Нюта прошла под ветками, пригнув голову, стараясь не задеть.

Продуктовые карточки обновлялись автоматически в восемь часов утра, а сгорали в восемь вечера. Не успел – значит, сиди без еды до завтра. К хозяйственным карточкам отношение было помягче – они обновлялись раз в неделю и не сгорали: ходи сколько угодно. Вот только товары по ним заканчивались раньше, чем все желающие успевали закупиться. Кроме мыла, Нюте требовались прокладки и зубная паста. И если без пачки чая и дубовых пряников еще можно выжить, то с грязными зубами и трусами, мокрыми от крови, – практически нельзя.

Нюта зашла в магазин. Старую вывеску с входа сняли и оставили здесь же, прислонив к стене: ярко-красная, с фигурной цифрой пять, она выглядывала из сугроба длинной перекладиной буквы «П» и двумя точками над «ё». В новом формате манкая вывеска казалась неуместной. Нюта прошла через автоматические двери, взяла корзинку. По продуктовому отделу слонялись мрачные покупатели: тетка в дутом пуховике, парочка в пальтишках и вязаных шапочках, мужик в дубленке с мехом и старушка в лыжном костюме.

Нюта приучилась автоматически отмечать, в чем ходят люди возле нее, – будто боялась пропустить момент, когда все сменят зимние одежки на плащи, джинсовые куртки и ветровки. Тогда она тоже расстегнет пуховик, вылезет из него, как из старой кожи, и бросит прямо на обочине. Хотя пуховик, конечно, ни в чем не виноват. Они со Славиком покупали его в модном шоуруме и долго спорили, кому он достанется. От Славика тогда ушла очередная девица, и он страдал. Так что Нюта ему уступила. А теперь таскалась в пуховике и думала иногда: а где сейчас та девица? Уехала, наверное. Какие еще варианты?

В хозяйственном отделе тоже копошился народ. Две юные девочки уныло рассматривали ряд баночек с кремами – одного вида, для кожи лица и тела. Ни сывороток, ни мультимаскинга. Мужик в черной кожаной кепке вытаскивал с нижней полки упаковку туалетной бумаги. Не знал, видимо, что больше трех рулонов по одной карточке не пройдет.

– Мужчина! – уже неслась к нему сотрудница отдела. – Мужчина, тащите куда? Положите на место, мужчина!

Нюта проскользнула мимо еще до того, как они сцепились. Зубную пасту она схватила с полки не глядя. Да и что на нее глядеть? Вариантов мало – либо морозная свежесть, либо ледяное дыхание. И то, и другое на вкус – как пережеванная жвачка, которую прилепили к обратной стороне стула и оставили, чтобы хорошенько высохла. Взяв мыло, Нюта почти побежала к ящику с упаковками прокладок, а навстречу ей уже шли довольные обладательницы заветных пачек. Значит, завоз сегодня был. И товар еще не закончился. А Нютины запасы исчерпались в прошлом месяце.

– Да вам не пробьют столько, понимаете? – Из отдела женской гигиены раздался звонкий и чуть насмешливый голосок.

– А я тебя не спрашиваю! – отвечал другой, более низкий и скандальный.

– Я же объясняю, одна пачка в месяц по карточке, вам же их потом назад нести.

– Пройти дай!

Нюта обогнула пустую витрину и зашла в закуток, куда от греха подальше спрятали богомерзкие прокладки и станки для бритья. Звонкая стояла к Нюте спиной. На ней была косуха, подбитая мехом, черная шапочка и неуместно яркий шарф – такой зеленый, что резало глаза. Напротив нее топталась женщина лет пятидесяти в дорогущем пальто с меховым воротником. Упаковки с прокладками она прижимала к груди, но при этом так оттопыривала мизинцы, что презрение ко всему происходящему считывалось с первого взгляда. Нюта присмотрелась: звонкая точно не была сотрудницей магазина – кто бы разрешил ей так наряжаться, – но тетку она отчитывала, как заправский менеджер.

– Дамочка, послушайте, – внушала звонкая, загораживая выход из закутка. – Это абсолютно дебильные правила, согласна. Я обычно сама на них плюю. Но вы забрали последние упаковки. – Она принялась считать: – Раз, два, три… Шесть штук! Это же на полгода вперед. Зачем вам столько?

Скандальная запыхтела, тщательно завитые волосы прилипли к потному лбу.

– Я что, перед тобой отчитываться должна? Пройти дай!

– Вы уверены, что у вас еще полгода будут идти месячные? – вкрадчиво спросила звонкая.

И этим спровоцировала взрыв. Дама в пальто взмахнула руками, упаковки посыпались на пол.

– Ты что думаешь, сука? Что я старая, думаешь?

По тому, как отчаянно она потела и шла пятнами, можно было предположить, что климакс в ее случае вполне реален. Но дама уже двинулась на звонкую, сжав кулаки. И Нюта поспешила вмешаться.

– Мы сейчас все переживаем стресс, – начала она скучным голосом научного сотрудника. – Месячные и правда могут уже не быть регулярными.

Дама замерла, глянула на Нюту с интересом.

– Думаешь?

– Конечно. – Нюта подняла с пола упаковку прокладок и положила на дно ящика. – Нервы, однообразное питание, недостаток солнца. Это влияет на все процессы.

Дама утерла лоб, жалобно сморщилась.

– И что ж теперь? Делать-то что?

Нюта подобрала еще две упаковки, одну положила в ящик, вторую протянула даме.

– Регулярно питаться, бывать на воздухе, не нервничать по пустякам. И все нормализуется. Вот, возьмите. Еще пригодится.

Дама приняла из ее рук прокладки, будто это был дар небесный.

Нюта покосилась на звонкую: та с трудом сдерживала смех. Но расхохоталась, только когда скандалистка ушла к кассам, унося с собой пачку отвоеванных прокладок.

– Я думала, она мне врежет.

Нюта закусила губу. Выудила из ящика одну упаковку себе, а вторую протянула звонкой.

– Могла. Такие перепады случаются, когда менопауза, что мама не горюй.

– Надеюсь, я не доживу.

Глаза у нее были, будто загустевший мед. А на щеках проглядывали веснушки, совсем бледные, какие бывают под конец зимы. Или зимой без конца. Звонкая улыбалась, разглядывая Нюту в ответ. Передний зуб у нее был чуть сколот с краешка.