Двигающийся палец

Он повернул голову и взглянул на будильник. Четверть третьего... и, меланхолично сообразил он, что необходимо помочиться.

Он осторожно поднялся с кровати, миновал ванную, из-за закрытой двери которой доносилось все то же непрекращающееся царапанье и постукиванье, и направился в кухню. Он придвинул табуретку к кухонной раковине, влез на нее и тщательно прицелился в сливное отверстие, настороженно прислушиваясь, не проснулась ли Вай.

Наконец получилось... лишь когда он перебрал все простые числа вплоть до трехсот сорока семи. Рекорд всей жизни. Он поставил табуретку на место и побрел обратно в постель, размышляя про себя: "Я так не смогу. Долго не протяну. Просто не смогу".

Проходя мимо двери ванной, он оскалился.

Когда в шесть тридцать зазвонил будильник, он вскочил с постели, прошаркал в ванную и пошел внутрь.

В сливе было пусто.

– Слава Богу, - прошептал он дрожащим голосом. Волна облегчения, почти священное вдохновение, охватила его.
– О, слава Б...

Палец высунулся, как ванька-встанька, словно привлеченный звуком его голоса. Он молниеносно крутнулся три раза и застыл, словно сеттер перед прыжком. И указывал прямо на него.

Говард отскочил, издавая бессвязное рычание.

Верхняя фаланга пальца сгибалась и разгибалась, словно приманивала его. Доброе утро, мистер, рад вас видеть.

– Сволочь, - пробормотал Говард. Он повернулся к унитазу. Решительно вознамерился помочиться... и ничего. Вдруг его охватило бешенство... жгучее желание просто наброситься на наглого пришельца в сливе, вытащить его из пещеры, бросить на пол и топтать босыми ногами.

– Говард?
– сонно спросила Вай. Она постучала в дверь.
– Уже?

– Да, - ответил он настолько мог спокойным тоном. Он спустил воду в унитаз.

Ясно было, что Вай мало интересует его тон и его вид. Она страдала от непредвиденного похмелья.

– Чуть не напустила лужу, но могло бы быть и хуже, - пробормотала она, вихрем пронесшись мимо него, задирая ночную рубашку и усаживаясь на унитаз. Она потрогала свой лоб.
– В рот больше не возьму этой дряни, благодарю покорно. "Американское зерно" - это страшное говно. Кто бы подсказал этим типам, что удобрение в хмель следует сыпать до того, как сажаешь, а не после. Три паршивые банки - и голова разваливается. Господи! Ну что ж, какова цена - таков и вкус вина. Особенно если продают такие гады, как эти Ла. будь лапочкой, дай мне аспирин, а, Гови?

– Конечно, - сказал он и осторожно приблизился к раковине. Палец снова исчез. Вай, кажется, и на этот раз его спугнула. Он достал аспирин из аптечки и высыпал две таблетки. Ставя пузырек обратно, он заметил, как кончик пальца на мгновение высунулся из дыры. На полсантиметра, не более, и опять как бы поднял воду, прежде чем скрыться.

Он дал Вай аспирин и сказал:

– Минуточку - налью тебе воды.

– Не надо, - тоскливо пробормотала Вай и принялась крушить таблетки зубами.
– Так быстрее действует.

– Да он же тебе все кишки сожжет, - настаивал Говард. Он обнаружил, что не против оставаться в ванной, пока Вай с ним.

– Не беспокойся, - произнесла она еще более мрачным тоном. Она спустила воду в унитазе.
– Как ты сейчас?

– Не лучшим образом, - честно признался он.

– У тебя тоже?

– Похмелье? Нет. Скорее грипп, с доктором я говорил. Горло болит, и палец беспокоит.

– Что?

– Пятна, говорю. Пятна какие-то на щеках.

– Знаешь что, лучше оставайся дома.
– Она подошла к раковине и стала энергично чистить зубы.

– Может, и тебе лучше остаться, - сказал он. Он, однако, не хотел, чтобы Вай была дома; он хотел, чтобы она помогала доктору Стоуну ставить пломбы и прочищать каналы, но было бы невежливо не сказать что-то.

Она глянула на его отражение в зеркале. У нее уже появлялся легкий румянец, глаза чуть засветились. Приходила в себя Вай тоже энергично.

– В тот день, когда я не выйду на работу из-за похмелья, я брошу пить совсем, - сказала она.
– И потом, я нужна доку. Мы сегодня ставим полную верхнюю челюсть. Грязная работа, но кто-то должен ее делать.

Она сплюнула прямо в слив, и Говард восхищенно подумал: "В следующий раз он появится, весь заляпанный зубной пастой. Господи!"

– Сиди дома, укутайся и пей побольше жидкости, - наказывала Вай тоном старшей медсестры, который следовало понимать: "не будешь выполнять предписаний - сам будешь виноват".
– Почитай. И дай понять этому вонючке Латропу, что он теряет, когда тебя нет. Пусть дважды подумает.

– Не плохая идея, - поддержал Говард.

Она поцеловала его на бегу и подмигнула:

– Твоя Увядающая Вайолет кое-что в жизни понимает, - похвасталась она. Когда через полчаса она побежала на свой автобус, то беззаботно напевала, забыв о похмелье.

Первое, что сделал Говард после ухода Вай, - приставил табуретку к кухонной раковине и помочился туда. Без Вай было легче: не успел он дойти до двадцати трех - десятого по счету простого числа, - как дело пошло.

Уладив эту проблему хотя бы на ближайшие несколько часов, он прошел в прихожую и просунул голову в ванную. Он сразу увидел палец, и это было ненормально. Немыслимо - потому что из двери он мог видеть только край раковины. А раз видел, значит...

– Что ты делаешь, подонок?
– заорал Говард, и палец, который вертелся во все стороны, как бы пробуя ветер, обратился к нему. Он был испачкан зубной пастой, как и следовало ожидать. Он изогнулся по направлению у нему... но теперь изогнулся в трех местах, что было уж вовсе невозможно, совершенно невозможно, потому что на любом пальце третий сустав находится на стыке с кистью.

"Он удлиняется, - промелькнуло у него в мозгу.
– Я не знаю, как это может быть, но это так - он уже выходит за край раковины о крайней мере сантиметров на восемь... если не больше!"

Он осторожно прикрыл дверь в ванную и вернулся в гостиную. Ноги снова превратились в негнущиеся ходули. Ледокол в мозгу исчез, расплющенный под тяжестью белого ужаса и растерянности. Это был не айсберг, а целый ледник.

Говард Митра сел на стул и закрыл глаза. За всю свою жизнь он не ощущал себя таким одиноким, таким растерянным и бессильным. Он просидел так довольно долго, застыв в оцепенении. Всю ночь он не спал, и теперь уснул, пока все удлиняющийся палец в раковине стучал и царапал, царапал и стучал.