Движда

— А что? — Константин посмотрел на плывущие чередой за окнами рекламные щиты: «купите», «ипотека», «льготный процент», «лучшие товары оптом и в розницу»: — Это Россия? Это морок какой-то...

— Ну все, ясно, — неимоверным усилием Виталий Степанович сдерживал себя, — не стоял ты в очередь за колбасой...

— Да стоял я, Степаныч, стоял. Но мне в ум не придет: Россию колбасой мерить. Докторской или копченой. Сервелатом. Салями.

— Братцы, вы сейчас что пытаетесь друг другу доказать? — не выдержал Максим Леонидович. — Одно другому не мешает. А мне, Виталий Степанович, эта девушка тоже удивительной... и прекрасной показалась. Светится в ней что-то. Может, Костя, материал о ней сделаешь?

— Нет, Максим Леонидович, — твердо ответил Платонов, — не могу. В одном городе нашей необъятной страны меня точно не поймут. Вот о больничке районной — пожалуйста.

— Ну, как знаешь, — снова вздохнул главред, которого, похоже, мучили совсем другие проблемы.

— Костя, — примирительно позвал Бабель, — надо в жизнь возвращаться. Ты талантливый. Посмотри вокруг...

Константин послушно посмотрел. За окнами плыл серый суетливый город. Муравейник. Теснились, почти толкались, вырываясь из пробок, автомобили, хаотично мигали огни реклам и системно — светофоры, и люди в этом бетонно-кирпично-стеклянно-стальном пространстве, пусть порой и беспорядочным своим движением, казались частью огромной бессмысленной системы. Главное, что каждый из них нес на лице какую-то собственную сверхзадачу, свою правду, свою цель. Кто — с улыбкой, кто — с суровой решительностью, кто — со знаком вопроса, кто — с бесшабашной доверчивостью, кто — с обидой, а некие — с пренебрежением ко всем остальным. И Константин Платонов, выйдя из машины, вольется в этот поток и станет одним из них. «Имитация жизни», — вдруг осенило Константина.

— Жизнь? — вслух спросил он. — Что под этим понимать? Жизнь по придуманным гордецами правилам?

— И что тебе не нравится? — не дал развить мысль Бабель.

— Скучно... — отрезал Платонов, и, немного подумав, добавил: — А иногда — подло.

— О-о-о... — завелся, было, Виталий Степанович, но его взлет на новый виток дискуссии оборвал Володя.

— Сначала в больницу? — спросил он.

— Да-да, Виталия Степановича сначала с рук на руки передадим, — обрадовался возможности прервать спор коллег Максим Леонидович.

Уже при въезде в больничный двор главред вдруг наклонился к забинтованному уху Бабеля и прошептал:

— Степаныч, я знаю, что не дает тебе покоя. Ты вдруг понял, что твой молодой друг стал смыслить в этом мире что-то иначе, а в чем-то даже больше тебя. Назидательный тон более не пройдет. Не стоит из-за этого кипятиться.

— Да я... Да вовсе нет... Да... — Бабель невольно растерялся, не успевая понять, прав или нет Максим Леонидович.

Пора уже было выгружаться.

— Костя, — позвал он, когда его уже переложили на больничную каталку. — Костя!

Платонов в это время поправлял ему одеяло. Он посмотрел на старого журналиста с искренней улыбкой:

— Да ладно, Степаныч, не заморачивайся ты. Выздоравливай. Я тебе книг привезу. Маленький ди-ви-ди хочешь?

— Хочу, — облегченно вздохнул Бабель, ощутив искренность и неподдельную заботу Константина. — Привези, пожалуйста, фильмы с Луи де Финесом. Давно хотел пересмотреть. В молодости — не давали, а потом всё времени не было. А тут...

— Привезу.

ЭПИЛОГ

Через две недели Платонов уже стоял под вывеской магазина «У Кузьмича» и снова испытывал то же самое чувство: он соскочил с подножки скорого поезда и слету влип в заторможенное время. Как муха в сироп. Но теперь к первоначальным ощущениям добавилась совершенно странная ностальгия. Точно он вернулся в город своего детства. А может, в таких городах дремлет детство всей страны? Юность империи? Во всяком случае, здесь есть что-то константно важное, без чего ни большая, ни маленькая страна устоять не может.

В больнице его встретили, как старого друга. Лера и доктор Васнецов пригласили его в ординаторскую, угостили чаем с пирожками.

— Все-таки решили статью о нашей больнице писать?

— Да, но еще мне очень нужно повидать Машу. Думал, она на работе.

Васнецов и Лера многозначительно переглянулись. Первой не выдержала Лера:

— Да уехала она, Константин Игоревич. Совсем уехала.

У Платонова в груди ухнуло и оборвалось, горячим приливом ударило в голову:

— Как уехала? Куда?

— Взяла расчет. В ее комнате в общежитии уже другая медсестра живет, — пояснил Андрей Викторович. — Нам теперь... — Васнецов поискал слова, но подходящих не нашлось, — как без рентгена. Диагностика, знаете ли... — и смутился, потому что понимал — Платонову важно было совсем другое.

— Куда уехала? — повторил вопрос Константин.

— Она ничего никому не сказала, даже подругам, — обиженно сообщила Лера.

Платонов на какое-то время ушел в себя. У него было чувство, что он опоздал на целую жизнь. Для того чтобы нагнать, надо было родиться заново да еще не совершить ни одной ошибки.

— Пойду я... Спасибо...

Во дворе он машинально «стрельнул» сигарету у реаниматолога. Несколько раз затянулся, закашлялся, пожал плечами на немой вопрос доктора и двинулся по аллее. В последний момент заметил приоткрытую дверь избушки-морга. Не задумываясь, направился туда.

В знакомом ему кафельном обиталище смерти за столом сидели двое. Федор с костылем и загипсованной рукой и, вероятно, его шеф — патологоанатом. На письменном столе стояла початая бутылка водки, граненые стаканы, на полиэтиленовом пакете была разложена нехитрая закуска.

— О, все-таки решил меня сдать, — заявил навстречу Федор, — а я как раз Валентину Иванычу исповедуюсь. Ментов уже привел?

— Да нужен ты кому, — с легким раздражением ответил Константин. — Я Машу ищу.

— Магдалину? — Федор криво ухмыльнулся. — Ромео, блин. Вот за что я вас, интеллигентов, не люблю, носитесь со своими нюнями.

— Тебе вторую руку сломать, чтоб нюней не выглядеть? — серьезно спросил Платонов.

— Ты че вообще навязался на мою голову! — возмутился Федор. — Я че — в жизнь твою лезу? Спать мешаю? Магдалину ему подавай! Да если б, выходит, не я, ты бы ее и не увидел никогда! Не так, что ли?

— Слушай, вершитель судеб, я задал простой вопрос: где Маша?

— Так она из-за тебя уехала, об этом весь город говорит. Запудрил девке мозги и умчался в столицу...

Платонов угрожающе шагнул вперед, и Федор опасливо потянулся к костылю, планируя защищаться им по науке Платонова.

— Очень... очень хочется сломать тебе вторую руку, — сказал Платонов.

— Может, выпьете с нами? — примирительно предложил Валентин Иванович.

Платонов вдруг поймал себя на мысли, что ему жаль этого человека. Испитое, покрытое сеткой лопнувших капилляров лицо, затуманенные, изначальное печальные, усталые глаза и чуть дрожащие руки. Заметив, что взгляд Константина замер на его подрагивающих кистях, доктор сообщил то, что, вероятнее всего, рассказывал всем новым знакомым, как оправдание:

— Да, не те уже руки. Я был хорошим хирургом. Не верите? Ко мне с области на операции приезжали. А потом... Потом ошибся. У нас ошибка, как у летчика, жизни стоит. Или как у сапера. Выпьете с нами? — снова предложил он.

— Да он брезгует! — вставил Федор.

— Не брезгую, пил уже с тобой. Просто — не хочется. Вы осторожнее с ним, Валентин Иванович, он сначала исповедуется, а потом ломом по башке стукнет. И тело далеко тащить не надо...

— Ты че из меня тварь какую-то делаешь?! — бесстрашно и честно обиделся Федор. — Ты че, жизнь мою знаешь? Ты кто, чтоб судить, писака малохольный?!