Движение Rapid Eye

ДЖОРДЖ: Никогда. Мы всегда говорим, что если бы вдруг приземлился космический корабль, оттуда вышли бы люди и сказали, дескать, нам нужно заснять пятиминутный фильм о Земле, что-нибудь очень типичное, мы сказали бы — отправляйтесь в Олдгейт. Вы ведь не скажете им, отправляйтесь в Цюрих, это самое типичное место на планете Земля. Ни даже Нью-Йорк. Мы считаем центральный Лондон — не южный, как Кенсингтон — центральный и восточный Лондон очень реальны и современны. Выражение глаз у людей здесь очень современное.

ГИЛБЕРТ: Мы уверены, что это лучший город в мире.

ДЖОРДЖ: Очень непонятный.

ГИЛБЕРТ: Полная свобода в каком-то смысле. Отчасти дозволенная анархия.

ДЖОРДЖ: Ни в одном городе Европы этого нет.

ГИЛБЕРТ: Ни у кого нет полной свободы. Когда ты идешь по Коммершиал-стрит, никого не волнует, чем ты занимаешься, как ты одет.

ДЖОРДЖ: Такое многообразие, по сравнению со всей Европой. В Лондоне больше ресторанов разных национальных кухонь, чем в любом другом городе мира. Тысячи.

ГИЛБЕРТ: Лучшая архитектура.

ДЖОРДЖ: Многообразие архитектуры. Церковь Николаса Хоуксмора, а за углом — Турецкий рынок. Броудгейт, очень современно, Бетнал-Грин и Брик-Лейн. Мы чувствуем Лондон, даже когда уезжаем из него.

RE: Как вы считаете, Лондон мужественный или женственный город?

ДЖОРДЖ: Не мужественный. Мужественный это, наверно, Берлин.

ГИЛБЕРТ: Странноватый, голубоватый. По-современному.

RE: Вы считаете себя современными людьми?

ГИЛБЕРТ: Да.

RE: Значит, вы сейчас счастливы?

ДЖОРДЖ: Мы боремся за будущее, мы хотим, чтобы мир хоть чуть-чуть походил на наши картины. Чтобы мир стал более смешанным, чтобы каждый человек мог выбраться из своей норы и на минуту почувствовать новую идею или нового человека. Когда читаешь роман 18-го века, то понимаешь, насколько с тех пор изменилось представление о человеке, и мы понимаем, что они снова могут измениться самым невероятным образом. Возможно, появится новый тип людей. Только если жизнь станет лучше и добрее. Больше терпимости, я надеюсь, это каждый поймет. Как художники мы хотим уважения и почета — «все сразу». Сущность всего человечества — вот наш сюжет и наше вдохновение. Мы каждый день ратуем за добрые традиции и необходимые перемены. Мы хотим познать и принять все добро и зло в нас самих. Цивилизация всегда зависела от успеха «людей дающих». Мы хотим пролить нашу кровь, мозги и семя во имя поиска нового смысла и целей жизни.

Гилберта и Джорджа печалит то, что цинизм, овладевший Британией, препятствует экспериментам и прогрессу.

RE: Вы хотите, чтобы вас любили?

ДЖОРДЖ: О да! Так и должно быть… никак иначе. Люди подходят к нам в барах и говорят что-нибудь невероятно лестное. Мы любим зрителей. Все художники этого века становились знаменитыми благодаря своей любви к культуре, искусству или еще чему-нибудь. Мы считаем, что это полная чепуха. Большинство художников этого века к тому же занимали критическую позицию. Мы чувствуем, что мы — другие. Мы не выступаем ни против кого, ни против чего. Все художники считают, что широкая публика глупа. Мы в это не верим. Каждая отдельная личность — фантастическая личность.

ГИЛБЕРТ: Иногда у нас возникают проблемы, ведь чтобы вы не сказали в Британии, они это обязательно раскритикуют.

ДЖОРДЖ: Пресса, не публика. Даже обычные новости.

RE: Невероятное самодовольство и цинизм во всем.

ДЖОРДЖ: Они уничтожают комедию и юмор, приспосабливаясь к этой циничной точке зрения. Это не смешно. Люди нападают на священников, или на средний класс, или на правительство. Мы считаем, если у тебя есть стол, бутылка и пепельница, ты можешь быть очень творческим человеком и создавать что-то очень веселое, не выступая против кого бы то ни было. Критическая комедия делает несчастными многих людей. Людям становится обидно. Мне становится ужасно неловко, когда в комедии принимаются хлопать по голове лысого человека… Мне очень обидно. Я пытаюсь сказать, что это не имеет значения. И я думаю, что полные леди испытывают то же самое… все. Как превосходный артист с ведром, а люди не понимают, это то же самое.

ГИЛБЕРТ: Проблема здесь, в Англии в том… ну, если вы произносите Английская Еда, они говорят — «Плохая».

ДЖОРДЖ: Английские курорты… грязные.

ДЖОРДЖ: Английская классовая система.

Г&Д: «Плохая»!

ДЖОРДЖ: Английская экономика.

Г&Д: «Плохая»!

ДЖОРДЖ: Английский премьер-министр.

Г&Д: «Плохой»!

ГИЛБЕРТ: Английские художники.

Г&Д: «Плохие»!

ДЖОРДЖ: Английский крикет — уничтожен.

ГИЛБЕРТ: Английское кино — плохое.

ДЖОРДЖ: Это невероятнейшая чушь. Болезнь. Страсть к негативу.

Мы перемещаемся на задний двор, пьем теплое «шардоне», Джордж возбужденно зовет меня в студию. «Саймон, иди, посмотри на это!» Мне показывают пробные отпечатки фотографий и дают лупу. То, что я вижу, оказывается человеческим дерьмом. Джордж полон энтузиазма. «Хорошая форма, верно? Фантастика!». Я киваю, он не шутит.

Дерьмо и многое другое, все это части следующего проекта Г&Д, изящно названного «Летающее дерьмо», образцы которого впервые опубликованы в этой книге. Дерьмо, в конце концов, великий уравнитель всех рас и всех классов.

ГИЛБЕРТ: Мы были ужасно оскорблены, когда люди спрашивали нас, используем ли мы собачье дерьмо в своей работе. Это все наше собственное!

Время уходить. Я оставляю странную пару наедине с их жизнью, поняв, что Гилберт и Джордж — два самых любезных, удивительно добрых и веселых человека, которых я когда-либо встречал, с озорным чувством юмора, позволяющим гораздо глубже понять их мерзкое, темное, позорное искусство и утопический взгляд на будущее искусства и общества, который мы все можем принять: Искусство, вырастающее из опыта реальной жизни, культура — общая для всех цветов и мировоззрений, жизнь в мире не скованном религией и нетерпимостью.

Мире Гилберта и Джорджа.

Это мир

Это наш конец

Это наш мир

И это конец

— Гилберт и Джордж.

ЧУМНОЙ ДВОР АЛЬТЕРНАТИВНЫЕ ШТАТЫ АМЕРИКИ

В тени Долины Смерти смущенный, сбитый с толку, пьяный и потерянный бродит Саймон Дуйар и разглагольствует о доме нечестивой троицы, об истинном царстве Искусства, Коммерции, Религии — Альтернативных Штатах Америки. Не столько Апокалипсис нынешний, сколь апокалипсис грядущий…

ГОРЯЧИЙ ВОСК И СВЯЩЕННЫЙ ЛЕС

Мечты, видения, и свидетельства очевидного

«ВАС ЖДЕТ САМЫЙ ВОЛНУЮЩИЙ ОПЫТ В ВАШЕЙ ЖИЗНИ», гласит табличка в шумном фойе Голливудского музея восковых фигур. Я пытаюсь унять легкую дрожь. Ничего другого. «Это будет самый волнующий опыт в моей жизни», думаю я. В «Путешествиях в гиперреальности» итальянский профессор семиотики Умберто Эко, посетив это место, назвал его одной из многочисленных американских «Крепостей одиночества», где Супермен (из округа Колумбия, не ницшеанский) уединяется для медитации. Сейчас, тем не менее, он переполнен испуганными детьми и японскими туристами.